та, – припомнит Рис, – не помогла, и нам пришлось отправиться морем на главный остров, где через двенадцать часов после происшествия рука была наконец вправлена». Ну, а четвертый эпизод и не мог не врезаться в память сыну Оруэлла – эта была та самая катастрофа в заливе Корриврекан, когда все они чуть не погибли…
Жизнь на холодном, штормовом острове была трудна – но проста, даже примитивна. «Здесь всё делается самым элементарным способом, – напишет Оруэлл Вудкоку. – И косим, и вяжем пучки вручную… Сено из-за дождливой погоды нельзя оставлять в поле… Не всегда дозревает кукуруза, и рогатому скоту дают ее пучками. Арендаторы здесь работают очень тяжко, но во многом они более независимы, чем рабочие в городах, а вообще могли бы жить вполне комфортно, если бы у них были машины, электричество и нормальные дороги… Рано или поздно, я полагаю, эти острова возьмут в оборот, и тогда они либо превратятся в первоклассные области для производства молочных продуктов и мяса, либо окажут поддержку большим поселениям крестьян, которые будут жить за счет скота и рыболовства».
Пророчество насчет будущих «первоклассных областей» так, кажется, и не воплотится. В этом убедятся и Томас Пинчон, посетивший Юру в 2003-м от Guardian, в год столетия писателя, и наш корреспондент в Англии Михаил Озеров, побывавший в Барнхилле накануне, в 2002-м, и тогда же опубликовавший в «Литгазете» очерк «Загадка острова Юра». Всё окажется в еще большом запустении: дом заколоченный, калитка, как и когда-то, на честном слове, а тропинки опять исчезнут под камышом и травой. И ни музея, конечно, ни даже таблички на доме. Только криво стоящий портрет Оруэлла на каминной полке, который кто-то заметит, подпрыгивая у мутного окна…
Лишь однажды дела на Юре пойдут в гору. Всё встрепенется в глухой гавани писателя, когда в доме возникнет одноногий солдат из Глазго Билл Данн, будущий муж Эврил. История его появления на острове полна «белых пятен»; какое-то отношение он, кажется, имел к шотландской родне Эйлин. Зато известно, что отставной армейский офицер Билл Данн был хотя и из уважаемой семьи, но человеком простым и привычным к тяжелому труду, что ногу ниже колена потерял на фронте в 1944-м, подорвавшись в Сицилии на мине, и что в Барнхилле он как-то незаметно прижился и стал почти своим. Сын Оруэлла напишет, что Билл какое-то время учился в университете, но бросил это занятие и довольно скоро стал на Юре «партнером» писателя «по сельскому хозяйству». Трудно поверить, но благодаря Данну, который быстро научился управляться с протезом, в пристройках Барнхилла чуть ли не за полгода возникла самая настоящая и чуть ли не преуспевающая ферма. «Правда, почти всё делалось вручную, – напишет Ричард, – никакой техники не было, кроме плуга, в который впрягали лошадь, и самых необходимых сельскохозяйственных инструментов. Только к концу жизни на острове мы купили двухколесный ручной трактор, который, конечно, сильно помог. И хоть погода была в вечном сговоре против вас, хоть заготовка сена и уборка урожая того же овса всегда требовали толики удачи, Билл и Эв не покладая рук изо всех сил старались сделать ферму прибыльной». Шутка ли, но уже скоро у них было полсотни овец, десяток голов крупного рогатого скота, куры, конечно, и утки, и даже жирная свинья, которую Билл бестрепетно зарежет потом. «У меня свиней никогда не было, – напишет Астору Оруэлл, – и я не сожалею, что больше и не будет. Это крайне раздражающие разрушительные животные, их трудно обуздать, они слишком хитры…»
Билл появился на острове после апреля 1947 года, после того как зиму, оказавшуюся чересчур жестокой, Оруэлл провел в Лондоне. Но раньше Билла в жизни писателя, как раз зимой 1946–1947 года, появился еще один незнакомец, некто Джек Харрисон.
В Лондоне, несмотря на морозы и смог, Оруэлл вновь оказался завален работой: статьи, рецензии, звонки, визиты в редакции, обязательные и необязательные встречи – он, оказывается, был нужен всем. «Все просто набрасываются на меня, – жаловался Кёстлеру. – Каждый хочет, чтобы я читал лекции, писал заказные брошюры, участвовал в том и в этом. Ты не представляешь, как я хочу быть свободным от всего этого и снова иметь время, чтобы думать…» Тоже «акцент» его биографии! Но больше всего его донимали теперь налоги – издания и срочные переиздания «Скотного двора» грозили большими налоговыми сборами. Вот тогда и появился в его жизни гибкий и оборотистый мистер Харрисон, указанный ему Соней, которая сталкивалась с ним по работе, официально – старший партнер одной из адвокатских фирм. Джек Харрисон («Зовите меня просто Джек») и посоветовал ему учредить компанию, которая владела бы его авторскими правами, получала бы его гонорары и уже по «договору о предоставлении услуг» выдавала бы ему их «как зарплату». Такая компания, «George Orwell Productions Ltd.» (GOP Ltd.), будет зарегистрирована 12 сентября 1947 года, когда сам Оруэлл вновь будет на Юре. А ловкий Джек от этого «прибыльного дела» уже не отлипнет. Он станет финансовым распорядителем наследства писателя, будет вместе с Соней заботиться о малолетнем сыне Оруэлла, оплачивать образование его и всё такое, но в конце концов обманет и Соню. Современник Оруэлла, левый поэт Сесил Дэй-Льюис, горько напишет потом, что, несмотря на обвинения Сони якобы в корыстном замужестве, в «золотоискательстве», ее «положение литературной душеприказчицы Оруэлла окажется горькой чашей: безразличная к деньгам и безнадежно неделовая, она, хоть доля литературной вдовы и без того обременительна, всё время искала себе еще более трудные обязательства. И заметьте, – пишет Дэй-Льюис, – несмотря на огромные продажи книг Оруэлла, некоторый доход от них проходил мимо нее». Соня, как я уже говорил, умрет «без копейки в кармане», а оборотистый Харрисон за год до ее смерти почему-то будет обладать уже 75 % всех акций учрежденной когда-то компании.
