— Я решил вернуться к нашей первоначальной мысли. Он должен быть Королевским Банком, а вы — главным директором.
Этого только и желал Лоу — он ответил, что готов всякий раз, когда обратятся к нему, исполнять желания Его Высочества.
Глава XX. Бал в Опере и герцогиня Берри
В начале регентства, в Опере, составлявшей тогда часть Пале-Рояля, не устраивали балов. Но в голову шевалье Бульона пришла счастливая мысль вымостить партер театра досками, подняв его в уровень со сценой, так что получилось большое ровное место для танцев. Мысль эта была выполнена, к большому удовольствию регента, и с этих пор балы в опере стали его любимым удовольствием. Едва можно бы поверить, что эти балы, с участием высшей знати и прочих членов изящного и пышного двора, а также красивых женщин, наряженных в изысканные туалеты, освещались только обыкновенными свечами. Но это было так. Можно вообразить, как много блеска теряли наряды, как сильно страдали прелести одетых в них женщин от такого жалкого освещения[68]! Присутствуя на одном из этих балов, которые во всех других отношениях были безупречны, Лоу тотчас заметил этот недостаток и решился отыскать средство уничтожить его, но держал свой план про себя, пока не представилось удобного случая. Это произошло, когда, после решительного успеха банка, он давал большой бал в Опере для регента и всего придворного круга.
Зная, что сделаны большие приготовления для приёма, придворное общество предугадывало приятную неожиданность, но было совершенно ослеплено при входе в большую залу для танцев и не могло удержаться, чтобы не противопоставить её блестящего вида прежней мрачности. Сотни восковых светильников в хрустальных люстрах заменили тусклые свечи, производя волшебное действие: весь блестяще освещённый театр, перевитый гирляндами роз и других цветов, был похож на огромный цветочный храм. Задние стены лож были великолепно украшены малиновым шёлком, сцена представляла собой очаровательную живую картину составленную для этого случая самим Ватто[69]. Группы миловидных молодых пастухов и очаровательных пастушек, одетых в одежды из голубого шёлка, убранных лентами, с серебряными крючками, полулежали на мшистых скамьях под деревьями, парни ухаживали за деревенскими красавицами, не глядевшими застенчиво или сурово. Через минуту на сцену вошли деревенские музыканты и заиграли весёлую песенку, влюблённые пары поднялись на ноги и исполнили удалой пастушеский танец.
Таково было восхитительное зрелище, которое приветствовало регента, когда он вошёл. Рассматривая всё вокруг несколько минут, он затем выразил своё приятное изумление устроителю бала.
— Я уже давно считал вас волшебником, господин Лоу, но теперь уверен в этом, — сказал он. — Это очаровательная страна. Мои балы совершенно посрамлены. Но не стойте здесь со мной. Идите получать похвалы от всех ваших прекрасных гостей за устройство этих восковых светильников, благодаря которым все могут вполне показать свою красоту.
Главным среди принцев и знати, почтивших своим присутствием бал Лоу, был герцог Бурбон, обыкновенно называемый просто Герцогом, — потомок великого Конде[70], глава совета регентства и, после самого герцога Орлеанского, наизнатнейшее лицо в королевстве. С герцогом Бурбоном была прекрасная маркиза де При, умная и хитрая женщина, забравшая его в свои руки. Обладавшая большим уменьем распознавать людей, госпожа При рано оценила замечательные финансовые способности Лоу и обратила на него внимание герцога. Кроме герцога, присутствовал принц Конти[71], явившийся с маршалом Эстре и принцем Леоном. Затем пришли пять других герцогов: Сен-Симон, Гиш, Шольн, Антен и Ла-Форс. Присутствовали также все фаворитки регента, которые очень тщеславились своим великолепием.
Но мы охотно перейдём от них к старшей дочери регента, гордой герцогине Берри, бывшей тогда во всём блеске молодости и красоты. Хотя лицо принцессы, пожалуй, чересчур выдавало сладострастие, однако это выражение подходило к её величественному облику. Всякий раз, когда герцогиня двигалась, она привлекала к себе все взоры и своей благородной фигурой, и своей гордой осанкой. Бриллианты её были великолепны, она носила серьги, принадлежавшие раньше Анне Австрийской[72]. За герцогиней Берри следовал шевалье Риом, с которым она тайно обвенчалась и который, очевидно, не мог удостоиться её внимания за свою красоту: Сен-Симон описывает его как «толстого малого, коротенького, одутловатого, который, благодаря массе прыщей, походил на нарыв». А нравом Риом походил на Петрушку. Следуя совету своего дяди, герцога Лозена, который говорил, что «французские девушки желают, чтобы с ними обращались, подняв палку», он сумел покорить свою властную жену.
