Таня мимолетно вспомнила московское бытие. Когда ходили в театры – всегда бежали прямо с работы. Еще, бывало, на первый акт опаздывали – если начальство ближе к вечеру совещание затевало.
Но тут совсем другие нравы. Анжела продолжала просвещать:
– И вообще, ты в офисе зря торчишь. У нас на работу никто не ходит. Дома уютней. А если кому понадобишься – все равно найдут. – Секунду подумала, со вздохом прибавила: – Везде.
Джип затормозил у Таниного пряничного домика.
– Ну и скорлупа! – пригвоздила Мила.
– Зато вид на океан сумасшедший, – защитила Анжела. – Я к тебе на террасу приду пейзаж писать. Пустишь?
– Просто так не пускай, – строго произнесла Мила. – Пусть в обмен ампулку принесет, – хихикнула, – от профессора Кикина.
– Слушай, как ты достала со своими…
Конца фразы Садовникова не услышала – джип мягко покатился с горы.
Таня отперла дверь. Сбросила туфли. Первым делом прошла на террасу. Ух ты! А здесь побывали. Пол чисто вымыт. На ротанговом кресле заботливо сложен плед. Но самое интересное на столе. Букет лилий. Маленькая бутылка вина. А блюдо, полное фруктов, прижимает записку.
Садовникова нетерпеливо ее схватила:
«Дорогая Таня, надеюсь, первый рабочий день прошел хорошо. Заеду за тобой в 17.00».
Вместо подписи – буковка М.
Сам великий Максимус за ней заедет?
Таня взглянула на часы и метнулась обратно в дом.
Успела все, даже полежала полчаса с маской.
Но в зеркале себе не понравилась. Идеальный макияж не скрывал тревоги во взгляде. И морщинка между бровей топорщилась – как всегда случалось, когда волновалась.
До пяти вечера еще оставалось время, и она вышла на террасу. Океан к вечеру присмирел, только где-то совсем далеко взвивались белые гребешки пены.
Вино – специально для слабого пола! – оказалось с отвинчивающейся крышкой. Таня налила себе полбокала. Очистила банан. Укрыла ноги пледом.
Она никогда не влюблялась с первого взгляда. Но Максимус ее ошеломил.
Деликатный стук во входную дверь. Таня сделала глубокий вдох. Она специально не запиралась. Створка мягко открылась. Прошелестели шаги. А вдруг Максимус безо всяких преамбул ее поцелует?
– Танечка, добрый вечер! – раздался радостный голос из-за спины.
Резко обернулась. И огромным усилием воли скрыла разочарование во взгляде.
Вот вам и буковка М.
Перед ней стоял смешной юноша Марк. В костюме, при бабочке.
«Вот я овца! Возомнила!» – ругнула себя Татьяна.
Но немедленно одарила парня благодарной улыбкой:
– Привет! Это ты прислал цветы? И вино?
Он кивнул:
– Я еще и весь холодильник забил. Не видела?
– Не-а, – честно призналась. – Я прихорашивалась. Не до еды.
Продолжала сиять, а сама думала: «Значит, у него ключ от моего дома. И еще у кого-то – не сам ведь Марк мыл полы на террасе! И видеокамеры, возможно, есть».
Скрывать вроде нечего – но неприятно чертовски.
Особенно потому, что в спальне не удержалась: вертелась голая перед зеркалом и пропела на оперный манер: «О, Максимус! Ты прекрасен и велик!»
– Выглядишь сногсшибательно! – восторженно изрек Марк.
«Не для тебя старалась», – грустно подумала она.
Но, конечно, поблагодарила.
Они вышли из домика. Машина в этот раз оказалась с крытым верхом.
– Специально такую взял, чтобы тебе прическу не растрепало, – прокомментировал юноша.
«Что тебе от меня надо?» – в раздражении подумала Татьяна.
Сел сзади, рядом. Придвинулся вплотную. Поглядывает – одновременно робко и жадно. Как отвязаться от бедняги?
К счастью, театр оказался в трех минутах езды.
– Ничего себе! – выдохнула Таня, когда увидела.
На холме, в стороне от магазинов и жилых кварталов, возвышалось чрезвычайно изящное, с шестью гордо взметнувшимися колоннами, здание. Под крышей – в пику коням Большого – восседал Нептун в окружении русалок, нимф и морских коньков.
– Тысяча восемьсот мест. Как в Московском дворце молодежи! – гордо проинформировал Марк.
– А чей проект?
– Святослав Архирейский.
– Я о нем что-то слышала.
– Тоже здесь, на острове, живет.
– Смотрю, вы собрали лучшие умы, – пробормотала Татьяна.
– Так и задумывалось, – не без гордости отозвался Марк.
«Ты-то, малыш, каким образом причастен?» – ехидно подумала Садовникова.
Надо при случае разобраться с этим перцем. Кто он? Откуда столько уверенности? А вдруг… вдруг это и есть младший брат Максимуса? Тот самый поздний ребенок? По возрасту подходит. Правда, обращался властитель острова с парнем будто с собачонкой. Но, может, так и положено с младшими братьями?
К театру со всех сторон стекалась публика. Некоторые выходили из лимузинов, но большинство явилось на «Смартах», «Тико» и прочей мелочи. Многие презентабельные с виду дамы и господа подруливали на простецких велосипедах. Двое веселых юношей прикатили на тук-туке.
