Вслед за этим он вручил Джуду широковещательное объявление, отпечатанное в красиво переплетенной тетради, где заключался длинный перечень кларетов, шампанских, портвейнов, хересов и прочих вин, с коими музыкант намеревался начать свое новое предприятие. Выслушав это объяснение, Джуд не мало подивился.
Они поговорили еще немного, но принужденно, потому что музыкант догадался, что перед ним человек бедный, и его обращение с ним заметно изменилось. Джуд пробормотал что-то любезное по адресу автора такого замечательного произведения и рад был, когда наконец вырвался от него…
По прибытии на свою квартиру в Мельчестере, он нашел у себя на столе письмо. Это была коротенькая записочка от Сусанны, в которой она, извиняясь, что отклонила его визит, просила его непременно приехать сегодня к обеду.
Джуд чуть не рвал на себя волосы с досады, что уже нельзя было воспользоваться приглашением. В конце концов, желая во что бы то ни стало видеть Сусанну, он написал ей тотчас же о своем неудачном визите и, признавшись, что не в силах дожидаться следующего воскресенья, предупреждал, что приедет на неделе, когда ей угодно будет назначить.
Так как письмо его было написано, по обыкновению, в слишком экзальтированном тоне, то она отложила свой ответ до четверга, когда и пригласила его приехать в тот же день, извиняясь, что видеть его ранее ей было неудобно, так как она была занята в школе мужа. Джуд оставил свои работы в соборе, пожертвовав для этого дневным заработком, и поехал к Филлотсонам.
Часть IVЧэстон
«Если кто почитает брак или какое-нибудь другое церковное установление выше блага человека и бескорыстных подвигов милосердия, будь он папист, или протестант, или что угодно, все равно – он нисколько не лучше фарисея».
Древний британский город Чэстон был и есть сам по себе город грез. Смутные представления о его замке, трех монетных дворах, великолепном старинном аббатстве, славе и гордости южного Вессекса, двенадцати церквах, часовнях, госпиталях и многих других зданиях – ныне безжалостно уничтоженных, невольно наводят на посетителя задумчивую грусть, которую едва-ли может рассеять возбуждающая атмосфера и окружающий безграничный ландшафт. Этот город был местом погребения короля и королевы, всевозможных аббатов, епископов, рыцарей и дворян. Останки короля Эдуарда-Мученика, заботливо перенесенные сюда для благоговейного сохранения, составили славу Чэстона, и туда стали стекаться пилигримы из всех стран Европы, сделав его известным далеко за пределы английских владений. Но пришел конец этому чудному созданию средних веков. С разрушением громадного аббатства весь город превратился в груду развалин; кости царственного мученика разделили общую судьбу разрушения и забвения, и теперь не осталось ни единого камня, который-бы указывал, где лежат когда-то чтимые останки. Таков есть и таков был этот, ныне всеми забытый, старинный городок.
У Чэстона есть еще и другая характерная особенность – уже современная. Город является излюбленным притоном владельцев странствующих балаганов, выставок, панорам, стрельбищ и других кочующих зрелищ, промысел которых питают ярмарки и базары. Как перелетные птицы усаживаются на высоких холмах, задумчиво отдыхая перед дальнейшим полетом, так и здесь, в этом скалистом городке, усаживается на горе целый караван желтых и зеленых палаток, как-бы удивленных резкой переменой природы, препятствующей их дальнейшему странствию. Здесь они обыкновенно остаются всю зиму, пока не возвращаются к своим старым местам на следующую весну.
К этому-то причудливому городку Джуди, подходил с ближайшей станции в первом часу дня. Войдя на вершину скалистой горы после утомительного подъема, он миновал первые дома воздушного города и направился к школьному дому. Час был ранний, ученики еще сидели за уроками в школе и жужжали, подобно рою шмелей. Он еще издали всматривался в здание, которое судьба сделала жилищем самого дорогого для него существа. Чтобы сократить время, он прошел к террасе, на которой когда-то раскинуты были роскошные сады аббатства, при чем сердце его замирало от ожидания. Услышав, наконец, детские голоса на открытом воздухе, Джуд вошел в школу и узнал, что Сусанна успела уже уйти к город, а м-р Филлотсон с утра отправился на съезд учителей в соседнее местечко.
Джуд вошел в приемную и сел в ожидании Сусанны. Здесь стояло фортепиано – тот самый старый инструмент, которым Филлотсон обладал в Меригрине. Он сел за рояль и, наигрывая что-то, невольно напал на мотив гимна, очаровавшего его на прошлой неделе.
Вдруг сзади незаметно подошла вернувшаяся Сусанна и слегка дотронулась до его руки своей маленькой ручкой. Джуд узнал это прикосновение.
– Продолжайте, – сказала Сусанна. – Я люблю этот гимн. У нас играли его в высшей школе.
– Ну нет, я не решусь бренчать перед вами. Сыграйте вы для меня.
– Пожалуй. Если только вспомню…
Сусанна села, и её передача гимна, хотя и не замечательная, показалась Джуду чуть ни божественной в сравнении с его игрою. Она, подобно ему, была видимо тронута этой композицией и, когда кончила, руки их встретились в сочувственном пожатии.
