Завуч нахмурилась и перелистнула страницу.
— Под небом голубым есть город золотой с прозрачными воротами и ясною звездой. А в городе том сад, все травы да цветы, гуляют там животные невиданной красы…
Она вздохнула.
— Час от часу не легче… Животные какие-то… Золотой орёл небесный…
— А это что? Что за рифма: «оттяг» — «ништяг»? Песня про индейца… Та-а-а-к… Беда…
Людмила Фёдоровна перелистнула страницу и прочитала:
— «Детство». Хм! Детство, детство, ты куда бежишь? Детство, детство, ты куда спешишь? Не наигрался я ещё с тобой. Детство, детство, ты куда? Постой. А я хочу, а я хочу опять по крышам бегать, голубей гонять. Дразнить Наташку, дёргать за косу, на самокате мчаться по двору.
— Хм! Не наигрался он! Так иди и играй! Взрослый, какой нашёлся! А это что? «Как прекрасен этот мир»… Нука… Ты проснёшься на рассвете. Мы с тобою вместе встретим день рождения зари. Как прекрасен этот мир, посмотри! Как прекрасен этот мир! Как прекрасен этот мир, посмотри! Как прекрасен этот мир!
— Белиберда какая-то! Каша у мальчишки в голове! Каша! Надо спасать ребёнка!
— Снова «Куда уходит детство, в какие города?» Да, что же это такое? А стихи хорошие… Так, «Маленькая страна»… Есть за горами, за лесами маленькая страна… Там звери с добрыми глазами, там жизнь любви полна, там чудо-озеро искрится, там зла и горя нет. Там во дворце живёт жар-птица и людям дарит свет. Почему там, а не здесь? Где это «там»? Здесь живёт жар-птица? А, где это «здесь?»
Снова шелест страниц.
— А это хорошо! «Крылатые качели» — хорошее название. И текст… Очень хорошо… И вот… «Прекрасное далеко не будь ко мне жестоко. Не будь ко мне жестоко… Жестоко не будь. От чистого истока в Прекрасное Далеко, в Прекрасное Далеко я начинаю путь…». Очень хорошо.
Людмила Фёдоровна не услышала, как прозвенел звонок, и не заметила, как в класс тихо-тихо вошли ученики, до этого много раз заглядывавшие в приоткрытую дверь. Дети расселись по своим местам, и некоторое время ждали, а учитель всё листала и листала сорокавосьмистраничную тетрадь.
Не выдержал один из «хулиганов», который скривил мерзкую рожу и просто столкнул с парты книгу, упавшую на пол с оглушающим в абсолютной тишине шлепком. Учитель вздрогнула, как и многие в этом классе и подняла голову.
— Что случилось? — спросила она приподняв брови. — Почему вы здесь? Почему не уходите? Дряхлов? Где Дряхлов?
— Дряхлов в шестом «а», Людмила Фёдоровна. Они ушли на Физику.
Учитель заморгала глазами, оглядела учеников и нахмурилась.
— Я что, спала? — спросила она.
— Нет, вы читали тетрадь. Мы зашли тихо.
Дети говорили по очереди, и Людмила Фёдоровна то и дело переводила взгляд с одного говорившего на другого.
— Да-да, тетрадь.
Она вдруг поднялась из-за стола и, взяв тетрадь, пошла к двери.
— Посидите тихо. Я скоро вернусь.
Сказала и выйдя из класса прикрыла дверь.
— Что это с ней? — спросил «хулиган». — Она — словно чумная. Так у нас соседка похоронку читала. У неё муж в зоне умер. Но тут целая тетрадь…
— Там ситихи написаны, — сказала девочка, сидящая за первой от стола учителя партой.
— Ситихи, — передразнил её «хулиган». — Сама ты «ситихи», заика!
— Сам ты… Балбес! — крикнула другая девочка.
— Сейчас она заглянет и нам конец, — сказал кто-то, и все притихли.
Пока Людмилу Фёдоровну боялись, она без стука открывала дверь кабинета директора. Светлана Яковлевна её уже не ждала, так как начался следующий урок.
— Что ж вы, голубушка? Я вас жду-жду, — обиженно поджав губы, вопросила директор.
— Да вот, — она помахала толстой тетрадью. — Не могла оторваться! Читала, и кое-где, чуть не плакала, понимаешь! Про войну у него так написано, что у меня мурашки по коже вот такие.
Людмила Фёдоровна показала первую фалангу указательного пальца. И передала тетрадь директору школы.
— Читайте Светлана Яковлевна, потом обсудим. У меня много, что есть сказать, по этому, Дряхлову. Очень непростой мальчик.
— У него, же отец сидит, вы знаете?
— Нет! Откуда?! В анкете у него ничего нет про отца. За что?
— Ладно… Я почитаю. После уроков поговорим. Репетицию пойдём смотреть?
— Обязательно. Вот, я тут закладки сделала. Обратите внимание на «Тающий снег». Там про любовь… Вообще у него очень много про любовь…
— Как это возможно? Ему только двенадцать!
— Вот именно… А там… Читайте и не обплачьтесь. Я пошла. У меня урок.
В магазин «Радиодетали» на Ленинской мы пришли вместе с Андрюхой-барабанщиком, потому что дозвониться до своей родственницы вчера он не смог. В магазине его, оказывается, знали. Он не однократно покупал радиодетали для своих знакомых музыкантов. Сейчас музыканты сами себе «мастрячили» радиоаппаратуру, призывая на помощь знакомых радиолюбителей. Лепили кто во что горазд. И получалось порой очень даже неплохо.
