[211], - пишет Экснер. — Они с Джеком говорили о политике. Мол, хорошо бы выгнать Гувера. И Эвелин Линкольн…» А Джуди к тому времени уже сдружилась с Эвелин. Та всегда передавала Кеннеди ее мессиджи. И она попросила: не выгоняй ее…
А Джек спросил, может ли она сделать для него важное дело?
— Конечно! — ответила Джуди. Она была рада помочь.
— Встреться с Сэмом. Это нужно для кампании.
Она согласилась.
Тогда Джек дал ей саквояж. Открыл. Там были деньги. Тысяч двести пятьдесят.
— Можешь ехать, — сказал он.
Она мотнула головой. Джек впускал ее в свою жизнь. Это было важно. Но страшно.
— Это не опасно? — спросила Джуди.
— Нет. За тобой присмотрят.
— О’кей, — кивнула она.
Ее смущало другое: она ложилась в постель с мужчиной в доме его жены. Какой там саквояж.
Утром Джон дал ей конверт — две тысячи долларов и записка: купи себе что-нибудь особенное…
Джуди отвезла деньги. Была уверена, что Джанкана просто нужный человек. «Когда живешь в их мире, то меряешь важность человека по тому, как говорят с ним другие». С Сэмом говорили так, что было ясно: он очень-очень нужный.
Накануне съезда в Лос-Анджелесе Джуди вновь отвезла саквояж. Для кампании. После, когда братья пришли в Белый дом, она передавала их письма Джанкане и другому боссу — Джонни Роселли. И не ощущала вины. «Я делала это для любимого. Если бы мой муж просил передать кому-то какие-то бумаги, я бы не отказалась. И потом… это был президент. А кто была я, чтоб судить о чем-то лучше него?» А вскоре они уже любили друг друга в Белом доме. А после ужинали. Заходил Бобби, спрашивал ее: все о’кей? Расхочешь помогать — скажи.
Она не знала, что, как считают многие, братья обсуждали с мафией планы убийства Кастро. А когда к ней пришли из ФБР — молчала. Потом набрала Джека, а он ответил: «Не волнуйся из-за них». Фэбээровцы знали о ее связи с Джоном. Ее телефон прослушивали. Ее пасли…
Джек любил играть в шашки. Вот и она стала шашкой в его игре.
Меж тем, Джон не был человеком долгих романов. Его страсть угасала. Вскоре после разговора с Гувером он ее бросил. Братья нашли Джуди замену и как связной, и как любовнице. Она не обиделась. Но Джек разбил ей сердце. И она сошлась с Джанканой.
Что вело ее? Ревность? Уязвленное самолюбие? Желание почувствовать себя как за каменной стеной? «Эти отношения были спокойней, чем с Джеком, — пишет Джуди. — Сэм трудный человек, но играл по общим правилам. А Джек — по своим. Все Кеннеди всегда играли по своим правилам».
Но она верила, что Джек любил ее. Как умел. «Многие думают, что я морочу себя. Но он доверял мне. Я его знала. Он всему отводил особое, свое место. И отдавал этому — будь то работа или отношения — ровно столько себя, сколько считал нужным».
После разрыва с Джеком ФБР продолжало слежку за Джуди. Она боялась за свою жизнь — спала с пистолетом под подушкой. Но обошлось. Возможно, из-за внимания прессы — и через много лет о ней будут писать и Paris Match, и Spiegel, и «Огонек».
Такова история Джудит Экснер, что любила, да не вышла замуж. И стала участницей разрушения безупречного образа Кеннеди.
Тут, впрочем, немало постарался и сам Джек.
Дамы были для его утехой и бедой. «Огонь в чреслах» вечно втягивал его в истории.
Девятая годовщина свадьбы Джона и Джеки — 12 сентября 1962 года. Торжество. А СМИ треплют имя президента. Он, якобы, уже был женат.
На ком же? Да на некой Дьюри Малколм — красотке из Чикаго. С ней раньше встречался его старший брат. А Джек, типа, решил его заменить. И в 1947-м женился на ней. В Палм-Бич.
Слухи об этом ходили давно, но сведения — то есть публикация — появились десять лет спустя. В «Генеалогическом справочнике» Луи Блаве[212]. Газетчики легко раскопали и колонку Чарли Вентуры в New-York World-Telegram от 20 января 1947 года: «Джон Кеннеди, герой войны и орденоносец, снова заслужил награду… жители Палм-Бич готовы дать ему Оскара за достижения в любви… Он и Дьюри Малколм неразлучны. Они посещают все увеселительные и спортивные события и катаются верхом, держась за руки. Впрочем, возможно, обязанности сенатора потребуют присутствия Джона в Вашингтоне. Что ж, тогда Оскара получит Дьюри…».
Кто, кому и в каком состоянии предложил руку и сердце? Неизвестно. Молодые люди оттягивались настолько бесшабашно, что это могла быть просто шутка, причуда, прикол. Друг семьи Кеннеди Чарльз Сполдинг, считает, что для них это был прикол вроде Хэллоуина: вошли-расписались-пошли… Он тогда сказал Джеку: ты что, рехнулся, метишь в президенты, а взялся женихаться ни с того ни с сего и незнамо с кем». Ведь Дьюри, хоть и была красотка, но не входила в их круг, а свадьба не входила в планы Джо-старшего.
