— Сокровища!
Команда от восторга учинила такой гвалт, какой даже в шторм был бы слышен на семь лиг вокруг.
Капитан, оторопев, не нашел ничего лучше, как осведомиться о мистере Смите. Мой план замкнулся сам на себе, будто собака, грызущая свой хвост. Я хотел сообщить, что Смит отправился на покой, и это было правдой, не считая той малости, что упокоился он на каролинском берегу.
Мне ничего не оставалось, кроме как свалить все на каролинцев, которые отдали нам выкуп. Черного Джона до того потрясло это известие, что он забыл дернуть себя за бороду. Пью потянулся к ней, чтобы исправить недоразумение, и немедленно получил пинка. Затем я подпустил капитану пыли в глаза. В моем изложении Эндрю стал не по заслугам сильнее. Голову-кочан я оставил, зато присовокупил к ней шею толщиной с бушприт и туловище-бочку, да прибавил роста по марса-рей.
Я сказал, что Мэри и Евангелина сбежали, а самому мне едва удалось отчалить — за мной гналась разъяренная толпа рыбаков, углекопов и индейцев с трубками. Здесь я предупредил капитана, что они могут натравить на нас флот, если уже не натравили, и предложил немедленно поднимать паруса. Я всегда умел присочинить. Мне казалось, что Черный Джон тут же отпустит пленников и поспешит убраться налегке, поскольку трус он был тот еще. Однако, случается, и пистолет дает осечку — даже в моих руках.
Пью просочился между нами, бормоча что-то о богатствах.
Капитан открыл мешок и чуть не оторвал себе бороду. Мне на миг посчастливилось разглядеть его лицо. Кожа его была серой, вся в полосах от шрамов. Он казался старым и потрепанным. Я вспомнил о человеке, что когда-то схватил меня за руку в трактире Пила. Того Черного Джона уже не было.
Все наши ребята заглянули в мешок.
— Отныне мы богачи, — сказал я им, — а капитан из нас самый первый. Богаче всех, даже пропащего английского короля.
Капитан кивнул мне, но не из дружелюбия — он обрек меня на смерть от Смитовой руки, — а от того, что я ему польстил. Пью тоже кивнул. Он велел команде поторапливаться, коль скоро каролинцы обещали устроить пушечный салют в нашу честь. Бонс пошарил у меня в карманах на предмет обещанного пойла, остальные славили удачу. О Смите никто даже не вспомнил. Я велел усадить заложниц с их выводками в ял, чтобы мы могли, как приказал капитан, сняться с якоря и удрать с сокровищами.
— Скормить эту шваль акулам, — перебил морской пес. — Вы все слышали Сильвера. Он сказал, что за ним была погоня.
— Но там ведь женщины и дети, — вмешался Бонс. Только это он и смог произнести: единственный раз на моей памяти поперхнулся выпивкой.
— Сбрось их за борт, Билл, — приказал капитан Кровавому Биллу. У того сразу глаза загорелись: убивать было ему по нутру. — Всех до одного. До последнего.
— Пью говорит, лучше поторопись, — закаркал тот. — Чем скорее, тем лучше. Швыряй их всех за борт.
Приказ можно было и не повторять, так как Билл уже приступил к его исполнению.
— Посуди сам, какие из них гребцы? — обратился ко мне Черный Джон. — Да и где еще я найду такой славный ял? Он доставил тебя к нам — счастливая посудина.
Старый пес знал, что этот раунд я выиграл, и решил отложить расправу до другого случая.
Только мы с Эдвардом не участвовали в расправе и никого не столкнули в море в ту ночь. Когда я прошелся по палубе, все меня благодарили, кроме Билла. Команда славила мое имя и пила в мою честь. Было уже за полночь, когда я увидел Эдварда — он стоял, прислонившись к мачте с бутылкой рома в руке.
— Рей подпираешь? — спросил я, похлопав его по спине, и соврал, чтобы подбодрить: — Я почти разгадал шараду с семью тощими и семью тучными коровами.
Он не ответил.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ. КУРС НА ЛОНДОН
Интересно, бывал ли Маллет в Лондоне? Что бы он сделал, если бы там очутился? Наверняка заплутал бы на улицах и дал себя обчистить какому-нибудь проходимцу. Что ж, ему это было бы только на пользу. Тебе стоит быть с ним построже. Все мы, капитаны, в ответе за тех, кто держит вахту, стоит на марсе или драит палубу. Я не утверждаю, что Маллет ни к чему не пригоден, однако же капитану должно попытаться воспитать в юнге хоть какую-нибудь способность. В худшем случае он убьется при выполнении команды и тем сократит число едоков.
Однако я забылся. Его нельзя убивать. Он еще не сыграл роль, которую ты ему уготовил.
Мне нужно передать ему новые коды, о многом рассказать. Мы с ним даже не добрались до Испании.
Раз так, позволь мне еще раз повторить все, что мы имеем, и я прибавлю еще одну загадку — за ту же плату. Мне приятно тебя помучить, зная все ответы, тогда как ты получил лишь малую их часть.
Итак, у нас есть узорчатая заставка:
Есть число «1303».
