Ситуация обострилась. Речь Джека вошла в золотую книгу риторики, но вызвала конфликт. Диксикраты в Капитолии повернулись лицом к республиканцам, грозя создать коалицию, способную блокировать все инициативы администрации. Демократам в Конгрессе грозил раскол. Ку-Клукс-Клан запугивал сторонников равноправия, а те готовили Марш на Вашингтон. 28 августа он собрал до 300 000 участников, и доктор Киш сказал миру о своей мечте[234], как бы ответив на призыв Кеннеди. Общность их идей разъярила «правых».
У Джека с ними всегда были сложности. И политика в отношении меньшинств не была их единственным источником. Пространством борьбы была и экономика.
Следуя советам экспертов либерального толка (разницу между разными либерализмами — европейским и американским — мы уже обсуждали), Кеннеди с первых месяцев в Белом доме описывал свою хозяйственную политику, как серию чрезвычайных антикризисных мер.
Ведь Штаты еще не вышли из кризиса 1960 — 61 годов. «Мы, — говорил президент в послании о положении страны 30 января 1961 года, — пришли к руководству… после семи месяцев кризиса, трех с половиной лет застоя, семи лет вялого экономического роста…» — и просил денег. Затем в серии посланий Конгрессу он изложил направления своего экономического курса. Главная роль отводилась стимулированию потребительского спроса. Для этого были приняты законы о помощи детям в семьях безработных, о жилищных льготах и продлении сроков выплат пособий нетрудоустроенным. Кеннеди запросил на 1961-ый финансовый год 5 млрд долларов на социальные программы. И получил их, благодаря демократическому большинству в Конгрессе.
Но социальное наступление не было легким. Республиканцы на Капитолийском холме пытались восполнить нехватку голосов речами. Они создали в Конгрессе объединенное руководство в составе лидеров фракций — Эверетта Дирксена (Сенат) и Чарльза Холлека (Палата представителей). С первых дней они превратили свои пресс-конференции в сеансы яростной критики правительства. Весельчаки-журналисты прозвали их «Шоу Эва и Чарли».
«Они (демократы), — настаивал Дирксен, — следуют линии на обеспечение роста путем повышения расходов… вмешиваются в дела штатов… и внедряют своего рода коллективизм…».
В этом заявлении — ужас правых перед атакой на их фундаментальные принципы: широкие права и суверенитет местных властей; ограниченность федеральной власти, прежде всего — исполнительной; минимум федеральных расходов на социальные нужды; индивидуализм.
В ответ Барри Голдуотер, выступавший с предельно консервативных позиций, заявлял:
«Те, кто сейчас контролируют администрацию и Конгресс, самонадеянно полагают, что людей… можно исправить с помощью законов, субсидий, контроля и внешнего стимулирования. Для них люди — это представители групп и классов, составляющих организованный, управляемый производственно-индустриальный комплекс.
Мы же видим в человеке уникальную личность… С ним нельзя обращаться лишь как с членом класса или группы. Он — создание Божие. Но (в то же время) его несовершенство виновно в бедах современного мира. И никакое финансирование бюджетного дефицита, никакая помощь государства не излечат больного»[235]. Такова философия консерваторов.
А Белый дом продвигал философию либералов. Причем в русле доктрины социального рыночного хозяйства и создания общества благосостояния для всех. Ее разработал германский экономист и политик Людвиг Эрхард[236] — либерал по убеждению, христианский демократ по партийной принадлежности, прагматик по образу действия и любитель сигар. Эрхард утверждал, что в пору развития технологий, включения масс в интеллектуальное производство и растущих потребительских ожиданий не обойтись без мер социальной защиты.
При этом основой хозяйства оставался рынок. Эрхард считал: бизнесу надо не бороться с государством, а использовать его с выгодой. Не зря на первое место в социальном рыночном хозяйстве он поставил рынок. В работе «Благосостояние для всех» Эрхард писал: «политику, когда хозяйственный прогресс, рост производительности и продуктивности идут на пользу потребителю, можно назвать социальной»; «средством достижения этой цели в рамках свободного общественного строя была и остается конкуренция», но «соревнование не означает эгоизм», и бедным надо позволить «во все большей мере приобщаться к росту благосостояния».
В Штатах консерваторы так не считали. Эйзенхауэр называл попытки внедрения таких подходов «эксцессами «общества благосостояния»» и заявлял: «Я горжусь, что выступаю против того, что вредно для Америки». Он не хотел видеть, что в своих поисках Кеннеди опирался на тезис своей инаугурационной речи: «Если свободное общество не способно помочь множеству бедняков, оно не убережет и немногих богатых».
