— Очень рад слышать, что вы наконец отказываетесь от своих колебаний, — сказал герцог, улыбаясь. — Дюбуа пошлёт к вам завтра утром аббата Тансена. Не сомневаюсь, он убедит вас в том, что до сих пор вы заблуждались, и сделает из вас хорошего католика. Но как посмотрит леди Катерина на ваше обращение? Насколько я знаю, она упорная противница.
— Я ещё не говорил ей о своём намерении, но, к каким бы доказательствам она ни прибегла, я останусь непреклонен.
— Надеюсь. Пока будет существовать это препятствие, я не могу помочь вам, несмотря на всё своё желание. Вы поступили очень разумно, придя к такому решению.
На другое утро, когда Лоу и леди Катерина находились наедине в великолепной спальне, выходившей окнами в чудные сады позади дома, Лоу, не без некоторого опасения, открыл жене своё решение. Она с испугом слушала его.
— Знаю, шаг, который я хочу предпринять, не встретит вашего одобрения, — сказал он. — Но позвольте объяснить причины. Мне предстоит выбор: или сделаться министром и взять в руки все финансы страны, или быть свидетелем падения моей чудесной Системы, которую я устроил с таким трудом. Я достиг вершины величия, но должен буду пасть, если не укреплю основания. Вы не можете представить себе необыкновенных трудностей и опасностей, которыми я окружён теперь: иначе вы не удивились бы тому, что я хочу упрочиться.
Леди смотрела на него пристально с минуту, потом сказала:
— Если ваша Система может быть спасена только такой жертвой, как собственные убеждения, то пусть она погибнет. Уйдём от блеска, в котором мы так долго жили и который вовсе не принёс нам счастья. Я готова отказаться от него.
— Невозможно! Это всё равно, что просить полководца положить оружие или уйти с поля битвы в минуту победы. Что подумает Франция, вся Европа?
— А что скажут все хорошие люди, когда они услышат о вашем отречении от веры? Нет, вы не сделаете этого!
В эту минуту вошёл Тьерри и доложил господину, что пришёл аббат Тансен, согласно приглашению.
— Проводи его в мой кабинет и скажи, что я скоро приду.
Когда Тьерри вышел, Лоу сказал с деланной улыбкой:
— Вероятно, вы догадываетесь о цели прихода аббата.
— Да, — с горечью ответила леди. — О, если вы любите меня, если не хотите сделать меня несчастной, услышьте мои мольбы, не ходите к нему! Ничего хорошего из этого не выйдет. Ведь вы хотите стать приверженцем римской веры не по убеждению, а по недостойным побуждениям. Простите меня, если я употребляю сильные выражения, но вы знаете, их внушила любовь к вам.
— Почему вы сомневаетесь в моей искренности? Позвольте заявить, что я давно бы присоединился к римской церкви, если бы не внимание к вам. Успокойтесь, Кэт. Я ведь не прошу вас сделаться идолопоклонницей — вы пойдёте своей дорогой, дайте же мне идти своей.
— Вот первое настоящее горе, которое я испытываю со времени нашей свадьбы! Между нами с этих пор будет преграда.
— Ш-ш... ш-ш, никакой не будет преграды! Будьте рассудительны и отбросьте ваши страхи. Но примите во внимание, Кэт, что как только я покончу с аббатом Тансеном, я покажу ему наших детей.
— Надеюсь, вы не обратите и их в католичество?
— У меня теперь нет времени рассуждать долее, — ответил муж, подымаясь со стула. — Делайте, как я прошу вас, Кэт, не спрашивая.
И он торопливо вышел из комнаты. В первую минуту леди Катерина думала пойти за ним, но, видя, что дальнейшие попытки разубедить мужа будут бесполезны, она опустилась в кресло и дала исход своему горю в потоке слёз. Из этого состояния её вывела Белинда, которая всё ещё гостила у них. Подруга рассказала ей всё, что произошло, прибавив:
— Вы должны признать, что у меня есть достаточные причины быть несчастной. Это самый тяжёлый удар для меня.
— Вы не правы, принимая это так близко к сердцу. Я лично не могу порицать Джона Лоу за шаг, который он намерен сделать. Этот шаг неизбежен. Для того чтобы стать генерал-контролёром, он должен наружно стать католиком, — говорю наружно, потому что в душе он останется таким же хорошим протестантом, каким был прежде.
— Может быть... Но какое ужасное лицемерие! Ну а мои дети? Для чего их-то принуждать отказаться от своей религии? Никогда не соглашусь на это... Никогда!
— Ваш сын слишком молод, чтобы понимать что-нибудь в делах религии, а дочь едва ли даже нужно обращать — она уже более чем наполовину католичка. Я знаю это из надёжного источника — от Коломбы Лаборд. Во всяком случае, вы должны слушаться увещаний вашего мужа, Кэт.
— Конечно... Ох, Белинда, я начинаю тяготиться жизнью, которую веду. Я устала от всего этого блеска. Меня тошнит от лести всех этих знатных лиц, которые приезжают ко мне и оказывают уважение только для того, чтобы достичь расположения моего мужа. Я высокомерно обращаюсь с ними не из гордости, но потому что презираю их за низость. Я хорошо знаю их хитрость и неискренность: ведь если бы с Джоном случилось какое несчастье, они все сейчас повернутся к нему спиной.
