— Кому-то ещё меньше, — пожал плечами я. — Семьдесят лет — приличный возраст.
Мне, почему-то совсем не было страшно. Я смотрел на высшее лицо зловещего комитета государственной безопасности и, почему-то, не боялся.
— Ты жесток! — покачал головой из стороны в сторону, Андропов.
— У меня есть для вас предложение, Юрий Владимирович…
— Кхе-кхе! От которого невозможно отказаться?
— Вполне возможно, — улыбнулся я. — Дело в том, что у меня и группа крови изменилась. Первая положительная стала, а была вторая, тоже положительная. И я совершенно перестал болеть. С семьдесят четвёртого года не болел. А раньше в год по три-четыре раза: легкие, простуда, ангина, грипп. Специально проходил диагностику в Лондонской клинике. Диагностика показала, что все органы работают, как часы.
— И что? Я искренне рад за тебя.
— Кстати, вспомнил… В Афганистане, куда вы отправитесь в начале восьмидесятого, вы подхватите грипп, который и добьёт ваш организм. С гриппом, оказывается, не так всё просто. Есть очень сложные формы вируса, над разработкой которых, к слову, активно работают в лабораториях США. Не едте в Афганистан. И вообще… Предохраняйтесь. Есть аэрозоли, вдохнув которые можно очень сильно заболеть.
— Про аэрозоли я в курсе. Сами такое оружие разрабатываем. Так, какое предложение?
— Можно попробовать перелить вам мою кровь, — сказал я. — Хуже — точно не будет. А вот, лучше — вполне вероятно.
— Хм…
Юрий Владимирович встал с кресла и прошёлся по кабинету.
— Возможно-возможно… Интересное предложение. Надо отдать твою кровь на исследование.
Я покрутил головой.
— Не надо отдавать мою кровь на исследование. Или принимаете предложение и организуете тайное переливание, или я в эти игры не играю. Не хочу становиться подопытным кроликом.
— Что такое? — удивился Андропов. — Почему? Что такого случится, если твою кровь исследуют?
Я хмыкнул, улыбнувшись.
— Они сильно удивятся. И у ваших эскулапов возникнет много вопросов к владельцу такой крови. Потом они ведь начнут переливать её свинкам, мышам и получат любопытные результаты, которые их ещё больше удивят.
— Какие результаты? — спросил Андропов.
— Результаты омоложения. Когда я узнал о том, что у меня изменилась группа крови, я попросил Джона Сомерсета провести испытания на некоторых его пациентах. Получилось то, что я и предполагал. Кстати… Товарищ генерал, тоже подвергся этому эксперименту, но не знает об этом. Как он на ваш взгляд выглядит?
Андропов крутнул головой, хмыкнул.
— До неприличия молодым.
— И это не пластическая хирургия, Юрий Владимирович.
— Интересно. Я подумаю над твоим предложением. Переговорю с генералом. Много ему перелили твоей крови?
— Около полулитра.
— Прилично. Не жалко крови для гэбэшника?
Я прищурился.
— Для будущего генсека, Юрий Владимирович, который постарается удержать СССР от развала.
— Однако, Леонид Ильич стал чувствовать себя значительно лучше. Сбудется ли твой прогноз теперь.
Я пожал плечами.
— Кроме вас, там есть кому, его травить. Он же всё равно пользуется снотворными средствами?
— Привык, — вздохнул Андропов.
— Черненко, Тихонов, другие члены Политбюро…Все ему снотворное носят.
— Цвигун, вроде, контролирует. Мы говорили с ним об этом.
— Надеюсь, не о суровом будущем СССР?
— Именно о нашем суровом будущем и говорили, но не о твоих прогнозах. О них не знает никто. Кстати. Давай поговорим, наконец-то о том, ради чего я тебя позвал. О твоей работе. У тебя здорово получилось продвинуть микро-транзисторные технологии. Если я правильно понял, и так говорят наши научные эксперты, это технологии не сильно удалённого будущего, но без их освоения, что-то более новое не освоить. Но ведь тебе видны технологии дальнего будущего, или нет?
— Нет. Сильно дальнего не видны. Наверное, всё таки я должен понимать принципы. Например, в голове есть информация о квантовых технологиях, принципы которых я не понимаю, а поэтому и реализовать не могу.
Я почти не врал. Мозг моего реципиента хорошо воспринимал технологии девяностых годов, но категорически не воспринимал более современные мне, хотя разум воспроизводил какие-то схемы и даже теоретические выкладки. Откуда он, мозг, их брал — мне понятно, так как я лично в своей «той» жизни ни этих схем ни справок точно не видел. Но об этом я молчал.
— Того, что я дал — пока предостаточно. Освойте. Не сможете освоить, зачем давать вообще что-то? Логично?
— Логично, — ответил Андропов, тяжело вздохнув. — Осваиваем.
— Я писал, что очень важно освоить технологию резки кремния. Нужно бросить все силы на разработку резательной техники и соответствующего инструментария. Это кажется не главным, однако не главного в данном производстве нет. Что-то упустите, а потом будете стоять с протянутой рукой. И причём, надо разрабатывать пилы большого диаметра. До четырёхсот миллиметров. Не останавливаться на достигнутом и ни в коем случае не «почивать на лаврах». Те успехи, что сейчас делает ваша наука и техника — это мизер, по сравнению с тем, что надо сделать.
