Еще фрагмент того же интервью Бобби: ««Не знаю, почему они (советские) хотели вести дела таким образом, но они не желали действовать через посла»… Посол «занимался бюрократией, а он — Большаков — вел другие дела… Я встречался с ним почти по всем вопросам»».
Американским чиновникам, пишет Херш, также не очень-то объясняли, «что президент и его брат обсуждали с Кремлем». Бобби потом жалел, что не вел записей, а на словах передавал все брату, а тот «когда ставил Госдеп в известность, а когда и нет».
Даже Шлезинджер, много работавший с Бобби, не знал об окольных связях с советским руководством. А Большаков описывал так: «шутник и ерник», чьи «кивки, смешки и цирковой английский», возможно, и привлекли Бобби, «любившего беззлобных шутов».
Подтверждают это и историк Александр Фурсенко (американские ученые считают его одним «из самых компетентных советских специалистов по истории США»)[181], и историк Юрий Караш[182], что в книге «Тайны лунной гонки» также упомянул Большакова.
В статье академика Фурсенко «Георгий Большаков — связной Хрущева с президентом Кеннеди» о нем сказано то, о чем молчит Херш. А именно: «Министр юстиции, в ведении которого находилось ФБР, знал, кем является его собеседник, и действовал не вслепую. По сведениям ГРУ, за Большаковым… велась плотная слежка. По свидетельству Хоулмена, Роберт Кеннеди однажды в разговоре с ним назвал Большакова майором советской военной разведки[183].
Он ошибся… в воинском звании Большакова. Чин майора ему был присвоен еще в 1950 г., а ко времени второй поездки в США он уже получил звание полковника (1959 г.)».
Как пишет Херш, «Хоулмен впервые встретился с Большаковым на одном из приемов в посольстве СССР в 1955 г. В 1959 г…Большаков приехал в США уже в качестве редактора… советского журнала на английском языке. Они встретились снова и, по данным ГРУ, с того времени стали видеться регулярно. Хоулмен рассказывает, что… ему приходилось иметь дело с советскими репортерами, но ни один из них не был «as personable as[184] Джорджи»[185]. С задачей «связного» между лидерами супердержав… Большаков справлялся вполне успешно. Судя по записям в настольном календаре Роберта Кеннеди, за период с мая 1961 г. по декабрь 1962 г. они встречались либо разговаривали… по телефону 31 раз, и, вероятно, это далеко не полный перечень их контактов (Архив Роберта Кеннеди. JFKL, Cambridge). Роберт Кеннеди вспоминал позднее, что встречался с Большаковым регулярно в среднем один раз в две недели. Иногда… по инициативе министра юстиции, иногда по просьбе Большакова».
То есть в том, что Георгий действительно был советским разведчиком и имел контакты с братом президента сомневаться, вроде, не приходится. Что косвенно подтверждает вepcию Херша (со ссылкой на Бобби) о том, что Большаков спешно и успешно «поговорил с Хрущевым», передал просьбу президента, и тот решил вопрос положительно. Мир был спасен.
Так ли это? Эксперты считают: да. А нам остается доверять им. Пока разведки молчат.
Итак, танки ушли. Штаты ликовали. Успех отнесли за счет твердости президента. Потом Шлезинджер напишет, что «решимость Кеннеди восстановить мощь Запада показала Хрущеву, что он не может решать свои задачи блефом». Да, и в Берлине, и после этот прием не сработал. Но вопрос: была ли тому причиной только твердость Джека? — остается вопросом.
Как смотрели на это в Москве?
В том, что президент США смирился с постройкой стены и закрытием границы между Германиями (не это ли его брат обещал взамен отвода танков? — Д.П.), там увидели опаску и нерешительность. И решили проверять Кеннеди на прочность вновь и вновь.
Примерно так можно изложить выводы Фредерика Кэмпа[186] в книге «Берлин — 1961. Кеннеди, Хрущев и самое опасное место на земле»: лидеры вновь не поняли друг друга.
Президент рассчитывал, что Глава осознает его стремление к миру. Поймет, что он не случайно был круче в речах, чем в делах. И это, считает Фредерик, его ошибка.
И Джек ее видел. Когда на исходе 1961 года его спросили, «можно ли написать книгу о его первых 12 месяцах на посту президента, ответил: о какой книге вы говорите, если весь первый год был полон провалов? По оценке Кеннеди, он выполнял свои обязанности плохо…»
Что ж, плохо или хорошо, а Западный Берлин остался Западным. Быть может, в те дни и был заложен «исторический фугас», что рванул в 1990 году, положив конец разделению Европы.
Десятилетия спустя.
А в январе 1963 года Хрущев выступил на VI съезде СЕПГ в Восточном Берлине. Журнал «Огонек» так описывает его визит: «В город пришел небывалый мороз. Но в белом зале на Аллее Ленина все было проникнуто теплом объединяющих идей. Вот один из моментов съезда.
Н. С. Хрущев говорит об успехах трудящихся ГДР… Он подчеркивает, что эти успехи нашего рабоче-крестьянского государства послужат примером для всего немецкого народа. Вдруг неожиданно он прерывает речь и спрашивает:
— Запад слева или справа?