— Очень возможно, моя дорогая. Так создан свет. И это-то и доказывает как необходимо для мистера Лоу упрочить своё положение всеми средствами, которые только в его власти. Не порицайте же его! Со своей стороны, я считаю его самым лучшим и сердечным человеком и уверена, что он всегда действует из высоких, достойных побуждений.
— Вы не превозносите его, а просто воздаёте должное, Белинда. Но я хочу, чтобы он остался верен своей религии.
— Но так как этому нельзя помочь, то вы должны покориться. Однако переменим предмет разговора и вернёмся к Коломбе. Мне бы хотелось видеть её замужем за Ивлином Харкортом. Есть ли какая надежда?
— Я начинаю отчаиваться. Лаборд по-прежнему упорствует. Всё, чего я могла добиться, это откладывать свадьбу со дня на день под тем или другим предлогом, в надежде, что терпение Коссара наконец лопнет и он уйдёт с досады. Но я обманулась в ожиданиях.
— Бедная Коломба! Такая очаровательная девушка заслуживает лучшей участи, чем быть принесённой в жертву такому ненавистному уроду, как Коссар. Никто лучше меня не знает, как несчастна жена, которая замужем за человеком, которого она не может любить. У вас скоро будут другие заботы, Кэт. Через год-два вам придётся выбирать мужа для дочери.
— К нам уже сватались многие. Вчера мы получили предложение от Тарентского принца, и могу сказать без хвастовства, что представители самых знатных семей Франции, Германии, Италии и Англии добивались её руки. Но жених, которого я имею в виду для неё, это её двоюродный брат, лорд Уоллингфорд. Но мы не станем приневоливать дочь, от того и не принимаем никаких предложений, как бы завидны они ни были. Но я должна идти подготовить детей к свиданию с аббатом Тансеном. Сердце моё возмущается при мысли о цели этой встречи.
— Позвольте мне пойти с вами — я, может быть, буду полезна.
Они вместе удалились.
Как можно было предположить, аббату Тансену не пришлось потратить много трудов на обращение Джона Лоу — после нескольких посещений он заявил, что его знаменитый ученик вполне может быть принят в лоно римской церкви. Отречение от ереси было с большой торжественностью устроено в церкви Св. Роша, в присутствии многочисленного общества, состоявшего исключительно из высшей знати. Лоу, его сын и дочь, стоявшие рядом с ним, всенародно произнесли католический символ веры и были допущены к причастию по римскому обряду. За свои труды в этом деле аббат Тансен получил 200 000 ливров, и так как храм, где происходил торжественный обряд отречения, находился в незаконченном виде, то Лоу, с обычной щедростью, выдал 500 000 ливров на его достройку.
Глава XIX. Ссора между Джоном Лоу и лордом Стэром
Обращение Джона Лоу аббатом Тансеном, который впоследствии стал кардиналом, послужило предметом следующей злобной песенки:
Ну тебя с твоим серафическим усердием,
Несчастный аббат Тансен!
Лоу стал католиком —
И всё королевство стало капуцином.
Это событие было отпраздновано большим праздником, устроенным герцогом Бурбоном, на котором присутствовали регент и весь двор. В числе именитых гостей был английский посол, лорд Стэр. В течение вечера его лордство нашёл удобный случай сказать несколько слов регенту.
— Монсеньор, — начал он, — конечно бы расстроился, если что-то нарушило хорошие отношения, существующие ныне между дворами моего короля и Вашего Высочества?
— Вы вполне правы, милорд. Но я не вижу, что могло бы их нарушить.
— Буду говорить откровенно. Всем понятно, что обращение мистера Лоу, которое мы празднуем здесь, есть лишь первый шаг к посту генерал-контролёра финансов.
— Предположим, что так. Что ж из этого? — холодно произнёс регент.
— Я хочу только заметить, монсеньор, что такое назначение не было бы приятно английскому королю, ведь известна приверженность мистера Лоу к свергнутой династии. Я могу доказать, что он переписывался с Рыцарем Св. Георга[107].
— Заявление ваше, милорд, справедливо. Но так как вы, вероятно, не осведомлены о содержании этих писем, то я познакомлю вас с ним. По вашей просьбе, милорд, пенсия, назначенная изгнанной королевской фамилии покойным королём, Его Величеством Людовиком XIV, была прекращена. Но когда Лоу достиг нынешнего высокого положения и стал широко раздавать большие суммы денег, несчастный принц написал, слово в слово, следующее: «Обращаюсь к вам, как к доброму шотландцу и верному слуге регента, и прошу помочь мне». М-р Лоу передал письмо мне и просил разрешения выплачивать пенсию из своих личных средств, в то время как прежде это лежало на обязанности казначейства. Конечно, я не мог отказать ему в этой просьбе.
— Мистер Лоу, может быть, действовал под влиянием достойных побуждений. Но, мне кажется, его щедрость была дурно истолкована. Обстоятельство, упомянутое вашим высочеством, утверждает меня во мнении, что это назначение не будет приятно моему королю. Да и следует смотреть на мистера Лоу как на врага Англии: слышали, как он хвастался, что разорит нашу торговлю и поставит нас в зависимость от Франции