Потом добавил возмущенно:
— А эти-то каковы? Меньшевики и эсеры? Предлагают хоронить наших вместе с юнкерами…
Рид обошел за день город, сколько мог. И убедился, Рогов прав: Москва жива!
Утром древняя столица хоронила своих героев. Почтить их память пришел и американский социалист Джон Рид.
Через Иверские ворота уже текла густая людская река, заполняя Красную площадь. Джек заметил, что, проходя мимо Иверской часовни, никто не крестился, как раньше. С зубцов Кремлевской стены спадали огромные полотнища кумача с надписями: «Мученикам авангарда мировой социалистической революции» и «Да здравствует братство рабочих всего мира!» Оркестр играл «Интернационал».
Потом понесли гробы бесконечной вереницей. Грубо сколоченные ящики из неотесанных досок, покрытых красной краской. За гробами, плача, шли женщины: матери, жены, сестры, дочери…
Траурная процессия шла до вечера. Один за другим в длинные ямы, вырытые вдоль Кремлевской стены, опустили пятьсот гробов. Наконец по ним гулко застучала земля…
«Зажглись фонари. Пронесли последнее знамя, прошла, с ужасной напряженностью оглядываясь назад, последняя плачущая женщина. Пролетарская волна медленно схлынула с Красной площади…
И вдруг я понял, что набожному русскому народу уже не нужны больше священники, которые помогали бы ему вымаливать царство небесное. Этот народ строил на земле такое светлое царство, какого не найдешь ни на каком небе, такое царство, за которое умереть — счастье!..»
Вернувшись в Петроград, Рид на несколько дней засел за машинку и написал серию статей для нью-йоркской социалистической газеты «Колл» («Призыв») и «Мэссиз». Одна из них называлась: «Красная Россия — триумф большевиков».
«Впервые в истории, — писал Рид, — рабочий класс взял государственную власть для своих собственных целей и намерен удержать ее. И, как каждый может видеть, в России нет силы, которая могла бы бросить вызов власти большевиков. И тем не менее… только что родившаяся революция пролетариата окружена страхом и ненавистью. У пролетарской революции нет других друзей, кроме пролетариата».
Последняя фраза применительно к самому Риду отнюдь не противоречива. К этому времени Джек считал себя не другом революции, а ее прямым участником. Все сомнения, неуверенность, о чем он писал в «Почти тридцать», исчезли, растаяли после выстрела «Авроры». Рид обрел себя окончательно и навсегда. Сочувствующий исчез, его место занял убежденный революционер. В Мексике он, правда, участвовал в партизанской войне, но лишь из симпатий к правому делу и для полноты впечатлений. Это участие не требовало ломки всего его мировоззрения, идеалов, привязанностей. Участие в русской революции означало окончательный и бесповоротный разрыв с миром, в котором он родился и вырос, полный переход на сторону рабочего класса, признание коммунистической идеологии своей собственной.
Описание событий уже не удовлетворяло Джека, он стал искать прямой работы на Советскую власть. И такая работа нашлась.
При Федерации иностранных групп РКП(б) было создано Бюро прессы. В его состав вошли литераторы и агитаторы, иностранцы по происхождению. Бюро занималось подготовкой и распространением печатных изданий, переводом на иностранные языки советских декретов, а также агитационной работой среди солдат империалистических держав, в частности среди многочисленных военнопленных. Вильямс вспоминал позднее: «Большевики не имели тогда Красной Армии, которая могла бы выступить против немцев, не было у них и артиллерийских батарей. Зато у них имелись батареи линотипов и печатных станков, которые косили ряды немецких солдат смертоносной шрапнелью пропаганды».
О создании Бюро Джек узнал от Бориса Рейнштейна и уже на следующий день предложил свои услуги, которые и были незамедлительно приняты.
Худой, длинноусый, мрачноватый на вид Борис Рейнштейн был весьма примечательной фигурой. Он родился в Ростове и работал там же в аптеке. Еще юношей участвовал в революционном движении, не раз был арестован. В 1901 году, когда ему было тридцать три года, приехал в Нью-Йорк и вступил в Социалистическую рабочую партию. Узнав о революции, вернулся на родину.
Рейнштейн стал руководителем маленькой группы американцев в Бюро, в которую, кроме него, вошли Рид и Вильямс. Это было настоящее дело, значение которого трудно переоценить.
Бюро выпускало три газеты: на немецком, венгерском и румынском языках, множество плакатов и листовок, несущих слова большевистской, ленинской правды о коммунизме, войне и мире, Советской власти.
Десятки тысяч газет, плакатов и листовок разбрасывались с аэропланов над немецкими окопами, нелегально провозились за границу, распространялись среди военнопленных.
Основным считалось немецкое издание — газета «Факел», через двенадцать номеров переименованная в «Народный мир».
Рид и Вильямс внесли в содержание и оформление газеты американский размах и изобретательность, отдали почетной работе весь свой журналистский талант и опыт.