Делегаты весело отвечают:
— Справа от вас, товарищ Хрущев!
Хрущев наклоняется с трибуны, протягивает руку вперед, туда, где… сидят делегаты:
— А Германия здесь! Будущее Германии… в этом зале! Пути немецкого народа закладываются здесь…».
Через полгода в Западный Берлин триумфально въехал Кеннеди.
Шел последний день его визита в ФРГ.
Президент уже провел переговоры с канцлером Конрадом Аденауэром, посетил Бонн, Франкфурт, другие города и 26 июня прибыл в Берлин.
Он пробыл в городе 8 часов. Кортеж из 34 машин (включая грузовик с 15 операторами) и эскортом мотоциклистов проехал по городу 50 километров через все три сектора. Кеннеди, Аденауэр и обер-бургомистр Вилли Брандт посетили стену у Бранденбургских ворот, КПП «Чарли», где танки грозили миру ужасом, и площадь у ратуши.
Ворота остались в восточном секторе. И сейчас их украсили флагом ГДР и красными знаменами так, чтобы они закрывали вид на город. На площадку по ту сторону стены въехал грузовик с транспарантом на английском языке, требующим «разоружить ФРГ».
В 11.35 Кеннеди и британский генерал Дэвид Пиил-Йетс взошли на трибуну. Президент глядит на восток так, будто флагов и транспаранта там нет, а в воротах сквозит грядущая Европа.
Его снимают и с Запада, и с Востока.
Потом в киножурнале кампании Universal так и скажут: «Лидер крупнейшей в мире демократии осматривает символ тоталитарного правления. Визит Кеннеди в Берлин вызвал восторг по обе стороны стены». Не совсем так. В ролике студии DEFA кортеж катит к трибуне под мрачную музыку. А с нее, «вместо обещанного тайными службами приветственного шоу, политик увидел… напоминание об обязательстве разоружить Германию. США не выполнили этих обязательств. Президент… вынужден взглянуть в глаза своему обману».
Стоя на трибуне, он спросил генерала: а где отель «Адлон»? Я там жил в 1939-м… Оказалось — разрушен огнем. Понятно. Едем к «Чарли».
И здесь за стеной — плакат: «Мы хотим заключения Германского мирного договора и превращения Западного Берлина в нейтральный вольный город». Покажет ли Кеннеди, что раздражен пропагандой? Его снимают крупным планом. Нет. Он спокоен. За стеной — пустые улицы. Их перекрыло оцепление. Теперь — к площади Рудольфа Вильде к Шенебергской ратуше.
На улицах — восторг. Готовя визит, спецслужбы отметили на карте сто опасных точек, но не учли энтузиазм горожан и, порой, перехватывали их у самой машины, едущей в пене конфетти.
И вот Кеннеди, Адэнауэр, Брандт на трибуне, украшенной флагом США и символом Берлина — черным медведем на бело-красном полотнище. Президент входит в здание. Зачем? Уточнить, как звучат по-немецки несколько важных для него слов.
Перед ним 400 000 человек. Над ними — флаги стран-союзниц. Балконы полны зрителей.
Джек у микрофонов.
Этот день — один из самых ярких в его жизни. Он начинает Берлинскую речь.
«Я горд быть гостем вашего выдающегося мэра… Горд, что посетил Федеративную республику и канцлера, который много лет проводит… политику демократии и свободы.
Горд, что прибыл сюда с генералом Клеем, который был здесь в дни тревог и, если нужно — вернется. Гордой фразе Я — гражданин Рима две тысячи лет. Сейчас она звучит так: Я — берлинец!».
Вот эти слова, которые он записал в ратуше: Ich bin ein Berliner!
Кеннеди произносит их по-немецки. Площадь ликует. Люди машут тысячами платков. Не флажков! Платков. Флажки недавно вздымали толпы фанатиков, салютуя Гитлеру. Это первый случай со дня их разгрома, когда в Берлине разом собралось столько людей. И они не хотят, чтоб их митинг напоминал сборища нацистов. Кеннеди продолжает:
— В мире много людей, что не понимают или говорят, что не понимают, в чем разница между миром свободы и коммунистическим миром. Пусть они приедут в Берлин!
Есть и те, кто говорит: коммунизм — идея будущего. Пусть и они приедут в Берлин!
Есть и такие… кто говорит: с коммунистами можно работать. Пусть едут в Берлин!
Иные заявляют: коммунизм — порочен, но полезен для бизнеса. Пусть едут в Берлин!».
Овация.
А он: «Свобода таит немало трудностей, и демократия не идеальна. Но мы никогда не построили бы стену, чтобы не дать народу уйти нас. От имени моих соотечественников, живущих… на другом берегу Атлантики, говорю: они гордятся вами. Я не знаю другого города, который, находясь в осаде 18 лет, продолжал бы жить так энергично и мощно…».
Рукоплескания.
Кеннеди: «…Вы живете на хорошо защищенном острове свободы, но ваша жизнь — часть общей жизни. Поэтому… позвольте попросить вас увидеть за тревогами нынешнего дня надежды дня завтрашнего, за свободой Берлина и Германии — свободу везде, за этой стеной — день, когда настанет справедливый мир, за нами и за собой — все человечество».