— Отец! Отец!
Быстро подняв голову, несчастный посмотрел в сторону, откуда раздался крик, и, заметив дочь, воскликнул полным слёз голосом:
— Дитя моё, дитя моё! Что ты тут делаешь?
Пронзительный крик донёсся до его ушей. Он увидел, что его дочь упала без чувств на руки высокого молодого человека, стоявшего позади неё. Но он больше ничего не слышал и не видел, телега не останавливалась, и гвардеец приказал двигаться вперёд.
Глава XVII. Ивлин Харкорт
Когда арестанты уехали, толпа начала рассеиваться. Молодой англичанин, в сопровождении Лизетты, донёс свою прекрасную ношу до улицы Проповедников, где посадил её на незанятую скамейку, близ аптеки, и предоставил попечению горничной, а сам отправился в аптеку раздобыть чего-нибудь укрепительного. Возвратившись, он обрадовался, что Коломба пришла в чувство. Он заставил её проглотить несколько капель лекарства, которое принёс с собой. Сначала Коломба не понимала, что случилось и где она находится; но, оглянувшись кругом, она сказала Лизетте в ужасе:
— Разве я спала? Ах, нет! Эта ужасное зрелище было наяву.
Обильные слёзы несколько облегчили её. Она могла встать со скамейки, но, очевидно, потеряла силы — бедняжка едва могла стоять без поддержи.
— Может быть, я могу оказать вам ещё какую-нибудь услугу, сударыня? — произнёс молодой англичанин, который всё ещё медлил, не в состоянии уйти от неё. — Если бы я смел, я бы просил позволения видеть вас в безопасности в вашем доме.
— Вы ещё очень слабы и изнурены, мадемуазель, — произнесла Лизетта. — Позвольте мне дать вам совет не отказываться от любезного предложения этого молодого господина, несмотря на то, что он иностранец. Он уже оказал вам большую помощь, вынеся вас из толпы.
Слабый румянец окрасил бледные щёки Коломбы, когда она благодарила молодого человека, и, пленённая его любезным обращением, уже не колеблясь, приняла предложенную им руку. Перейдя через узкий переулок, они вышли на улицу Сен-Мартен и направились к предместью того же имени. По необходимости они шли медленно, и молодой человек, почувствовавший уже сильный интерес к несчастной девушке, успел познакомить её со своим именем и состоянием. Оказалось, что он младший сын одной благородной английской семьи, по имени Ивлин Харкорт. Он прибавил, что недавно приехал в Париж занять место секретаря при английском посланнике, лорде Стэре. В свою очередь, Коломба, за оказанное доверие, описала ему во всех подробностях ужасное несчастие, которое произошло с отцом.
— Если бы ему пришлось ещё раз перенести такую ужасную пытку, как сегодня, — сказала она в заключение, — я уверена, он её не выдержал бы. Но как мне поступить, чтобы спасти его? Как я могу добиться его помилования? Ах, я забыла, что обращаюсь к иностранцу, которому мало дела до моего горя!
— Ошибаетесь, сударыня. Я чувствую живейшее сочувствие к вам и даю вам слово воспользоваться всем моим влиянием, чтобы достигнуть какого-нибудь смягчения жестокого приговора. Я поговорю с лордом Старом, но моя главная надежда — мой друг господин Лоу, который в большой милости у регента.
— О, я знаю сьера Лоу по его известному имени. Отец часто говорил о нём как о великом финансисте.
— Господин Лоу настолько же добросердечный человек, как и великий финансист. Но разве у вас нет влиятельного друга, нет родственника, который мог бы помочь вам?
— Все наши друзья покинули нас, — горестно ответила Коломба.
— Нет ли у вас брата? — спросил Ивлин.
— Увы, есть, — ответила она, поникнув головой. — Но он — причина всего нашего горя. Его расточительность, я думаю, заставила отца спрятать свои деньги и привела к таким гибельным последствиям.
— Где теперь ваш брат, сударыня?
— Он в Париже, но не знаю, где живёт. Я слыхала, что он сделался любимцем регента.
— Любимцем регента! Ну, тогда ваш отец спасён.
— Ах, нет, вы не знаете моего брата, Рауля. Если моему несчастному отцу придётся положиться только на него, он погиб. А вот дом, где прежде жил мой отец. Он ещё служит для меня пристанищем, хотя ненадолго — его захватили чиновники Судебной Палаты.
Не успел Харкорт ответить, как из открытых ворот дома вышел высокий, великолепно одетый, красивый молодой человек и поспешно направился к Коломбе.
— А, добрый день, сестра! — закричал он. — Я искал тебя и узнал, что ты ушла с Лизеттой.
— Я была на Рыночной площади, Рауль, — холодно ответила она. — А этот господин, Ивлин Харкорт, был так любезен, так сострадателен, могу сказать, что довёл меня до дому.
— Я бесконечно обязан господину Харкорту за его внимание, — ответил Рауль с деланным равнодушием. — Мне кажется, я видел его прежде. Вы англичанин, сэр, если не ошибаюсь?
— Вы правы, — ответил тот довольно резко. — Я имею честь быть причисленным к английскому посольству.
— Теперь я вас припоминаю вполне. Я видел вас третьего дня, вместе с милордом Старом и сьером Лоу. Очень рад познакомиться с вами, господин Харкорт.