Они задумали целую серию небольших, но броских, общепонятных плакатов, которую назвали «Русская революция в картинках».
Один из выпущенных ими плакатов изображал здание бывшего германского посольства, на фасаде которого развевалось красное знамя. Надпись на плакате:
«Посмотри на это огромное знамя. На нем слова знаменитого немца. Бисмарка? Гинденбурга? Нет. Это призыв бессмертного Карла Маркса к международному братству: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»
Это не просто украшение германского посольства. Русские подняли его с самыми серьезными намерениями, бросив вам, немцам, те самые слова, которые подарил всему миру Карл Маркс семьдесят лет назад.
Наконец-то основана настоящая пролетарская республика! Но эта республика не будет в безопасности до тех пор, пока рабочие всех стран не завоюют государственную власть.
Русские крестьяне, рабочие и солдаты скоро направят послом в Берлин социалиста. Когда же немцы пошлют интернационалиста-социалиста в это здание германского посольства в Петрограде?»
Другое фото изображало солдата, срывающего с дворца императорских орлов. Надпись:
«На крыше дворца солдат срывает ненавистную эмблему самодержавия. Внизу толпа сжигает этих орлов. Солдат в толпе объясняет, что свержение самодержавия — это только первый шаг в развитии социалистической революции.
Свергнуть самодержавие — нетрудно. Самодержавие покоится лишь на слепом повиновении солдат. Стоило русским солдатам прозреть — и самодержавия не стало».
Страстная и доступная каждому, эта большевистская пропаганда разлагала кайзеровскую армию, революционизировала германских рабочих и крестьян, одетых в солдатские шинели. Это признал даже сам Макс Гофман, немецкий генерал и злейший враг Советской власти: «Большевики подорвали моральное состояние нашей армии и принесли нам поражение и революцию, ведущую нас к гибели».
Те два месяца, что Рид работал в Бюро международной революционной пропаганды (оно называлось и так), он был безмерно счастлив. Ни одна работа еще не давала ему столь полного морального удовлетворения, хотя и отнимала двадцать четыре часа в сутки.
Было одно-единственное обстоятельство, омрачавшее его жизнь: полное отсутствие каких-либо писем с родины. Он отправил в «Мэссиз» уже несколько корреспонденции, две-три телеграммы с просьбой прислать деньги и инструкцию. Никакого ответа! Рид еще не знал, что в Соединенных Штатах уже начался первый поход реакции против демократии. Конгресс принял законы военного времени, и власти бросили клич, «Наполняйте тюрьмы!» Первым объектом разбойничьих налетов полиции стала ИРМ — единственная рабочая организация США, последовательно и непримиримо выступавшая против войны. Ей вменили в вину «измену родине, шпионаж, саботаж, призыв к восстанию» и прочее. 28 сентября тысячи уоббли были арестованы. Среди них Большой Билл — Хейвуд.
Затем власти запретили «Мэссиз». Весь состав редакции (в том числе заочно и Джон Сайлас Рид) был привлечен к суду на основании того самого закона о шпионаже, против которого Рид выступал в свое время перед комиссией Конгресса.
Затем произошло невероятное для революционного Петрограда: Рид обнаружил, что за ним следят. Ошибки быть не могло. Каждое утро, когда Джек отправлялся на работу со своей квартиры на Троицкой улице (куда он с Луизой перебрался из дорогого «Англетера»), за ним, как приклеенный, неотступно следовал маленький, плюгавый человечек с незапоминающейся внешностью. По-видимому, мистер Фрэнсис продолжал уделять особое внимание одному из своих соотечественников. Но дело было не только во Фрэнсисе. В Петрограде появилась еще одна особа, которой не давал покоя мятежный журналист.
Эдгар Сиссон, бывший редактор херстовской «Космополитен», приехал в Россию в качестве заместителя председателя иностранного отдела Комитета общественной информации США. На самом деле этот прилизанный, еще молодой блондин занимался сбором разведывательных данных для тех кругов в США, которые уже подумывали о вооруженной интервенции.
Впервые Джек познакомился с этим малоприятным господином, когда с группой других вооруженных сотрудников патрулировал возле здания Комиссариата иностранных дел, где помещалось и Бюро. Тогда Сиссон пытался сделать ему из-за этого выговор. Джек попросту послал его к черту. Но Эдгар Сиссон был как раз тем человеком, которому соответствующие учреждения в США поручили слежку за Ридом, Вильямсом и другими американскими гражданами, находящимися в России…[19]
Идея будущей книги все больше захватывала Рида. Вчерне он уже составил ее план, сделал наброски отдельных глав, даже написал предисловие, которое, когда книга была действительно написана, в нее как раз и не вошло. Он по-прежнему посещал множество митингов и собраний, особенно если знал, что будет выступать Ленин. Каждодневно, конечно, бывал в Смольном, куда у него был постоянный пропуск за подписью одного из крупнейших руководителей большевиков — Феликса Дзержинского.