В двенадцать дня, поднявшись по узкой лестнице, они прошли мимо суетливой кучки улыбающихся, возбужденных помощников в скромных размеров кабинет Энтони Лейка. Он сказал советнику по национальной безопасности, что это волнующее событие — наконец оказаться в Белом доме, на что Лейк, подмигнув ему, отозвался: «Погодите волноваться, главное впереди». Президент США согласился-таки с ним встретиться! В 12.15 они должны будут перейти в Старое правительственное здание, и там они найдут мистера Клинтона. Тут Фрэнсис быстро заговорила и сумела убедить Лейка, что надо и ее взять с собой. Так что бедную Элизабет они покидали здесь на произвол судьбы. В приемной перед кабинетом Лейка лежало много книг, ожидавших автографа, он стал их надписывать, и тут появился Уоррен Кристофер. Оставив Элизабет занимать разговором госсекретаря, они с Лейком отправились к президенту. «Это должно было произойти не один год назад», — сказал ему Лейк. Они увидели Клинтона в вестибюле под оранжевым куполом, здесь же был Джордж Стефанопулос, улыбавшийся широкой улыбкой, и две помощницы — они тоже выглядели очень довольными. Билл Клинтон оказался еще выше и розовее лицом, нежели он предполагал, и проявил не меньшее радушие, чем остальные, но сразу перешел к делу. «Чем я могу быть вам полезен?» — спросил президент Соединенных Штатов. Год, потраченный на политическую кампанию, подготовил его к этому вопросу. Когда ты в роли Просителя, усвоил он правило, ты всегда должен знать, чего хочешь от встречи, и всегда проси того, что они имеют возможность дать.
— Мистер президент, — проговорил он, — когда я выйду из Белого дома, я отправлюсь в пресс-клуб, там будет множество журналистов, желающих узнать, чт`о вы мне сказали. Мне хочется иметь возможность сообщить им, что Соединенные Штаты присоединяются к кампании против иранской фетвы и поддерживают прогрессивные голоса во всем мире.
Клинтон кивнул и улыбнулся.
— Да, вы можете это сказать, — отозвался он, — потому что так оно и есть.
Вот встреча и окончена, подумал Проситель под песенку торжества, зазвучавшую в сердце.
— У нас есть общие друзья, — продолжил президент. — Билл Стайрон, Норман Мейлер. Они меня теребили, требовали, чтобы я вас поддержал. Между прочим, Норрис, жена Нормана, участвовала в моей первой политической кампании. Мы с ней довольно близко знакомы.
Проситель поблагодарил президента за встречу и сказал, что она имеет огромное символическое значение.
— Да, — согласился Клинтон. — Она должна стать сигналом всему миру. Она должна продемонстрировать поддержку, которую Америка оказывает свободе слова, и наше желание, чтобы права в духе Первой поправки утверждались во всех странах.
Фотоснимков не делали. Такую демонстрацию поддержки сочли чрезмерной. Но встреча состоялась. Это факт.
По пути обратно в кабинет Энтони Лейка он заметил, что Фрэнсис Д’Суза как-то по-дурацки улыбается во весь рот.
— Фрэнсис, — спросил он, — почему вы так по-дурацки улыбаетесь во весь рот?
Ее голос прозвучал задумчиво, словно бы издалека.
— Вам не показалось, — томно спросила она, — что он чуточку дольше, чем нужно, не отпускал мою руку?
Уоррен Кристофер, когда они вернулись, был более чем чуточку очарован Элизабет. Кристофер и Лейк сразу же в один голос заявили, что фетва — «один из главных вопросов в отношениях Америки с Ираном». Они не менее сильно, чем он, хотели изолировать Иран. Они тоже считали, что надо заморозить кредиты, и старались этого добиться. Разговор с ними продлился час, а затем все Просители вернулись в квартиру Хитченса пьяные от успеха. Кристофер сказал, что Стефанопулос, который изо всех сил пробивал встречу с Клинтоном, тоже в восторге. Он позвонил Хитчу, как только она произошла. «Орел прилунился»[185], — сказал Стефанопулос.
Пресс-конференция — семьдесят журналистов накануне Дня благодарения, это было лучше, чем предполагал Скотт Армстронг, — прошла хорошо. Мартин Уокер из «Гардиан», друг Хитча, сказал, что она была «проведена великолепно». Потом — услуга за услугу — эксклюзивное интервью Дэвиду Фросту[186], который выглядел счастливей некуда, по окончании разговора осыпал его бесчисленными «превосходно», «восхитительно», «волнующе», «чудесно» и выразил желание «непременно пропустить вместе по стаканчику» в Лондоне перед Рождеством.
Диссонирующую ноту внес Джим Танди, начальник группы охраны. Около дома был замечен «подозрительный человек ближневосточной наружности». Незнакомец позвонил по сотовому телефону, а потом уехал в машине с тремя другими мужчинами. Танди спросил: «Хотите остаться здесь или перевезти вас в другое место?» Он ответил: «Хочу остаться», но окончательное решение было за Кристофером и Кэрол. «Оставайся», — сказали они.