В 1961 году Кеннеди проводит через Конгресс программу помощи депрессивным зонам и закон о строительстве жилья. Государство выделяет более 6 млрд на улучшение условий в отсталых городских районах, помощь в приобретении жилья семьям со средним и низким доходом и стимулирование строительного бизнеса. После острых дебатов и торга оплату труда для 1,3 млн рабочих удается повысить с 1 доллара, до 1,25 в час.
Правительство пытается продвинуть реформу медицинской отрасли и всеобщее социальное страхование пожилых. В рамках борьбы с безработицей, составившей 6,1 %, Белый дом «пробивает» закон о выделении 1,1 млрд на организацию общественных работ.
Тема общественного (public) обостряет дебаты между главными идеологиями Америки.
Никто не отрицает, что основа свободы есть частная собственность, и грань между частным и государственным, коллективным и индивидуальным, территориальным и федеральным остается, но Кеннеди хочет протянуть поверх нее узы общественной связности.
Акцент на общественном[237] поддерживали бедные и либералы. Но расширение вмешательства в жизнь страны и социальные программы вызывали подозрения в попытках попрания основ американского образа жизни, мобилизуя электорат республиканцев.
Еще одна особая сфера — отношения Белого дома и большого бизнеса.
В 1963 году, в связи с удорожанием серебра, Кеннеди предложил прекратить выпуск серебряных монет и сертификатов. И провел соответствующий закон. Попутно он разрешал Федеральному резерву[238] выпускать банкноты достоинством 1 и 2 доллара. Впоследствии это дало повод для конспирологической версии, по которой Кеннеди якобы собирался лишить ФРС монополии на денежную эмиссию, что стало одной из причин заговора против него.
Особым фронтом стала борьба за «потолок» цен. В бой пошли металлурги: стальной гигант «Ю.С.Стил» заявил о повышении цен на свою продукцию. О чем сообщил, выступая от имени стального бизнеса, председатель правления компании Роджер Блаф. До поворота экономики к постиндустриализму было еще далеко, «короли металлургии» помнили о могуществе Пирпонта Моргана, чувствовали себя, в известном смысле, неуязвимыми и решили проверить Кеннеди на прочность. Блаф не блефовал. Кеннеди понял это и смело пошел на обострение.
Он заявил, что Блаф — один из горстки руководителей стальной промышленности, чья жажда власти и прибылей превосходит чувство гражданской ответственности… «Не так давно, — продолжил президент, — я обратился к американцам — в том числе и к сталелитейным компаниям — с просьбой: обдумать, что они могут сделать для страны. Вчера мы получили ответ».
Попутно «Ю.С.Стил» объяснили, что лишат ее госзаказов, а ФБР займется ее финансами.
«Стальные воротилы» дали задний ход. Цена на сталь осталась прежней. Но доверие бизнеса к Кеннеди поколебалось. Чтобы вернуть его и заодно стимулировать капиталовложения, он предложил снизить налоги. Теперь каждый предприниматель мог получить пятнадцатипроцентную скидку на новые инвестиции. Джек предложил снизить налоги и для населения — в общей сложности на 11 млрд., но оппозиция выступила за льготы не для всех, а прежде всего — для бизнеса. Кеннеди отстоял почти половину предложенной им суммы, но добиться принятия масштабной налоговой реформы не успел.
Строя гибкие отношения с бизнесом, Белый дом служил своего рода посредником между «организованными деньгами» — бизнесом и «организованным трудом» — профсоюзами.
Впрочем, стремление их лидеров доминировать в этих отношениях власти ограничили законом[239]. И хотя конфликты остались нормой, их больше не улаживали полиция или гангстеры: рабочее движение в большой степени удалось очистить от связанных с мафией боссов.
Здесь поработал братец Бобби. Не хуже, чем когда-то Джек — над законами о труде. Не раз обсуждалась тема их контактов с лидерами союзов, замешанными в коррупции. Писали, что, контролируя десятки тысяч голосов, они всерьез помогли Кеннеди на выборах… Но такое уже бывало — Союз шахтеров финансировал кампании Рузвельта, портфелями возя нал в Белый дом[240].
Кеннеди начал войну с коррупцией в рабочем движении. Но если дельцов (скажем, стальных) он называл «горсткой тех, чья жажда власти и прибылей превосходит чувство гражданской ответственности», то о трудящихся высказывался иначе.
— Американское рабочее движение демонстрирует верность интересам общества. Это было и остается благом для всех в Америке, — заявлял он.
И пролетарии хлопали.
— Профсоюзы, — продолжал Джек, — работают не на себя. Они добились подъема зарплат, сокращения рабочего дня, больших льгот… Путем переговоров и апелляций к закону, они утвердили в цехах справедливость и демократию.