Марк вел Татьяну под руку, отвечал на приветствия и просто лучился от важности. Садовникова чувствовала, как ее ощупывают сотни любопытных глаз, и чуть не ежилась от неловкости. В Москве привыкла: только любопытный джигит обожжет горящим взором, а остальные текут равнодушно. Но здесь решительно все, обоих полов, поглядывали на нее. И чего только не читалось во взглядах! Доброжелательный интерес – и надменное равнодушие. Зависть – и любопытство. Одна эффектная девушка взглянула с вызовом и насмешкой. Когда встретились глазами – презрительно фыркнула и отвернулась.
Таня шепнула Марку:
– Чего это она?
– Кто?
– Ну, вон. В розовом платье. Блондинка.
– Злится, – вздохнул Марк. Понизил голос: – Метила на твое место. Но Максимус решил из Москвы свежую кровь призвать.
– А она здесь живет или работает?
– Работает.
– Кем? – еще больше заинтересовалась Таня.
– Обозреватель в нашем издании местном. Плюс мониторит все, что в Сети о Матуа появляется. Ну и пиаром ведает.
– А еще ты ей нравишься, – будто черт в ухо шепнул, брякнула Таня.
И, похоже, попала в точку.
Марк покраснел. Пробормотал – слишком поспешно:
– Нет, что ты! Мы просто работаем вместе.
– Как ее звать?
– Юлиана.
– А фамилия?
– Татьяна Валерьевна, – Марк взглянул безулыбчиво, – вы мне сейчас следователя напоминаете.
– Просто я знаю всех самых лучших пиарщиков, – отрезала Таня. – Но никогда не слышала про Юлиану.
– Она не работала в России.
– Ну и что? Я общаюсь с коллегами по всему миру.
– Юлиана не афиширует фамилию. Подписывает статьи одним своим именем, – усмехнулся Марк. И уверенно перешел на другую тему: – Давай я тебя кое с кем познакомлю. А то истомились люди.
В следующие минут двадцать Танино лицо беспрерывно плавилось улыбкой, а мозг в отчаянном порыве пытался запоминать имена, лица и должности. Григорий Ильич, «когда-то директор», целовал ей руку под ревнивым взглядом траченной временем жены. «Профессиональный бездельник просто Андрей» с сединой на висках игриво щипал за щечку. Только главный архитектор острова господин Архирейский поздоровался равнодушно – однако при нем имелось создание с абсолютно сногсшибательной грудью и в столь короткой юбке, что Таня его простила.
От всех, кто ручкался или просто проходил мимо, пахло дорого: чистыми телами, хорошей туалетной водой, эксклюзивным шампунем или духами. Но в разнотравье запахов отчетливо ощущалась общая нотка: перегарчик. У кого застарелый, у кого совсем свеженький.
Когда поток приветствий слегка иссяк, Таня шепнула Марку:
– Я вела подсчет. Ни одного трезвого.
– Ну и что?
– В Москве обычно употреблять в театре начинают. И то большинство – не перед спектаклем, а в антракте.
– Хочешь знать мое мнение? – пожал плечами Марк. – По-моему, проблема сильно преувеличена. Ну да. Я тоже выпиваю свой бокал вина за обедом и два за ужином. Каждый день. Без выходных. И что? Я похож на дегенерата?
– Ты молод. И ты не добавляешь в вино ром, – вздохнула Татьяна.
– А, ты уже знаешь про нашу островную забаву? – развеселился он.
Но тут загремел звонок.
– У нас он только один, давай быстрей, – заторопил молодой человек.
Они прошли в удобный, с высоким углом наклона зал. Таня почему-то думала, что Марк поведет ее в ложу, но они отправились в партер. Седьмой ряд, середина. Не придерешься. Но в ложах – отметила Садовникова – бриллианты блистали куда ярче. И еще одно удобство: везде имелись столики, на них бутылки, бокалы.
– Прямо во время спектакля можно пьянствовать? – удивилась Татьяна.
– Почему нет? В Карловых Варах тоже разрешают, – хмыкнул Марк. – Не знаешь?
– В театр я там не ходила.
– По-моему, очень разумно. Если спектакль хороший – под шампанское еще лучше пойдет. Если плохой – хотя бы время не зря потратишь, – со знанием дела проговорил Марк.
«Нет, дорогой. Ты тоже отравлен», – подумала Татьяна.
Но самое удивительное, что ей тоже вдруг мучительно захотелось ледяного, с холодными пузырьками шампанского. Может, правда – остров провоцирует?
«Нет, Таня, чушь!»
Свет в зале погас. Зазвучал бессмертный Прокофьев. Музыка в записи, но к вопросу акустики архитектор Архирейский, безусловно, подошел ответственно. И аппаратура, судя по роскошной палитре звука, установлена дорогостоящая.
Расшитый бархатом занавес торжественно явил сцену. Садовникова улыбнулась. Джульетта, Ромео, Меркуцио и прочая молодежь смотрелись, спору нет, гармонично. Но старшее поколение Монтекки и Капулетти в исполнении детей выглядело забавно.
В зале тоже кое-где раздались смешки. Но быстро утихли. Потому что действие – словно в компьютерной игре – начало раскручиваться мгновенно. Ничего от классических балетных проходов и представлений – сцена искрила, кишела, извивалась, сочилась энергией. К шекспировской канве добавили множество отводных линий: две ревнивые подруги Джульетты, воздыхатели у синьоры Капулетти, и даже при священнике оказалась прекрасная влюбленная прихожанка.