«Когда Джо-старший узнал об этом, то рвал и метал, — вспоминает Сполдинг. — Потом сказал: займись этим. Я поехал в Палм-Бич и забрал бумаги».
И впрямь, никто так и не нашел записей или иных следов, говорящих о браке или разводе. Но толки были. Как и тексты. В Daily Mail вышло фото Малколм в белом платье и вопрос: «Не она ли — тайная невеста ДФК?». Дьюри отрицала слухи. «Я не вышла бы замуж за Джека даже за весь чай Китая, — ответила она на вопрос Sunday Times в 1996-м. — Знаете почему? Мне не нравились эти миксы[213]. Джо-старший был кошмарный мэн». А в 1962-ом на вопрос адвоката Кларка Клиффорда[214] об этой истории сказала: «Боже, я — замужем за президентом? Смех, да и только!»
А Джек не смеялся. Толки делали ситуацию опасной — рождали сомнение в законности брака Джона и Джеки и статуса их детей. А главное, опускали президента в глазах обывателей, для коих семья — святыня. И когда еженедельник Parade напечатал письмо читателя с вопросами о давней женитьбе, Джек решил: пора с этим кончать. 24 сентября вышло опровержение. На вопросы о Дьюри и их встречах в 1947-м он отвечал: «Она была девушкой моего брата Джо. Я пригласил ее дважды: мы поужинали и сходили на футбол. У тех, кто навязает мне какую-то девушку, нет доказательств».
И впрямь — нет. Но биографы до сих пор это обсуждают, порой находя свидетелей какой-то свадьбы. Так или иначе, а поводы для подобных проблем давал сам Джон.
Но как ни «копала» под Кеннеди пресса, простые американцы считали жизнь Джона и Джеки пристойной, достойной, спокойной. Как и многие друзья и соратники.
Они подробно ее описали, понимая, что, переступив порог Белого дома, Джон перестал быть прежним. Уже не мог часами бродить с ними у монумента Вашингтона или просто завалиться в гости, как к Олсопу в день инаугурации. Да, он звонил. Порой — глубокой ночью. И мог говорить часами. И всегда помогал, если было нужно и если мог. Но был другим. Семья часто уезжала из Вашингтона. В теплый сезон — в Хианнис-Порт или в дом Джеки в Ньюпорте. Осенью и в холода — в Майами или в президентскую резиденцию Кэмп-Дэвид. В дни отдыха Джек как бы забывал о бурлящем вокруг мире, посвящая их жене и детям.
Порой он брал с собой Сэлинджера или Соренсена, но дел с ними не обсуждал. А если и обсуждал, то попивая дайкири, куря сигару или правя яхтой.
Он любил море с детства. Отец вспоминал, что когда они с братом Джо впервые пошли под парусом, то разглядеть их с берега было невозможно — такие были маленькие. Лодка казалась пустой. Теперь он ловко управлялся с судном, а если вел кто-то другой, то читал, болтал с друзьями, махал проплывающим мимо. А следом шел катер Секретной службы. И Джеку нравилось, что он там — за кормой. И чем дальше, тем лучше становилось настроение президента.
Соренсен пишет, что был поражен, до чего высоко Джек ценил дни, когда встречалась семья: «Какой бы ни грянул кризис, какая бы ни гремела гроза, он всегда находил время для жены и детей… У него был дар общения с ними. Казалось, он знает, как невелико место взрослого в мире детства». Макнамара рассказывал, как в самые жесткие часы Карибского кризиса Кэролайн вдруг вбежала в Овальный кабинет, и Джек, как бы забыв о ракетах, Хрущеве и угрозе войны, спросил: ты уже съела конфету? Молчание. Джек спросил снова. В ответ — тишина. Что ж, отцу ничего не оставалось, как голосом верховного главнокомандующего потребовать: Кэролайн, отвечай, ты съела конфету? Да, нет, или — возможно?
Малышка обожала отца. Он был для нее вроде Бога. Им с Джоном-младшим, с которым отец с радостью играл, позволялось очень многое: как угорелые носились они по Белому дому. Как-то дочка голенькой выскочила к гостям. За ней в ужасе спешила гувернантка Мод Шоу.
Кэролайн быстро стала знаменитой. Однажды в Палм-Бич она вышла к журналистам, собравшимся на брифинг, в маминых туфлях, вручила розу премьер-министру Неру и звонко сообщила: «Папа сидит наверху без носков и ботинок и бездельничает».
Однако Джон не бездельничал никогда. День и ночь он был на связи с Белым домом и рядом с кейсом, где скрыты коды команд о ядерном ударе. В любом конце света он получал сводки ЦРУ. С первых дней в Конгрессе он не расставался со своим крокодиловым портфелем, где носил самые важные бумаги. Но это не мешало ему живо участвовать в превращении Белого дома в музей. Как-то, выступая перед сподвижниками Джеки на Южной лужайке, он завершил речь стихотворными строчками, недавно прочитанными Кэролайн:
Из уродского дома на крепкой скале,
где сидишь ты в тоске,
Приди в мой сияющий радостный замок,
построенный на песке!
Все видят в Белом доме могучую твердыню. А он? Не казался ли ему Белый дом замком на песке? Где все зыбко и шатко. Опасно. Где все не так, как кажется с улицы. Где президент — по определению образец приверженности семейным ценностям и высокой морали — резвится в бассейне с непонятными девицами. И, как выяснится через несколько лет, кувыркается в отеле «Карлайл» с кинозвездой, которую его родственник