Ничего этого Оруэлл не узна́ет: он с головой был занят только новым романом – страшным будущим человечества. Какие там фунты и кроны: он, как когда-то в ресторане, не гонорар прогуливал – шел, как говорится, ва-банк!..
10 апреля 1947 года, «собрав осколки вдребезги разбитой жизни», по словам Роберта Макгрума, прихватив кучу необходимого, но почти походного скарба, схватив в охапку едва трехлетнего сына, он в третий и последний раз отправился в ссылку на свой дикий, холодный и одинокий остров – к маралам, змеям, нерпам, к весенним ветрам и штормам, к коптящему камину и неверному свету парафиновых ламп, к такому необходимому ему уединению – и к неоконченной рукописи, роману, на титульной странице которого уже было выведено: «Последний человек в Европе». Он твердо решил закончить его во что бы то ни стало и, хоть и понимал, что с его легкими это будет самоубийственно, готов был даже зимовать здесь, на краю земли. Так и случится. Да еще та катастрофа, та ледяная вода, в которой он окажется, спасая детей, и про которую повзрослевший потом сын его, уже сказавший, что у него было «счастливое детство», именно в этом месте единственный, кажется, раз ругнется: «Ледяная, – скажет, – блядски холодная была вода»…
Комментарий: Война идей и людей
Ты – и атомная бомба, атомная бомба – и ты! Вот что висело над ним. В самой Америке, «придумавшей» и уже применившей это сверхоружие, царила победная эйфория: теперь мир ляжет у наших ног, под нас ляжет, теперь мы – «главные».
Строго говоря, эта мысль о первенстве Штатов в мире, о конфликте плюриверсума (многополярного мира) с универсумом (миром под властью одной сверхдержавы) возникла много раньше. Еще Вудро Вильсон, 28-й президент США и лауреат Нобелевской премии мира, сказал как-то, что флаг Америки – это не флаг одной страны, а «флаг всего человечества». Но с предельной ясностью идею всемирного первенства сформулировал в 1945-м, после Хиросимы и Нагасаки, Гарри Трумэн, сказав то, что, по сути, повторяют правители Америки чуть ли не доныне: победа во Второй мировой войне, провозгласил Трумэн, поставила американский народ «перед необходимостью править миром». Все остальные – это или «проблемные страны», или «государства-хулиганы» (rogue states)…
Оглядывая мир после Второй мировой, Оруэлл, разумеется, не знал, что говорилось за закрытыми дверями «высокой» политики. И вряд ли слышал про секретный американский «Центр Рассела», про тайные послания Трумэна Конгрессу, про двадцать городов России, которые как раз в сентябре 1945 года предполагалось снести с лица земли атомными ударами. И, конечно же, не читал пятитомника Энтони Саттона – тому тогда только-только исполнилось 20.
Первопричиной, я бы сказал, «спусковым крючком» послевоенного напряжения стал далекий 1929 год. Негласная встреча президента США Герберта Гувера с виднейшими на то время американскими предпринимателями из «Центра Рассела» – организации, как я уже сказал, непубличной. Именно тогда Гуверу было ультимативно заявлено, что ввиду приближающегося экономического кризиса спасти Америку может лишь «изменение расстановки сил в мире». Для этого высший «политбизнес» парадоксально предложил президенту «оказать помощь СССР», возродив его промышленность, и одновременно помочь Германии, чтобы она «избавилась из тисков Версальского мира». «Но на это нужны деньги, возможно, несколько миллиардов, – возразил Гувер. – Да и для чего?» – «Для того, чтобы потом столкнуть Россию и Германию лбами, чтобы, воспрянув после кризиса, США оказались один на один лишь с одним из оставшихся, с государством-победителем».
Именно об этом будет писать не «твердолобый советский пропагандист», а как раз Энтони Саттон, британский, а с 1962 года – американский экономист и историк. Он и докажет: США вместе с Англией провоцировали нападение Германии на СССР. Даже когда началась Вторая мировая, уже в 1940-м, советник английского премьера Черчилля Монтгомери Хайд передал Уильяму Доновану, одному из руководителей спецслужб США, письмо своего шефа Рузвельту, тогда президенту Америки, в котором хозяин Даунинг-стрит просил нейтральные пока Штаты: «Не могли бы Вы побудить Гитлера оставить в покое Балканы и ускорить “мероприятия” в отношении России?» То есть еще в 1940-м напасть на СССР. А потом, логично, было и демонстративное «самоубийство» почти 5 тысяч своих же солдат под Дьеппом, а следом – в октябре 1942 года, когда дела на «советских фронтах» стали почти катастрофическими, – резкое и немотивированное прекращение Англией и помощи СССР, и обещанных Сталину бомбардировок британцами Берлина