Спокойствие министра и обещание награды произвели желаемое действие. Его слова были исполнены. Этот приём дал время ввести во дворец переодетых мушкетёров, королевская гвардия была спешно вызвана из Тюильри; главный начальник полиции прибыл с двумя бригадами полицейских. Регент был вне опасности — и ворота дворца раскрылись.
Узнав, что волнения значительно улеглись за час до полудня, Лоу сел в свою карету и отправился к регенту. Когда он проезжал по улице Сент-Оноре, многие из мятежников, всё ещё остававшихся в соседстве с Пале-Роялем, узнали карету и тотчас же остановили и окружили её. Одна женщина, муж которой был задавлен в смятении у ворот отеля Мазарини, подошла к дверцам кареты и, потрясая кулаками перед его лицом, кричала:
— Грабитель и убийца! Если б только нашлось четыре таких женщины, как я, мы разорвали бы тебя на части.
Это восклицание могло взволновать страсти толпы, если б двое людей, в которых Лоу узнал ирландцев, не схватили женщину и не оттащили её прочь. Воспользовавшись этим вмешательством, Лоу, ни на минуту не потерявший самообладания, выпрыгнул из кареты и, смотря на разгневанную толпу, с презрением крикнул:
— Назад! Прочь, канальи!
Его взгляд и гордая осанка оказали своё действие: ближайшие из недовольных попятились, а двое ирландцев вернулись и стали рядом, чтобы защищать министра от нападения. Бросив благодарный взгляд на преданных друзей, Лоу снова сел в карету, дверцы которой закрыл Терри. Через минуту он благополучно въехал в ворота Пале-Рояля.
На обратном пути пустая карета была опять остановлена чернью. Кучер Андре имел неосторожность подражать поведению своего господина и крикнул на толпу: «Прочь, канальи!» Эти слова не достигли прежнего успеха. Как только он произнёс их, его сбросили с козел, и сотня людей яростно набросилась на него: его вынесли полумёртвым. Карета была сломана.
В то же самое утро заседание парламента собралось для обсуждения только что происшедших важных событий. Во время прений председатель Мэм, который сейчас только получил известие о разрушении кареты Лоу, воскликнул:
«Messieurs, messieurs, bonne nouvelle!
La carosse de Law estreduit en cannelie»[121].
Эта новость была принята рукоплесканиями всего собрания. И кто-то спросил:
— Лоу также разорван на части?
— К сожалению, не могу дать вам удовлетворительного ответа! — воскликнул председатель.
— Ну, так издадим указ о взятии его под стражу! — раздалось несколько голосов.
Глава XXXI. Изгнание парламента в Понтуаз
Войдя в Пале-Рояль, Лоу нашёл переднюю и галерею занятыми солдатами. В кабинете регента собрались герцоги Бурбон, Антен и Ла-Форс, Дюбуа, Аржансон. События утра сильно взволновали регента, тревога, сначала обнаруженная им, теперь сменилась гневом. Дюбуа и Аржансон нисколько не старались успокоить его, но, наоборот, усиливали раздражение своими замечаниями. Принц ходил взад и вперёд по комнате, но когда вошёл Лоу, набросился на него, и голосом, хриплым от душившей его страсти, воскликнул:
— А, предатель, мерзавец! Знаете ли, что вы наделали? Вы — причина смерти двадцати человек, вы посеяли мятеж и недовольство во всём Париже. Сам король в опасности. Вы поставили нас всех в опасное положение. Народ требует вашей головы, и у меня нет оснований отказать ему в справедливой мести.
— Выдайте меня им, если считаете это справедливым, монсеньор! Дайте приказ немедленно казнить меня, если вам это угодно, но не обвиняйте меня в тех преступлениях, которых я не совершал. Я вовсе не виноват в тех бедствиях, которые только что произошли и о которых я глубоко сожалею. Напротив, если бы моему совету вняли, если бы роковой указ, которому я противился всеми силами, не был издан, этого ужасного несчастия не произошло. Истинным виновником беды является Аржансон — ваш гнев должен обратиться на него, а не на меня. Его страстным желанием было разрушить Систему: он достиг своего. Но выполняя своё преступное и мстительное решение, он подверг опасности благоденствие Вашего Высочества и чуть не вызвал революцию.
— Господин Лоу прав, — сказал герцог Бурбон. — Народное волнение вызвано этим пагубным указом. Если кого следует посадить в Бастилию, если кого следует казнить, то Аржансона. Я сам потерпел от этих позорных козней.
— Я не хочу оставлять вас, монсеньор, в таких опасных обстоятельствах, — сказал Лоу. — Но я не могу заседать в одном совете с Аржансоном. Или он, или я должен уйти.
— Вашему Высочеству не приходится сомневаться ни на минуту в выборе, — заметил Дюбуа.
— Я другого мнения об этом, — язвительно заметил герцог Бурбон.
— Нет, я не могу расстаться с господином Лоу! — воскликнул регент. — Поэтому вы должны возвратить печати, сэр, — обратился он к Аржансону. — Агессо будет призван на этот пост из ссылки.