— Наша наука и техника, — поправил Андропов.
— Чего? — не понял я. — Ах, да! Наша, конечно!
— Не всё в наших силах, но своих сотрудников, курирующих соответствующие предприятия, мы активизировали. Хозрасчёт мешает, чтоб ему пусто было!
— «Что нам мешает, то нам поможет», помните фразу из фильма? — спросил я, имея ввиду «Кавказскую пленницу». — Объявите конкурс, назначьте премии…
— Не можем мы так вмешиваться в производство, — скривился Юрий Владимирович.
— Поговорите с комсомольцами, коммунистами. Они — движущая сила.
— Ты серьёзно так считаешь? — удивился Андропов.
— Конечно, — кивнул я. — Даже с музыкантами. Дайте комитетам комсомола команду взять шефство над ними. Пусть работают с хиппи, панками, фашистами. Дискутируют. Пусть они создадут площадки. Только не отпускайте их в свободное плавание. Там сейчас пройдёт основная линия идеологического фронта. Она уже идёт, эта война, и, к сожалению, мы её проигрываем. Готовьте молодёжь. Если партия не может, или не хочет готовить, готовьте вы.
— К сожалению, и у нас нет таких специалистов. Забыли коммунисты труды Ленина, Маркса и Энгельса. Извратили. В том-то и беда, Женя, что некому учить молодёжь. Туда редко идут случайные люди. Это если на переферии… На заводах и фабриках. И то… А здесь все места заняты сынками и дочками руководителей, которых не заставишь учиться марксизму-ленинизму. И уж точно не отправишь дискутировать с фашистами или даже хиппи.
— А вот вы знали, например, как прошёл первый рок-фестиваль в Соединённых штатах Америки? — спросил я.
— Это какой, коммерческий или свободный? — переспросил Андропов.
— О, как! Подготовились, значит?
— Подготовился! — хмыкнул руководитель КГБ СССР. — Да я перечитал все справки за последние десять лет по этому, мать его, рок-н-ролу и хэви металу. Хотя у меня и других дел по горло. Веришь?
— Верю, Юрий Владимирович, но отмечу, что не ожидал.
— Ну, так и что, про фестиваль?
— А то, что информации о том, что на коммерческом фестивале шестьдесят седьмого года в Калифорнии спецслужбы США испытывали на своих гражданах наркотики в наших средствах массовой информации не было. Как не было и того, что этим всем безобразием занималось недавно созданное ЦРУ и ряд тоже недавно созданных организаций, позиционирующих себя, как «левые». Это: так называемая «Франкфуртская школа», «Тавистокский институт», «Институт политических исследований» и ещё ряд других.
— Хм! — странным тоном хмыкнул Андропов и с интересом посмотрел на меня. — Откуда известно сие тебе даже не спрашиваю. Скажешь: «Оттуда», как в «Брилянтовой руке»?
— Так и скажу. Это, судя по всему, что-то из будущего. Какие-то публикации.
— Что тебе ещё известно про «Вудстоксский фестиваль»?
— Финансирование фестиваля осуществлял Джон Робертс, владелец фармацевтической империи «Block Drugs», базирующейся в Пенсильвании. Они и поставляли наркотики и другие сильно действующие психотропные препараты. Это был проект ЦРУ «МК-Ультра», имевший целью поиск и изучение средств манипулирования сознанием, например, для вербовки агентов или для извлечения сведений на допросах, в частности с помощью использования психотропных химических веществ (оказывающих воздействие на сознание человека). Вы должны знать об этом.
Я посмотрел на Андропова выжидающе.
— Я знаю об этом, — хмыкнул он. — Странно, что ты знаешь это, но… Воспримем сей факт, как данность. В семьдесят пятом году сенаторы инициировали расследование этой программы Конгрессом США, но большинство документов уже было уничтожено. И что ты хочешь? Чтобы мы об этом рассказали советским гражданам? Зачем? Чтобы прорекламировать наркотики?
— Чтобы уберечь от наркотиков. Это тоже проблема элиты СССР. Кстати, как с Высоцким? Что-то попытались сделать?
— Попытались, — Андропов снова скривился. — Ещё в семьдесят шестом, когда он только начал, его взяли с кокаином. Сажать не стали. Закрыли в клинику по согласованию с Мариной Влади. Но… Он словно делает всё специально. Сейчас он перешёл на морфий.
— Ему нельзя играть в театре, — проговорил я сокрушённо кивая головой.
— Так и это говорили с ним, и Высоцкий этим летом ушёл из «Таганки», а Любимов, чтобы тот вернулся, предложил ему роль Свидригайлова в «Преступлении и наказании».
— Охренеть, — не выдержал я. — Они все вокруг него там, что, его смерти хотят?
Андропов пожал плечами.
— Артисты, мать их. Странный народец. Они все поголовно или пьют, или на кокаине. И установка от Леонида Ильича этих народных наркоманов не трогать. Даже за более серьёзные преступления.
Глава 19
— Да-а-а… Артисты — особый народ. Творческий. Система «станиславского», блять! Она разрушает человека. Убивает. Тот, кто её придумал — враг человеческий. На западе другая система. Не сопереживания, а мимикрии, надевания масок, а наши рубят сук на котором сидят. Вот и Высоцкий. Загубит он себя!