Британский посол устроил для них прием. У входа в посольство их встретила некая Аманда, которая сочным голосом сообщила им, что это единственное в Америке здание, построенное Лаченсом[187], а потом сказала: «Он очень много всего построил в Нью-Дели... Вы были когда-нибудь в Индии?» Он не стал ничего отвечать. Реники показали себя радушными хозяевами. Жена сэра Робина француженка Анни мигом влюбилась в Элизабет, которая покорила в Вашингтоне многие сердца. «Она такая теплая, непосредственная, спокойная; с ней сразу кажется, что знаешь ее очень давно. Необыкновенная личность». Пришел Сонни Мехта и сказал, что со здоровьем у Гиты неплохо. Пришла Кэй Грэм и не сказала почти ничего.
День благодарения они провели у неимоверно гостеприимных Хитченсов. Пришли Эндрю и Лесли Коуберны — чета английских журналистов и кинодокументалистов — с очень смышленой девятилетней дочерью Оливией, которая чрезвычайно уверенно и живо рассказала, почему она поклонница «Гаруна и Моря Историй»; впоследствии она выросла в актрису Оливию Уайлд. Среди гостей еще был рыжеволосый подросток на несколько лет старше Оливии, но владевший речью куда хуже, который сказал, что хотел стать писателем, но больше не хочет, «потому что посмотрите, что с вами случилось».
Об их встрече с Клинтоном все газеты сообщили на первых страницах, и оценки почти везде были положительные. Британская же пресса значение этой встречи принизила, зато предсказуемым откликам на нее фундаменталистов уделила очень много типографской краски. И это тоже было предсказуемо.
После Дня благодарения Клинтон, похоже, заколебался. «Мы разговаривали всего пару минут, — сказал он. — Некоторые из моих советников отговаривали меня от этой встречи. Надеюсь, люди поймут ее правильно. Не было намерения никого оскорблять. Я просто хотел защитить свободу слова. Думаю, я поступил правильно». И так далее — в довольно-таки аморфном духе. На слова Лидера Свободного Мира, дающего бой терроризму, это не очень-то походило. «Нью-Йорк таймс» почувствовала это и опубликовала редакционную статью под названием «Без экивоков, пожалуйста», где призвала президента не стесняться своего хорошего поступка и не извиняться за него, действовать в соответствии со своими убеждениями (или это были убеждения Джорджа Стефанопулоса и Энтони Лейка?). В телепрограмме «Перекрестный огонь» Кристоферу Хитченсу противостояли крикливый мусульманин и Пат Бьюкенен[188], который назвал Рушди «порнографом», а его книгу — «пакостной» и раскритиковал президента за встречу с таким человеком. Передача произвела удручающее впечатление. Поздно вечером он позвонил Хитчу, и тот передал ему мнение ведущего программы Майкла Кинсли: противники «разбиты», то, что вопрос вновь «был выдвинут на первый план», — только к лучшему, а Клинтон «удерживает позицию», хотя за кулисами идет бой между группировкой Лейка — Стефанопулоса и теми помощниками президента, что ставят во главу угла безопасность. Кое-что умное Кристофер сказал ему и от себя: «Пойми, даром ты никогда ничего не получишь. Всякий раз, как ты будешь набирать очко, они снова будут вытаскивать и приводить в боевую готовность старые доводы против тебя. Но это также означает, что они снова будут побеждены, и я замечаю, что чем дальше, тем с меньшей охотой твои противники выходят на матчи. Так что смотри: не будь экивоков, не появилась бы редакционная статья в «Таймс», и общий результат таков, что твои сторонники стали сильнее. На данный момент у тебя есть заявление Клинтона и встреча с Кристофером и Лейком, и этого у тебя никто не отнимет. Поэтому приободрись».
Кристофер Хитченс быстро стал, наряду с Эндрю, самым преданным его другом и союзником в Соединенных Штатах. Через несколько дней он позвонил, чтобы сказать, что Джон Шаттук из Госдепартамента предложил создать неформальную группу в составе его самого, Хитча, Скотта Армстронга из Форума свободы и, возможно, Эндрю Уайли, чтобы добиться от властей США «прогрессирующего» отклика. На одном приеме Хитч в присутствии других людей заговорил о его деле со Стефанопулосом, и Джордж твердо ответил: «Мы придерживаемся первоначального заявления; надеюсь, вы не думаете, что мы решили отыграть назад». Неделю спустя Хитч прислал ему факс — о эти давние времена, когда люди еще обменивались факсами! — о «поразительно» хорошем разговоре с новой крупной фигурой, занимающейся противодействием терроризму, — послом Робертом Гелбардом, который поднимал вопрос на различных форумах «Большой семерки», но сталкивался с «нежеланием что-либо делать» японцев и — угадайте кого — британцев. Гелбард пообещал поговорить о проблеме перелетов с людьми из Федерального управления по гражданской авиации, где отделом безопасности теперь руководит его «приятель» — адмирал Флинн. Кроме того, сообщил Кристофер, Клинтон сказал кому-то, что был бы рад провести с автором «Шайтанских аятов» больше времени, но Рушди «страшно спешил». Это было забавно и свидетельствовало, полагал Хитч, что он рад, что встреча состоялась. Тони Лейк говорил людям, что она была одним из самых ярких событий года. Скотт Армстронг, писал Хитч, тоже оказывает р