– Странно, – сказала она совершенно другим голосом, – что меня занимает этот гимн, странно потому…
– Почему?
– Да потому, что я совсем не такой человек…
– Что вас не так-то легко тронуть, хотите вы сказать?
– Ну, это не совсем то, что я хотела сказать.
– А мне кажется, что вы напрасно открещиваетесь, так как сердце ваше сходно с моим.
– Но не голова… однако, будет об этом, оборвала Сусанна. – Давайте-ка с вами чай пить. Как хотите – здесь или у меня на квартире? Мы ведь в школе не живем, а в особом античном здании на площади. Оно до того пропитано стариной и мрачно, что наводит на меня невыразимое уныние. В таких домах хорошо бывать, но не приведи Бог жить.
Сусанна вышла распорядиться, и сейчас-же вернулась в сопровождении горничной с чаем. Они сели к столу, и металлический чайник скоро закипел на спиртовой канфорке.
– Это один из ваших брачных подарков мне, – сказала Сусанна, указывая на чайник.
– Да, я узнал, – сказал Джуд со вздохом.
Разговор незаметно перешел на богословские занятия Джуда и вскоре принял полемический характер, тяготивший Сусанну. Желая кончить, она вдруг спросила:
– Не будете-ли вы вскоре опять работать в той церкви, где вы слышали чудный гимн?
– Да, может быть.
– Ну, вот и отлично. Если желаете, я могу приехать туда к за м. Я свободна в любой день после обеда.
– Нет, не приезжайте!
– Это что-же значит? – разве мы теперь уж не друзья, как бывало прежде?
– Нет.
– Я этого не знала, я думала, что вы навсегда сохраните ко мне расположение!
– Вы ошибались.
– Скажите, чем-же я заслужила эту перемену? Я думала, что мы оба… – Её голос дрогнул, и фраза оборвалась.
– Знаете, Сусанна, мне иногда кажется, что ваше отношение ко мне просто флирт, – сказал, он сухо.
После минутной паузы Сусанна вдруг вскочила, и Джуд к удивлению своему увидел, что её щеки вспыхнули румянцем.
– Больше я не могу говорить с вами, Джуд! – сказала она с прежней раздраженной ноткой в голосе. – Нам незачем больше сидеть и препираться здесь в таком тоне. Да, – вы должны уходить, потому что вы меня не понимаете. Я прямая противоположность тем женщинам, к которым вы так жестоко меня приравняли. Ах, Джуд, вы сами не понимаете, как больно вы меня этим обидели! Я не могу сказать вам всей правды, не решусь показать вам, на какой исход я способна в моих порывах! Есть женщины, у которых любовь к тому, чтобы их любили – ненасытима. Это – любовь в любви… Но вы такой оригинальный, Джуд, вы не в состоянии будете понять меня… Теперь вам надо уходить. Прощайте. Жалею, что мужа моего нет дома.
– Будто жалеете?
– Впрочем, у меня это сорвалось только из приличия. Но совести говоря, я об этом не жалею.
При расставании Сусанна чуть коснулась его протянутой руки, и он вышел. Но едва он успел отойти от подъезда, грустный и хмурый, как Сусанна открыла окно, под которым он проходил, и спросила: «Когда вы вы едете отсюда в поезду, Джуд?»
Он удивленно взглянул на нее.
– Дилижанс к поезду отходит через час, должно быть.
– А что вы намерены делать в этот промежуток?
– Да, вероятно, пройдусь по городу. Может быть, зайду посидеть в старой церкви.
– С моей стороны не совсем любезно так выпроваживать вас! Довольно вы походили по церквам. Оставайтесь здесь.
– Где это?
– Здесь, где стоите. Так мне легче говорить с вами, нежели когда вы в комнате. С вашей стороны так мило и любезно пожертвовать нынешним заработком, чтобы посетить меня!.. Вы ведь Иосиф сновидец, милый Джуд, и трагический Дон-Кихот в придачу! А иногда вы еще напоминаете мне св. Стефана, который, в то время, как его побивали камнями, мог видеть отверстое небо. Ах, мой бедный друг и товарищ, сколько вам предстоит еще выстрадать!
Так как между ними было теперь высокое окно, то Сусанна могла разговаривать с ним смелее, нежели в комнате, где тяготилась его излишней фамильярностью.
– Я всегда думала, – продолжала она в приподнятом тоне, – что условные общественные рамки, в которые ставит нас цивилизация, имеют такое-же отношение к нашим действительным поступкам, как представляющиеся нам формы созвездий к настоящему виду небесных светил. Меня зовут мистрис Ричард Филлотсон, я живу спокойной супружеской жизнью с мужем моим того-же имени. Но в действительности я вовсе не м-с Ричард Филлотсон, – я женщина, не знающая покоя, совершенно одинокая, терзаемая страстями, безотчетными антипатиями… Однако, уходите, а то упустите карету. Побывайте еще как-нибудь у меня. Тогда ужь приходите ко мне в дом.
– Хорошо, – ответил Джуд. – А когда вы назначите?
– Да хоть через неделю. Прощайте, – до свидания! – Она протянула через окно руку и ласково погладила его по голове. Джуд раскланялся и исчез в темноте.