[87], попыталась сначала уговорить написать «правильную» биографию Малькольма Маггериджа, друга Оруэлла, а когда тот отказался, поручила это Бернарду Крику. Поставила жесткое условие, что лично будет иметь право сокращения и внесения правок, но на деле почти не вмешивалась в его работу, ибо в то время, в начале 1970-х, уже много пила, и у нее возникали проблемы со здоровьем. Когда Крик закончит работу, здоровье Сони находилось уже в критическом состоянии и она «не внесла в работу профессора ни одной поправки». К тому времени она вообще рассорилась почти со всеми…
Соня не доживет до 1984 года – умрет в Лондоне в 1980-м. Богатейшая, казалось бы, вдова умрет без копейки в кармане; даже похороны оплатят чужие люди. Джек Харрисон, финансовый распорядитель компании «George Orwell Productions Ltd.», ее, конечно, обманет. Соня успеет подать иск на него в Высокий суд Лондона, и у нее были основания выиграть дело, но, чувствуя себя всё хуже, даст уговорить себя решить спор во внесудебном порядке. Не успеет и этого – скончается от злокачественной опухоли мозга… Не дожила до открытия музеев Оруэлла, до самой знаменитой ежегодной премии Британии его имени «за выдающиеся произведения в области литературы, связанные с политической жизнью» – премию в 1994 году учредят по инициативе Б.Крика. Но еще одну волю мужа – финансирование издания его последнего романа на русском языке – выполнить успеет. Роман «1984» выйдет в 1956 году во Франкфурте-на-Майне, там же, где ранее вышел на русском и «Скотный двор». Книгу напечатает сначала журнал «Грани», а через год она выйдет в «Посеве».
«Современному российскому читателю, – пишет разбиравшийся в этом вопросе Павел Матвеев, – роман Оруэлла “1984” известен в двух основных переводах – Виктора Голышева и Вячеслава Недошивина. Впервые опубликованные еще в СССР в конце восьмидесятых, когда за чтение и хранение этой книги перестали давать сроки, книги эти неоднократно переиздавались. Русский текст В.Голышева, – пишет П.Матвеев, – довольно быстро вытеснил из печати работу В.Недошивина и ныне считается “каноническим”; хотя при внимательном филологическом анализе обоих текстов оба выглядят совершенно равноценными по качеству. Однако мало кому известно, что ни тот, ни другой не были первыми. И Голышев, и Недошивин, чьи переводы были опубликованы с очень небольшим временным зазором в 1988–1989 годах, делят второе и третье место[88]. Первое – если и не по качеству, то по времени появления – безоговорочно занимает… перевод В.Андреева и Н.Витова, где в обоих случаях – псевдонимы вместо подлинных фамилий…»
Разбираясь, кто скрывался под псевдонимами, П.Матвеев пишет, что В.Андреев – это, скорее всего, Николай Ефремович Андреев (1908–1982), историк и литературовед, уроженец Петербурга, эмигрант еще первой волны, завершивший ученую карьеру в звании профессора Кембриджского университета. Андреев – автор интереснейшей мемуарной книги «То, что вспоминается», которую он не успел завершить. А что касается второго переводчика, обозначенного как «Н.Витов», то под этим псевдонимом укрылся Николай Пашин (урожд. Пасхин; 1908–1976) – эмигрант-невозвращенец, известный также как старший брат писателя С.С.Максимова (Пасхина; 1916–1967).
История «русского Оруэлла» интересна сама по себе, но показательна и в том, как эволюционировали значение и «адресат» последнего романа писателя. Первые упоминания о романе «1984» стали появляться в советской печати почти сразу после смерти Оруэлла. В бумагах Союза писателей, в разделе «Хроника» тогда же появилось сообщение «Смерть Д.Оруэлла».
«Как сообщает французская газета “Комба” от 26.01.1950 года, – говорилось в нем, – умер Джордж Оруэлл. Этого писателя, известного своими антисоветскими пасквилями “Ферма зверей” и “1984”, газета изображает чуть ли не марксистом… New Statesman and Nation от 28.1.1950 года помещает статью В.С.Притчетта (английского писателя и литературоведа) об Оруэлле. Притчетт называет Оруэлла “святым”, чем-то вроде Дон Кихота, и пытается представить его в виде “мученика”. Однако даже он вынужден признать, что последний роман Оруэлла является “кошмарной проекцией будущего”…» Многоточие!
Вообще, великие книги стремятся присвоить себе не только люди разных «убеждений», о чем уже говорилось, но сами государства. В СССР, скажем, выпускали «закрытыми тиражами» (для членов Политбюро и ЦК КПСС) и его роман, и книги, связанные с ним. Так была выпущена в 1962 году книга Р.Риса «Беглец из лагеря победителей». Дикость, конечно. Но не меньшей дикостью было тайно издавать книги Оруэлла на Западе на русском, менять финалы произведений и вставлять в фильм по роману Оруэлла вскидываемые в фашистском приветствии героями романа руки. Скотт Лукас в заметке от 2000 года напишет, что спецслужбы США не только оказывали финансовую поддержку «проекту», но и уговаривали вдову писателя передать им права на экранизацию романа.