Есть признание:
«В 41 метре от основания я спрятал шесть деревянных ящиков, крытых слоновой костью, целиком пустых, и одно примечательное сокровище, завернутое в грубый холст, на глубине менее 2 метров и, самое большее, 87 метров в разбросе».
Есть предположение, что упомянутые числа указывают на библейский стих о тучных и тощих коровах, не говоря уже о фараоне.
«41:2 И вот вышли из реки семь коров, хороших видом и тучных плотью, и паслись в тростнике;
41:3 но вот после них вышли из реки семь коров других, худых видом и тощих плотью, и стали подле тех коров на берегу реки;
41:4 и съели коровы худые видом и тощие плотью семь коров хороших видом и тучных. И проснулся фараон;
41:5 и заснул опять, и снилось ему в другой раз: вот на одном стебле поднялось семь колосьев тучных и хороших;
41:6 но вот после них выросло семь колосьев тощих и иссушенных восточным ветром;
41:7 и пожрали тощие колосья семь колосьев тучных и полных. И проснулся фараон и понял, что это сон».
Потом, есть численный код, вырезанный на надгробии:
1-1-4-4-5-7-9-12-14-14-4-15-18-18-19-19
Есть надпись кровью на первой странице Библии: «Кровь».
Есть шифровальный круг — милостью влаги, луны и капустного рассола, — который был бесполезен до тех пор, пока я не отыскал его близнеца.
Еще я упоминал о том, что получилось, когда мы совместили эти два круга.
«And Last Icon» — «И последняя икона».
Да, в той черной Библии была еще одна загадка, которую Эдвард почти замазал чернилами. Я как-то писал о клочке с именем Евангелины, написанным его рукой. Кое-как я ухитрился прочесть то, что было написано в книге: слова о царице Есфирь.
«Дело же было исследовано и найдено верным, и их обоих повесили на дереве. И было вписано о благодеянии Марходея в книгу дневных записей у царя».
Итак, у нас еще есть царь с царицей, следствие и книга. Царь или царица означают богатство. Библия сойдет за книгу. А следствие попахивает инквизицией. Снова Испания. По крайней мере, тогда мне казалось именно так. Что можно выжать из фразы «повесили на дереве»? Я еще этого не знал, но предположил, что на том дереве могли расти и другие отгадки и пришла пора собирать урожай.
Стих казался мне вполне обоснованным: не собирался ли я навестить винный погреб дона Хорхе и забрать его сокровища? Эдвард тоже об этом знал, потому и страницу выбрал не случайно. Могло быть и так, что он нашел какую-то разгадку и утаил ее или пытался пустить меня по ложному следу. А может, разгадка относилась к другому шифру, которого я еще не нашел? Хотя Эдвард мог написать имя Евангелины без всякого повода, просто так. Я не знал, за что уцепиться. И это, возможно, тоже было частью его плана.
И, наконец, последний ключ: «Audacibus annue coeptis». Пройдоха предлагал нам начать все с начала.
Вот опять сюда спускается Маллет, неотвратимый, как чума. Эти шаги я ни с чьими не спутаю.
— Я нашел ответ, — выпалил он, чуть только у строился у меня под дверью. Я почувствовал, как корабль накренился под его тяжестью. — К шараде про икону. Я ее разгадал.
— С помощью капитана, не иначе.
— А вот и нет! Он спросил, не вижу ли я берегов среди этих букв. Я, как ни смотрел, не мог углядеть ни порта, ни гавани и спросил, каким крошечным должен быть берег и какими козявками люди на той земле.
— Ну ты и олух.
— Потом капитан сказал, что остров — это тоже земля. Я стал смотреть на те буквы, пока не свалился в обморок. А перед тем как упасть, мне померещилось, будто он парит над пергаментом. Остров.
— Стало быть, ты кильнулся?
— Только на секунду. Я сразу же встал. Капитан объяснил, что слово «остров» можно составить из букв. Получилось «Island[5] Atcon», и я только больше запутался.
— Не мудрено. Капитан не выпорол тебя за глупость?
— Он никогда меня не порол.
— Оно и видно.
— Он спросил, не встречал ли я на острове животных. Я решил, что он издевается или спятил, а потом я постепенно прочел это слово, Капитану даже не пришлось мне показывать: я увидел кошку. И все встало на место. Там ведь написано «On Cat[6] Island», верно? «На острове Кэт»?
— Не скажу.
— Так нечестно!
— Может, ты прав, а может, и нет. А что, капитан тебе не сказал?
— Он лишь засмеялся.
— Я бы тоже смеялся.
— Значит, правильно?
— Не скажу.
— Тогда я не играю! — выпалил Маллет и ударил кулаком в дверь. Правда, та почти не отозвалась.
Боюсь, у мальчишки в жилах не кровь, а неизвестно что. Долг зовет, друг мой. Мы должны вдохнуть в Маллета жизнь, как пара кузнечных мехов. У нас высокие обязательства перед этими недорослями. Я воспитаю твоего олуха, вложу ему в голову новый ответ, прежде чем мы доберемся до Испании, но пока нам еще предстоит путешествие по Лондону. Твой юнга, конечно, дуб дубом, но это твой дуб. Всегда успеется пустить его на растопку, окажись он непригодным к чему-то иному.