Андрей кивнул скучной продавщице и прошмыгнул мимо неё в дверь подсобного помещения. Минуты три его не было, потом вышла дородная женщина в халате и уткнувшись в меня напряжённым взглядом, подозвала рукой.
— Ты, что ли, Женя?
Я кивнул.
— Пошли! — приказала она и снова скрылась в сумраке подсобки.
Я быстро сунулся вслед за ней и уткнулся в тёплую задницу.
— Тихо, малыш, тут ящики, не ушибись.
— Простите, — прошипел я.
В коридоре было абсолютно темно, а по сторонам прохода стояли, действительно, какие-то картонные ящики.
— Аппаратура, — подумал я, проводя ладонью по «фирменно гладкому» картону и хмыкнул. — Специально «не светят» товар. В буквальном и переносном смысле. Тут какие-нибудь слова написаны броские. «Акай», «Сони», например, или «Хитачи»… Ха-ха…
А за прилавком продавщица с кислой физиономией стоит и покупателей, как мух, отпугивает. Да-а-а…
Время от времени трогая женщину в районе ягодиц, причём она каждый рази этом хихикала, я пробрался вслед за ней куда-то очень далеко. Она время от времени говорила «направо», или «налево». Наконец из открывшейся двери хлынул поток света и я защурившись вошёл в кабинет, тоже заставленный коробкам. На них честно и откровенно имелись именно те названия брэндов, о которых я только что думал. Ящики имели разный размер и разные надписи мелким шрифтом, но по маркировке я видел что это усилители, магнитофоны и акустика.
Мазнув взглядом по коробкам, я посмотрел на Андрюху, вальяжно расположившегося в кресле с чаем и булочкой и уставился на женщину, сидевшую за столом.
— Женя? — утвердительно спросила она. — Андрей говорит, что ты очень хорошо делаешь усилители и тебе нужны радиодетали. Что такое хорошо и что такое плохо — понятия субъективные, а потому не мне решать. Мне надо понимать, сколько и какие радиодетали тебе нужны?
Я молча нырнул рукой за меховой отворот шерстяного пальтеца и достал несколько сложенных в четверо клетчатых листков.
— Вот! — сказал я и протянул «спецификации» на усилители и три «примочки», уже пользующиеся спросом у музыкантов. — Хотя бы это. Желательно прямо сейчас.
Заведующая глянула на листки и одобрительно кивнула.
— Это у тебя такой почерк?
Я кивнул.
— Гляди Валя, какой у мальчугана почерк. Обзавидоваться можно.
Она отдала листки второй женщине, которую я щупал в тёмном коридоре за крутые ягодицы. Машинально я скользнул по её бёдрам взглядом и она, заметив, удивлённо вскинула брови.
— Говорят, какой почерк, такой и характер, — сказала она и вглядевшись вдруг сказала. — А я знаю тебя. Ты к моему соседу телевизор смотреть ходишь. Точно.
Я всмотрелся и узнал тётю Валю, мать Олега Банных.
— Вот же какой маленький город, — подумал я и сказал. — Я тоже вас знаю. Здравствуйте.
— Привет-привет… И что тебе нужно? Что-то я не слышала, что у нас в доме живёт мастер по телевизорам. Может, зайдёшь, посмотришь? А то мой когда ещё из рейса вернётся, а Василий, что-то не справился с моим «Акаем».
— Зайду, — пожал я плечами. — Посмотрю.
— Ха-ха-ха, — засмеялась Валентина. — Ты смори, не стушевался! Пошутила я… Где тебе с такой техникой справиться. Мы его ещё здесь списали. Мой ковырялся-ковырялся… Говорит, где-то плата лопнула…
— Тем более, зайду. Интересно и полезно для знакомства. Вдруг починю. У вас же гарантийный сервис есть?
Валентина кивнула.
— Ну, так вот… Ладно об этом потом. Я про детали. Есть такие?
— А деньги у тебя есть… такие… — значительным тоном произнесла заведующая.
— Есть, — кивнул я головой.
Глава 25
В этот день всё, что хотел, купить не удалось. Тётя Валя Банных пообещала принести радиодетали завтра, если их доставят с Радиоприбора, поставки с которого задерживались. Так сказала заведующая, при этом со значением глядя на Андрея, беззастенчиво лопающего какие-то конфеты. На что тот даже не отреагировал.
Оставив необходимую сумму денег, а это ни много ни мало, а составило триста семьдесят рубликов, мы с барабанщиком наконец-то решились покинуть кабинет заведующей и направились к двери, когда заведующая спросила:
— А ты, и в правду, можешь починить японскую технику?
— Если детали есть, что её чинить? Она такая же, как наша. Детали нужны.
— Ну, не скажи, не скажи… Не всякую наш мастер может починить. Вот, например, это всё, — она показала на коробки, — неликвид.
От предвкушения чего-то грандиозного, моё сердце провалилось куда-то вниз, и защекотало меня где-то в яичках, как бывает в парке, когда доска больших качелей падает с высоты.
— Всю такую технику — которую мы не смогли восстановить — надо отправлять обратно в Москву, а это затраты на перевозку и удар по выполнению плана. С нас всё равно спросят, как за целую аппаратуру, хотя мы и отчитываемся, и комиссии её принимают и из Москвы отправляют и получают аппаратуру из Японии взамен. Но нам она не поступает… И на следующий год количество поставки сокращается на количество списанной аппаратуры.
— Странно. Разве Японцы поставляют некондиционную технику? Это же удар по престижу…