— Вы так вдруг даёте отставку министру, который провинился только тем, что слишком ревностно служил вам, монсеньор? — вмешался Дюбуа.
— Не заступайтесь за меня, — сказал Аржансон. — Господин Лоу снова захватил власть и, само собою разумеется, за этим последовала немилость ко мне. Но Его Высочество скоро увидит, что предпочёл дурного советника верному слуге.
Он вежливо поклонился регенту и, бросив мстительный взгляд на Лоу, вышел из кабинета. Вслед за тем в комнату вошли Брильер, государственный секретарь, и Блан. Все вместе долго совещались о мерах, которые необходимо принять для подавления мятежа. Все сходились на том, что парламент, вследствие своего открыто враждебного отношения к правительству, наверняка постарается раздуть тлеющий огонь, и тогда, пожалуй, вспыхнет всеобщий пожар. Оттого было признано необходимым предотвратить опасность немедленным принятием решительных мер против этого учреждения. Едва только принято было это решение, как лакей доложил о приходе депутации от парламента, с председателем во главе.
— Впустите их немедленно, — сказал регент. — Они пришли как раз в подходящую минуту.
Когда депутация вошла в кабинет регент принял её очень холодно.
— Монсеньор! — сказал председатель. — Мы пришли просить от имени народа, чтобы было произведено всестороннее дознание о причинах ужасного бедствия, только что случившегося у ворот отеля Мазарини. Мы думаем также, что Вашим Высочеством будут приняты немедленные меры для облегчения общей нужды.
— Всестороннее расследование будет произведено, будьте в том уверены, господин Президент, — ответил регент. — И по мере возможности, страдания народа будут облегчены. Но главной причиной теперешнего недостатка в звонкой монете является парламент, благодаря своему постоянному противодействию правительству и отказу заносить в журнал наши распоряжения. Я постараюсь, чтобы это все поняли.
— Вашему Высочеству, вероятно, будет трудно заставить общество поверить этому, — заметил председатель.
— Послушайте, господин председатель! — сказал Лоу. — Компания Индий возьмётся выкупать и погашать банковые билеты на 50 миллионов ливров ежемесячно, но при условии, что её торговые привилегии постоянно будут возобновляться. Внесёт ли парламент в журнал подобное постановление?
— Нет! — решительно ответил председатель. — По нашему мнению, спасение банка не стоит того, чтобы закрепить на вечное время привилегии за Компанией. Мы питаем такое недоверие к вашим планам, господин Лоу, что не станем заносить в журнал ни одного указа, исходящего от вас.
— Вам лучше бы подумать об этом, господа, прежде чем отказываться от внесения в журнал этого указа, — сказал регент угрожающим голосом.
— Этот вопрос не требует обдумывания, монсеньор. Парламент не сделает ничего для того, чтобы поддержать гибельную Систему господина Лоу.
— Итак, вы не хотите ничего сделать для поддержки правительства? Если вы будете по-прежнему упорствовать, то, предостерегаю вас, я дам приказание сослать вас в Понтуаз.
Председатель улыбнулся, не поверив этой угрозе.
— Считаю нужным сообщить вам, монсеньор, — сказал он, — что мы только что постановили взять под стражу господина Лоу и решили привлечь его к суду.
— Тогда вам придётся приводить в исполнение своё постановление в этом дворце, потому что Лоу останется здесь. Вы слышали о моём решении? Если вы останетесь такими же несговорчивыми, то вам придётся уехать в Понтуаз[122]. Прощайте, господа!
Аудиенция, таким образом, кончилась. Депутация удалилась.
Парламент думал, что регент, при существующем волнении в народе, не осмелится привести в исполнение свои угрозы. Поэтому ускорил исход дела, решительно отказавшись занести в журнал указ, предложенный господином Лоу. В ответ на это, по распоряжению регента, Дворец Правосудия был немедленно занят войсками, а председатель с членами парламента были под конвоем сосланы в Понтуаз. Эта решительная мера вызвала большую радость при дворе и породила следующую язвительную песенку, очень рассмешившую регента:
Le parlement est a Pontoise
Sur Oise,
Par ordre du Regent.
Mais nous rendre-t-on notre argent?
Non! — c’est pour chercher noise
Au parlement,
Qui va coucher a Pontoise
Sur Oise
Par ordre du Regent[123].
Несмотря на все принятые меры, финансовая болезнь обострялась с каждым днём. Цена на съестные припасы и на все товары, которые можно было покупать только на упавшие билеты, стала такой огромной, что оказалась совершенно недоступной для бедняка, которому положительно приходилось умирать с голода. Недавно богатые и счастливые граждане впали в нищету. Так как цена на всё росла, а банковые билеты падали, то можно себе вообразить, какое бешенство и отчаяние охватило большинство народа! Снова раздавались самые страшные угрозы против регента и Лоу. И они наверняка погибли бы от руки какого-нибудь убийцы, если бы их не сопровождал повсюду сильный конвой. Принцесса Пф