«Бедный Оруэлл, – скажет Исаак Дойчер еще в 1954-м, – мог ли он когда-то представить, что его книга станет столь известным мероприятием в программе Недели ненависти?» Дойчер, кажется, первым призна́ет: Оруэлл, может, и метил своей книгой в Советскую Россию, но изобразил Англию своего времени и Соединенные Штаты. «Общество, описанное им, – пишет Дойчер, – воплощает всё, что он ненавидел и терпеть не мог в собственном окружении… “Новояз” – гораздо меньше пародия на сталинские штампы, чем на “телеграфный” язык англо-американских журналистов, который он терпеть не мог…[89] А черты партии в “1984” скорее высмеивают английскую партию лейбористов, чем советскую коммунистическую партию…»
О том же напишет и немецкий философ Эрих Фромм. Он утверждал, что роман Оруэлла нельзя вопринимать как укор сталинизму. «На самом деле он говорит о тенденции, идущей в западных индустриальных странах, только более медленными темпами, чем в Китае или России… Если мир “1984” станет доминирующим на этой планете, то это будет мир безумцев, нежизнеспособный мир». И спасти нас может, пишет Фромм, только «возрождение духа гуманизма и достоинства…».
Но, увы, мир все больше превращается в злобный хаос: «двухминутки ненависти» проходят теперь в мировой сети каждый час, причем миллионы людей, «задыхаясь от ненависти», наглядно соревнуются, кто ненавидит страшнее. Почитайте «Фейсбук»: самые мягкие характеристики в нем даже вчерашних друзей – это «тварь», «гнида», «мразь» и «гаденыш». И это пишут не работяги «от станка», не крестьяне, горбатящиеся на пахоте, – интеллектуалы: журналисты, писатели, художники, ученые. Добрый взгляд на вещи – уже почти архаизм. И если учесть, что в развращении общества, разрушении «того, что еще имеет твердость» – семьи, нравственности, традиций, веры в Бога, искусства – заинтересованы теперь и государственные структуры (через превратно понятую «толерантность», выдрессированную печать, через духовный эксгибиционизм и превращение животного потребления в смысл жизни) – то дела наши ныне, пожалуй, хуже, чем предполагал Фромм.
На это обратил внимание уже в наше время исследователь западной литературы А.М.Зверев: «Говорить надо не столько о конкретике, – пишет он, – сколько о социальной болезни, глубоко укорененной в атмосфере… и по-разному проявляющейся, хотя это всё та же самая болезнь, которая методически убивает личность, укрепляя идеологию и власть. Это может быть власть Старшего Брата, глядящего с тысячи портретов, или власть анонимной бюрократии. В одном варианте – это идеология сталинизма, это доктрина расового и национального превосходства – в другом, а в третьем – комплекс идей агрессивной технократии, которая мечтает о всеобщей роботизации. Но все эти варианты предполагают ничтожество человека и абсолютизм власти».
Не буду приводить здесь четырнадцать признаков фашизма Умберто Эко (серьезные политологи смеются над ними, называя их «художественным творчеством»). Не буду повторять Оруэлла, что в отличие от патриотизма фашизм – это агрессивный по отношению к другим народам национализм. Скажу лишь, что фашизм, как сходятся во мнении многие специалисты, – это национализм плюс обязательная при нем диктатура. А общество может быть любым: западным или восточным. Словом, оглянитесь вокруг: если вместо «хайль» вы хором кричите «слава», но при этом яростно ненавидите любые другие, кроме вашей, нации, если свыклись с мыслью, что именно вы, ваша страна должны управлять миром, если ради возвышения над другими готовы выискивать «врагов», «пятую колонну» внутри своего общества и согласны передоверить право участия в управлении государством какому-нибудь одному лидеру, тайной клике или одной семье (даже при «свободных», казалось бы, выборах), – значит, у вас наступает фашизм. Всё остальное: бессудные аресты, чудовищные провокации против народа, лагеря для «несогласных», пытки в тайных тюрьмах, факельные шествия под вашими окнами, исчезновения людей, наконец, официальный запрет «неугодной» литературы и покрывающая всё перечисленное ложь себе и другим – всё это незаметно, но неизменно придет следом…
Страшна Океания, описанная Оруэллом; страшен мир его книги, представивший, можно сказать, лоботомию человечества, которую сделало над собой само же человечество. Когда-то «адресатами» Океании буквально «назначили» СССР и германский фашизм. Позднее признаки общества «1984» начали находить и в западных обществах. Сегодня два «адреса» критики Оруэлла – Восток и Запад – смешались: Россию, ссылаясь на Оруэлла, критикуют за прошлое, за тоталитарный СССР; Запад, и все чаще США, – за завтрашнее будущее, за «либеральный фашизм», как пишет американец Джона Голдберг. Его пятисотстраничная книга «Либеральный фашизм. История левых сил от Муссолини до Обамы», вышедшая в 2007 году, не просто ссылается на Оруэлла – много раз цитирует его. Фашизм – родовая черта интеллектуала, предполагал Оруэлл, не в пример интеллигенту, к которым относил и себя. Голдберг доказывает ныне, что фашизм в наш мир пришел не в коричневых или черных рубашках – в кроссовках