Позади гордой герцогини Берри держались её сёстры — мадемуазель Шартр и мадемуазель Валуа. Некоторые считали самой красивой из дочерей регента первую из этих двух принцесс, хотя у неё был не такой гордый вид, как у старшей сестры. Черты лица её были очаровательны: прекрасные глаза, тонкая, но приятная фигура, прелестный ротик, зубки, похожие на жемчужины. Кроме того, она была прекрасной певицей. Несмотря на свою особенную нежность и женственную наружность и обхождение, она имела некоторые мужские вкусы — хорошо ездила верхом, искусно фехтовала, отлично стреляла из ружья и пистолета. Валуа не была образцом красоты, подобно своим сёстрам. У неё был слишком большой нос и выдающиеся вперёд зубы, портившие рот. Но она была прекрасно сложена, имела голубые глаза, светлые косы, подобный золотым нитям, и восхитительно белую кожу, свойственную женщинам с волосами такого цвета. При этой принцессе находился красивый, но распущенный герцог Ришелье, столь известный своими успехами у дам: в это время он был сильно увлечён ею.
Так как нет возможности описать всех красавиц, посетивших бал господина Лоу, или даже перечислить их, то мы удовлетворимся указанием тех, которые по той или другой причине привлекали заметное внимание. Вот красавица, бывшая в то время главной фавориткой регента, графиня Парабер. Миловидная брюнетка, невысокая, но прекрасно сложенная, смуглая, как цыганка, с большими блестящими чёрными глазами, чёрными как смоль бровями и жемчужными зубками, мадам Парабер обладала многими прекрасными качествами, пленившими её царственного поклонника. С бойким обращением, любившая быстро и остроумно ответить, щедрая на любовные порывы, она забавлялась своими вечеринками и до безумия любила шампанское. Регент обыкновенно называл её «маленькой чёрной вороной». Другой очаровательной женщиной, вполне подчинившей себе регента, была мадам Аверн: её чары нанесли поражение чарам маленькой смуглой соперницы. У мадам Аверн были светлые волосы, томные голубые глаза, замечательно красивая кожа и талия, которую можно было охватить подвязкой. Наружность её была очаровательна: немногие могли противиться её пленительной улыбке или нежной прелести взглядов. Третьей прекрасной фавориткой всё того же регента была мадам Сабран, черты которой обладали более правильной красотой, более классической формы, чем у тех, которых мы только что пытались изобразить. Выражение её лица было несколько серьёзно, гордо и холодно, немногие, за исключением посвящённых в тайну, могли бы подозревать, что под этой недоступной наружностью скрывается чрезвычайно пылкий нрав. Герцог Орлеанский, сделав такое открытие, полагал, что эта притворная недоступность придаёт заманчивость его связи с нею.
Теперь опишем, ради разнообразия, не молодых красавиц, а самую обыкновенную пожилую женщину. В угоду Джону Лоу, который пользовался большой её милостью, принцесса Пфальцская, мать регента, сделала ему подарок (с её стороны это было большое отличие), явившись на его бал. Ей было уже около шестидесяти четырёх лет, она была малоросла, толста и крайне безобразна. В придачу, Мадам (так её титуловали) имела очень острый язык и не щадила никого. Можно дать понятие о её праве, упомянув, что, когда сын заявил о своём намерении жениться на мадемуазель Блуа, она закатила ему звонкую пощёчину. Мадам гнушалась своей невесткой, которая очень боялась её. Она не любила также своих внучек, особенно герцогиню Берри, которая с лихвой возвращала ей эту неприязнь: между ними часто происходили ссоры. Но главным предметом её отвращения был аббат Дюбуа — она предпринимала многочисленные, но бесплодные попытки отдалить от него своего сына.
Между иностранными посланниками можем указать на лорда Стэра и ограничиться по необходимости кратким о нём замечанием. Этот вельможа раньше служил с отличием при Вильгельме III, под предводительством герцога Мальборо. Это был высокий, красивый человек цветущего возраста (около сорока двух лет), с вежливыми манерами и замечательным знанием языков, обладавший способностью быстро узнавать чужие тайны и никогда не выдавать своих ни словом, ни взглядом. Граф Стер давал удивительные обеды и побуждал своих гостей пить вдоволь, а сам никогда не терял самообладания.
Людовик XIV, слышавший, как превозносили посланника, называя образцом вежливости, решился испытать его хорошее воспитание и пожелал, чтобы он вошёл первым в королевскую карету. Лорд Стер повиновался без колебания, на что старый государь заметил, что слышанные им похвалы правильны и что его лордство самый благовоспитанный человек, какого он только встречал. С английским посланником пришёл Ивлин Харкорт, но лорд через несколько минут любезно расстался со своим секретарём.
Радуясь освобождению, Ивлин оглянулся вокруг, почти совсем смущённый красотой сцены. Пропитанный духами воздух, нежные звуки музыки, свет, цветы, очаровательная красота и роскошь нарядов танцующих — всё соединилось, чтобы пленить его воображение, всё производило такое действие, которого он никогда прежде не испытывал. Услаждая свой взор таким зрелищем и открывая каждую минуту какой-нибудь новый привлекательный предмет, он приблизился к группе красоток и блестяще одетых молодых людей, средоточие которой составляла герцогиня Берри. Поражённый блеском её красоты, он не мог свести с неё глаз. Его горячий, пристальный взгляд привлёк её внимание, она, в свою очередь, заметила его. Найдя юношу особенно красивым, она осведомилась о нём у шевалье Риома. Тот или не мог, или не хотел удовлетворить её любопытства, но Лоу, стоявший вблизи, случайно услышав вопрос, сообщил ей, что нужно, и прибавил: