— черви), ставшей вскоре любимым блюдом итальянцев — pasta. Менялись правители, режимы, вкусы, мода, но в меню итальянской кухни до сих пор первенство принадлежит яствам из мучных изделий.
Венецианский порт и корабельные верфи обслуживали свыше двадцати тысяч моряков, корабелов и наёмных мастеров. Работы велись и днём и ночью. Венеция успешно торговала со всеми странами Средиземноморья, соперничая с Генуей и множа свои богатства. Как говорит византийский поэт Антифил:
Смелость, ты — мать кораблей,
Потому что ведь ты мореходство
Изобрела и зажгла жажду наживы
в сердцах. Сколько предано смерти
людей ради корысти тобою!16
(Пер. Л. Блуменау)
С годами город, построенный на сваях в лагуне, обрёл неповторимый сказочный облик. Как тритон, Венеция всплыла со дна морского, устремив к небу шпили колоколен и любуясь отражением ажурных мраморных фасадов своих дворцов в зеркале стоячих вод каналов.
Правительство всячески поощряло развитие всех видов искусства в целях прославления величия, богатства и политической силы республики. Оно постоянно заботилось о красоте дворцов и общественных зданий, благодаря чему многие фасады дворцов вдоль Canal Grande — Большого канала были расписаны фресками и украшены мозаикой. От фресок до наших дней ничего не сохранилось, включая настенные росписи, выполненные Джорджоне. Губительным оказался влажный морской климат для настенной живописи, а вот скульптура доказала свою неподвластность разрушительным силам природы.
Зодчие Венеции намеренно приближали архитектуру к человеку в стремлении сделать её соразмерной ему, дабы человеку жилось вольготно и счастливо. Однако им не удалось избежать показной парадности, что мало отвечает подлинным целям архитектуры. Нечто подобное происходило и с живописью.
Влюблённые в свой город венецианцы устраивали празднества, напоминавшие по форме церковные обряды. Шествия и яркие зрелища на набережных и каналах носили сакральный характер в той же мере, что и торжественные церковные службы.
Каждое появление торгового судна с заморским грузом встречалось в городе колокольным звоном и орудийным салютом под радостные возгласы венецианцев, собравшихся на набережной. Но вместе с заморскими товарами в город попадала зараза, что вызывало вспышки эпидемии чумы, уносившей до трети населения. Однако городская карантинная служба была начеку, огнём выжигая очаги заражения.
У венецианцев появилось чисто эстетическое чувство самодовлеющего любования предметами искусства. Они увлекались яркими зрелищами, карнавалами, красочными феериями на воде, изысканными тканями, пирами, златоволосыми красавицами, украшениями из жемчуга и драгоценных каменьев, яркими восточными нарядами, чернокожими пажами, экзотическими животными и птицами.
Всё это находило отражение на картинах венецианских мастеров. Достаточно сослаться на такие пронизанные чисто венецианским духом широкоформатные полотна, как «Процессия на площади Сан Марко» Джентиле Беллини со множеством узнаваемых знаменитых лиц или «Чудо нахождения Креста» Витторе Карпаччо.
Венеция притягивала к себе поэтов, учёных, художников, музыкантов и всех тех, кто хотел проявить свои способности в процветающей морской республике, славящейся своим гостеприимством и красотами, а также относительной свободой нравов. Каждый приезжий с добрыми намерениями, независимо от убеждений и веры, легко становился членом её многоязыкой семьи.
Примерно в 1300 году здесь побывал и Данте, а позднее в Венеции объявился Петрарка, которому правительство республики подарило дворец на набережной Скьявони в обмен на обещание передать городу после кончины свою богатую библиотеку. (Заметим в скобках, что договорённость о передаче книг городу так и не была поэтом соблюдена.)
По общему признанию, Петрарка был первым гуманистом Возрождения, и его идеи получили распространение и понимание не только среди интеллектуалов, но и среди простых людей, о чём говорит сам поэт:
Юристы забыли Юстиниана, медики — Эскулапа.
Их ошеломили имена Гомера и Вергилия.
Плотники и крестьяне бросили своё дело
И толкуют о музах и Аполлоне.17
Известный принцип античной этики «Познай самого себя» был стержнем этических взглядов и великого поэта. Он ратовал за более глубокое познание внутреннего мира человека, его чувств, мыслей и чаяний, за воспитание в нём любви к ближнему. Главный акцент переносился им с познания Бога на познание человека, чьё благородство зависит не от знатности происхождения, а от его добродетели, способной сподвигнуть на благое дело. Вместо средневековой идеи «Божьего государства» (Civitas) он выдвинул идею «Государства муз» (Civitas musarum).18
Сбылась мечта Петрарки, и со временем Венеция превратилась в подлинный город муз. И поныне она является центром международных симпозиумов, художественных экспозиций, кинофестивалей и встреч мастеров культуры и искусства.
Вскоре к певцу Лауры присоединился Боккаччо, оставивший свой след в венецианской культуре. В Венеции были изданы его поэма «Фьезоланские нимфы» и «Декамерон», которые пользовались широкой известностью у венецианцев всех возрастов и сословий, а многие высказывания поэта разошлись на цитаты и вошли в каждодневный обиход, обретя фольклорный характер.
Велик был интерес венецианцев к печатному слову, и в 1468 году началось строительство знаменитой библиотеки Святого Марка — Marciana, основанной кардиналом Виссарионом, который передал библиотечному фонду свои ценные рукописи на арамейском, греческом и латинском языках. Этот благородный шаг был отмечен специальным указом Сената республики с занесением имени дарителя в «золотой список».
В 1484 году известный учёный и поэт Ермолао Барбаро открыл в Венеции философскую школу, воспитавшую немало венецианских гуманистов, от которых требовалось знание языков, поскольку главной задачей школы было изучение текстов античных мыслителей, прежде всего Платона и Аристотеля, в чьих трудах раскрывается духовная красота и гармоничная суть личности человека.
В МАСТЕРСКОЙ БЕЛЛИНИ
На первых порах Джорджоне пришлось столкнуться с немалыми трудностями. Куда бы он ни обращался со своими рисунками, всюду получал отказ, так как был переростком и время для учёбы было упущено. По существующим тогда правилам в живописные мастерские принимали на учение мальцов не старше семи-восьми лет. Он с завистью смотрел на весёлых, поднаторевших сверстников. Пройдя обучение и научившись премудростям ремесла, все они были заняты любимым делом.
Чтобы выжить в чужом городе, в который он тут же влюбился и которым не переставал восхищаться, ему приходилось соглашаться на любую подённую работу и гнуть спину грузчиком на торговых складах или в порту.
Для ночлега он снял в полуподвале одного жилого дома тесную каморку с подслеповатым оконцем, через которое были видны только ноги прохожих. Ложась спать, ему приходилось скрючиваться на лежанке с соломенным матрасом в три погибели, чтобы не упираться ногами в стену. Но он терпеливо сносил неудобства, твёрдо веря, что счастье ему однажды улыбнётся.
Несгибаемое упорство, вера в собственные силы и неукротимое желание учиться живописи были, наконец, вознаграждены — он был принят учеником в мастерскую самого Джованни Беллини на Сан Лио. При первом же рассмотрении рисунков, представленных Джорджоне, Беллини поверил в него, почуяв нутром, что даровитого юнца ждёт великое будущее, и не ошибся.
Но прежде чем получить в руки кисть и краски, новичку пришлось немало потрудиться. В его обязанности входило толочь мел в ступке, приготовлять раствор нужной вязкости по старинным дедовским рецептам для фресковой росписи, причём добавлять в смесь только речной песок, привозимый на баржах с terra ferma.
— Гляди в оба, — поучал его старший из подмастерьев, — чтобы в раствор не попала селитра, а она сущая пагуба для живописи.
Со временем он понял, в чём разница между речным и морским песком. Для верности стал даже пробовать раствор на вкус, как делают знающие мастеровые.
Ему надлежало также грунтовать и покрывать тонким слоем олифы доски и холсты, набитые на подрамнике, для написания самим учителем будущих картин. Качество картин в немалой степени зависело от тщательной грунтовки, иначе всё могло пойти насмарку.
Все эти навыки приобретались с опытом. Горя желанием научиться азам мастерства, Джорджоне схватывал на лету любую идею и советы, подсказанные наставником или кем-то из опытных подмастерьев, чувствуя, как с каждым днём набирается нужных знаний.
На первых порах он не гнушался никакой работы. Так, однажды ему пришлось подменить заболевшего мастерового и взяться за расписывание свадебных сундуков — cassoni. Он согласился — лишь бы подержать в руках кисть и палитру с красками, дав волю своей неуёмной фантазии. Заказчик остался доволен, когда ему пояснили, что на крышке изображён бог любви Эрот, благословляющий новобрачных, а на боковых стенках — гирлянды из цветов по случаю свадебного торжества и ликующие амурчики.
Но такое занятие Джорджоне счёл пустым и малополезным для себя, коль скоро он решил стать настоящим живописцем.
Джованни Беллини, в отличие от старшего брата Джентиле, обладал мягким покладистым характером и слыл добряком, за что венецианцы его ласково называли Джамбеллино, объединив в одно слово имя и фамилию. После смерти отца Якопо Беллини, зачинателя многих нововведений, внесённых в венецианскую живопись, и первым заговорившего о перспективе, братья обзавелись собственными мастерскими, а их сестра Николозия была выдана замуж за падуанского художника Андреа Мантенья. Оба брата поддерживали с шурином тесные творческие связи.