Он протянул руку, но Харкорт отказался пожать её. Покраснев от гнева, Рауль, казалось, хотел отплатить за эту обиду, как вмешалась его сестра:
— Ты, Рауль, забыл, что мы пришли только что с Рыночной площади. Если бы ты был там и видел то тягостное зрелище, свидетельницей которого была я, ты бы чувствовал себя подавленным и униженным.
Брат отвернул лицо от неё и пытался скрыть свою досаду тем, что стал крутить свои красивые усы.
— Да, братец, сердце моё разрывалось от стыда и боли. А кто поставил отца у позорного столба? Кто ссылает его в каторжные работы? Ты, ты, его сын! О, стыдись, стыдись, стыдись самого себя!
— Что хочешь сказать ты этим нелепым обвинением? — закричал Рауль. — Горесть лишила тебя ума. Ты говоришь вздор.
— Нет, это не вздор. Я говорю правду, Рауль. Я обвиняю тебя в доносе в Палату на отца.
— Чушь! Почему ты обвиняешь меня в этом? — спросил он.
— Никто, кроме тебя, не мог сделать этого. Старый Дельмас, которому только и доверился отец, страдает теперь вместе с ним. А ты, сын. Ты даже не колебался.
— Клянусь душой, ты несправедлива ко мне, Коломба! Я ничего не знал об аресте отца и о приговоре над ним до тех пор, пока не пришёл сюда.
— Лжёшь! Отец был арестован через несколько часов после твоего последнего посещения, когда ты разведал средствами, которые тебе самому известны лучше всего, что у отца спрятаны деньги. Но страшись! Отцеубийство не пройдёт безнаказанным.
— Я не останусь здесь, чтобы выслушивать такую брань от сестры, — сказал Рауль, теряя терпение. — Но прежде позволь мне исполнить моё обещание — вот тебе деньги!
— Я не возьму их, — ответила она с отвращением. — Они добыты ценой крови моего отца. Слушай, Рауль! Если ты ещё не совсем загрубел, постарайся загладить своё преступление, добившись смягчения несправедливого приговора над отцом. Сделай это! Спаси его — и я прощу, я буду благословлять тебя. Иначе — никогда не называй меня сестрой.
— Я сделаю всё, что могу, но боюсь, что мои попытки будут напрасны. Я прощаю то, что ты сейчас сказала, но советую тебе быть осторожнее в разговоре со мной на будущее время.
— Но я говорю правду, Рауль, ты знаешь это.
— Правду не всегда можно говорить безнаказанно в настоящее время. Ты думаешь, что я донёс на отца? Это — жестокая обида. Знаешь ли ты, что за слово «доносчик», которое ты бросаешь мне в лицо, наказывают смертью?
— В самом деле? — воскликнул Харкорт, который всё время оставался в качестве заинтересованного зрителя этой сцены. — В таком случае, я заслуживаю наказания. Рауль Лаборд! Я решительно называю ваше поведение мерзким, и можете быть уверены, что я не стану скрывать моего мнения.
— Не затрагивайте меня, господин Харкорт, или будете раскаиваться в вашей смелости, — сказал Рауль, хватаясь за рукоятку рапиры. — Как сейчас сказал сестре, я готов не обращать внимания на то, что произошло, но на будущее время я не буду так терпелив.
С этими словами он надменно удалился. Ивлин посмотрел ему вслед с удивлением, смешанным с отвращением.
— Ах, сударыня! — сказал он, обращаясь к Коломбе. — Я недоумеваю, как это у такой хорошей и преданной сестры может быть такой недостойный брат.
— Я ещё больше недоумеваю, как у моего отца, этого идеально честного человека, мог быть такой недостойный сын. А между тем Рауль не всегда был дурным — в детстве он подавал большие надежды. Его испортили развратные товарищи. Я когда-то его нежно любила, и теперь мне трудно ожесточить своё сердце против него, но я должна сделать это, если только он не раскается и не исправится. Прощайте, господин Харкорт! Примите мою горячую благодарность за всё, что обещаете сделать.
— Прощайте, сударыня! Не стану слишком обнадёживать, чтобы не ввести вас в обман, но сделаю всё, чтобы достигнуть освобождения вашего отца.
Он поклонился и ушёл. Коломба следила задумчиво за его удаляющейся фигурой, пока он не повернул на Ново-Орлеанскую улицу и не исчез. Тогда она с Лизеттой вошла в ворота.
Глава XVIII. Господин д’Аржансон
Покинув Коломбу, Ивлин Харкорт прежде всего направился в дом Джона Лоу на Вандомской площади, но так как попытки его добиться желаемого свидания были безуспешны, то он пошёл в отель английского посольства. К несчастью, лорд Стэр уехал в Версаль, так что и с ним нельзя было ничего сделать. Потерпев такую неудачу, Харкорт написал длинное и горячее письмо Джону Лоу, в котором, рассказав все подробности дела Лаборда, молил ходатайствовать перед регентом за этого несчастного человека. Несколько часов спустя Харкорт, к своему удовольствию, получил любезный и сочувственный ответ, где ему назначалось свидание около полудня на следующий день. В точности в назначенный час Харкорт явился на Вандомскую площадь. Под колоннадой подъезда великолепного отеля Джона он нашёл роскошный экипаж, запряжённый парой коней в богатых попонах. Пока он обращался к высокому швейцару, стоявшему с другими лакеями в передней, явился сам Лоу. Сердечно пожав ему руку, он пригласил его сесть в экипаж и сопровождать его в Пале-Рояль. Харкорт с признательностью принял предложение. Дорогой Лоу сказал ему: