– Брось. Преступления из-за любви – редкость. «Ромео и Джульетта» – чушь, – доверительно произнес он. – Месть и деньги – вот реальные мотивы.
– И кто мог ребенку мстить?
– Не лично ей. Отцу.
– Вы имеете в виду – за смерть мальчика?
– Почему нет? Мне доложили: Василисы вчера весь день не было дома. И в баре ее не видели.
– Василиса – это кто? – уточнила Татьяна.
– Мать того подростка. Кого убил Марьяшкин отец.
– Но ведь женщина спилась. Деградировала. Я сама ее видела – угасает над рюмкой, совсем никакая. И полицейский наш уверял: несчастная мать горазда только угрозы выкрикивать.
– Ради дела всей своей жизни можно однажды взять себя в руки. – Холодные глаза уставились ей в лицо.
Да, действительно.
– Но если это она – что вы будете делать?
– Таня, ты такая смешная! – Он залпом допил «Бакарди». – У нас свободный остров. Предлагаешь мне выволочь бедную женщину на центральную площадь и казнить?
Он властным жестом отсек ее новый вопрос:
– Все! Хватит уголовных историй.
И вдруг спросил:
– Тебе нравится Марк?
– Какой? – опешила Таня.
– Понятно, – усмехнулся большой босс. – Я ему тоже сказал: не надейся. Татьяна предпочитает состоявшихся, сильных, потрепанных жизнью самцов.
Девушка вспыхнула. Максимус безжалостно продолжал:
– Но ты глупа. Что тебе даст жизнь со мной? Слезы в подушку и билет до Москвы максимум через пару месяцев. Я пресыщен, капризен и крайне неудобен в быту. А Марк станет носить тебя на руках. К тому же он очень богат.
– Вы меня сватать пришли? – разозлилась Татьяна.
В нижней части живота все горело, груди налились. Чего она ломалась?! Хватать надо было, пока Максимус был готов, волочь босса в спальню. А теперь момент упущен.
– Он хороший парень, – пожал плечами большой босс. – Будет жаль, если достанется недалекой хищнице Юлиане. Ты ему куда больше подходишь.
– Можно, я сама буду устраивать свою личную жизнь? – холодно спросила Татьяна.
– Да делай что хочешь, – усмехнулся. – Но Марк – хорошая партия. Поверь моему богатому жизненному опыту.
«Только я этого зануду прибью через пару дней семейной жизни». Однако озвучивать свою мысль Татьяна не стала.
А Максимус вынул из внутреннего кармана и протянул ей незапечатанный конверт:
– Тебе, кстати, письмо.
– Спасибо. – Таня ничем не выдала своей радости.
Положила конверт на столик. Поглубже запахнула абсолютно прозрачную тунику. Осознала, насколько глупо выглядит.
Большой человек, кажется, осознал тоже.
Встал, подошел. Равнодушно окинул взглядом практически обнаженную грудь.
Она вновь скосила глаза: его агрегат абсолютно спокоен.
И глаза совсем скучными стали.
– Хороших снов, Таня, – спокойно попрощался император.
Звонить, вызывать машину не стал. Царственной поступью вышел в ночь. А она долго смотрела вслед и не осознавала, что стоит на улице голяком.
Что это было? Она упустила свое счастье? Или, наоборот, спаслась?
Фонарь подле ее крыльца мигнул и погас.
«Устыдился», – весело подумала Таня.
И ринулась в дом. Скорее прочесть письмо.
Валерочка оказался краток:
Дорогая Танюшка! Рад, что в целом у тебя все хорошо. А проблемы со связью – обычное дело, когда проводишь время в морях-океанах.
Мы с мамой тоже в порядке. Она к твоему приезду совершенствует рецепты твоих любимых блинчиков, пытается тестировать их на мне. И очень сердится, когда я отказываюсь. Но что поделаешь, пост есть пост. Придет Пасха – отъемся.
Погода в Москве ужасная, снег, дождь, лед. Недавно вся Тверская превратилась в сплошной каток, «Скорые» не справлялись, около ста человек получили переломы, и даже «Всемирный географ» об этом упомянул.
Надеюсь, ты не скучаешь на своем острове. Кстати, если совсем загрустишь, в твоих краях, я читал, до сих пор полно пиратских сокровищ. Когда станет совсем скучно, можешь отправиться на поиски. Я уверен, они тебя ждут.
Целую, дорогая, пиши и звони при любой возможности.
«Ох ты, елки-иголки!»
Таня отложила письмо. Схватила свой «Бакарди» (в отличие от императора, она почти не пила). Но сейчас осушила залпом. Рома в напитке почти не осталось, лед растаял и пах болотом.
Растянулась в кресле – по-прежнему в неприличной тунике. (Все равно никто не видит, а телу приятно, ветерок с океана обвевает.)
Вот и ответ на ее шифровку.
Но что Валера имеет в виду – Таня пока не поняла.
Что в письме странно?
Во-первых, пост. Да, сейчас действительно Страстная неделя. Но только толстяк и гурман Валерочка сроду не постился. Говорил, что однажды пробовал, но на орехах и кашах разъелся еще килограммов на десять, и врачи экспериментировать запретили.
Идем дальше. «Всемирный географ» тоже притянут за уши. Теоретически американский журнал мог написать о катке на Тверской. Почему бы не поерничать над пафосными русскими, которые устелили главную улицу скользкой плиткой без оглядки на климат?
Но только коллапс в столице случился – Таня точно помнила – пару недель назад. А у любого глянцевого журнала производственный цикл – минимум месяц.
Значит, уже две неправды. Пост и «Всемирный географ». А зачем Валерочка ей советует сокровища искать? И где?!
Таня задумчиво вернулась в дом. Полночь. Остров окончательно погрузился в сон. Сама девушка – после пикировки с великим императором и мозговых усилий по дешифровке – тоже клевала носом.
Может, отставить опасную авантюру? Максимус четко объяснил ей генеральную линию партии. Ему плевать. Преступником может быть Хорхе, мать мальчика или кто-то третий. Но дело все равно спустят на тормозах.
Если бы хоть кто-то ей мог помочь!
«Пит бы в эту историю клешнями вцепился!» – стрельнуло вдруг в голове.
И девушка взвизгнула от восторга.
Вот оно!
Вновь схватила письмо. Какой шифр? Два грубейших, чрезвычайно простых намека! Элементарная аналогия. Отъемся в Пасху – остров Пасхи. И «Всемирный географ» – то есть его сотрудник Пит, с которым она познакомилась в самолете. Тане еще тогда показалось: они с юношей оказались в соседних креслах неспроста.
Значит, он – человек Валерочки? Ну ничего себе у отчима знакомцы! Чего раньше скрывал?!
Но в любом случае Таня ничего против подобного связного не имела.
«Только как я попаду на остров Пасхи?!»
Ладно, это дело десятое.
Нужно, пока не поздно, раздобыть улики, а потом обдумывать пути отхода.
Таня бросилась в спальню. Швырнула на пол развратную тунику. Снова натянула черный, под ниндзя, костюм. Укутала волосы банданой. Извлекла из шкафа рюкзачок. И, крадучись, спустилась с крыльца.
Приемный покой любой больницы – всегда неразбериха, суета. Мигалки, очереди, слезы, кровь.
Но островной госпиталь встретил полным, всепоглощающим молчанием.
Калитка не заперта, парк абсолютно пуст. Фонари почти везде потушены, лишь в нескольких комнатах мерцают лампы дневного света.
«Да есть ли здесь вообще неотложка?»
Таня медленно двинулась вдоль длинного двухэтажного здания. Иногда привставала на цыпочки, заглядывала внутрь.
Пустой кабинет – под потолком подмигивает пожарная сигнализация.
Вылизанная до блеска столовая в лучах ночника.
Ага. «Неотложная помощь» (надпись по-русски) все же имеется. Внутрь, к сожалению, не заглянешь: стекла выкрашены матовой краской. Войти? Озвучить легенду: невыносимо болит живот? Ее осмотрят. Диагноз сразу не поставят – отправят до утра в палату. И дальше твори что хочешь – никакой охраны здесь нет.
«Только весь остров будет знать, что я в больнице. Марк примчится с апельсинами», – о женихе, навязанном шефом, Татьяна подумала с особенным отвращением.
И прошла мимо двери, куда приглашали за неотложной помощью.
Отправилась на второй круг.
Судя по абсолютной тиши первого этажа, здесь только поликлиника. Роддом, палаты – на втором. А морг, интересно, где? В подвале? (Таню передернуло.)
Чтобы не испугаться и не сбежать, стала вспоминать: в пору, когда собиралась в медицинский, она однажды отправилась в мертвецкую. Соседка, студентка-медичка, провела. Всю ночь накануне Садовникову терзали кошмары. Вступала в юдоль скорби на дрожащих ногах. Но оказалось – бояться-то нечего! Трупы на секционных столах почти не походили на людей. Высохшая кожа пергаментом обтянула кости. Лица наглухо завязаны тряпками. А рассматривать внутренности даже интересно оказалось. Старшая подруга подначивала:
– Печень слабо найти? Нет, это селезенка. А печень справа. И она больше гораздо.
Запах царил не слишком приятный, но студенты его будто не замечали. Грызли яблоки, жевали бутерброды.
И с тех пор Таня для себя решила: морг – чепуха.
Почему только сегодня настолько страшно?
Надо найти недавнего знакомца. Эй, Джеф, дорогой мой медбрат! Где ты можешь быть? Дежуришь в приемном покое? Стоишь на стреме в родилке? Или – что скорее всего – сладко спишь где-нибудь в дежурке?
Со второго этажа вдруг раздался взрыв смеха. Таня вжалась в стену. Прислушалась.
Говорят по-английски.
«И эта туша – почти два центнера! – сломала нам гинекологическое кресло! Христом Богом клянусь!»
Ага. Медики расслабляются.
Таня снова миновала официальный вход и начала дергать остальные двери. (Надписи на разных языках: «No entrar», «No entrance», «Только для персонала».)
Везде оказалось заперто. Но – словно в сказке – последняя дверь поддалась. Таня проскользнула в прохладный коридор. Тьма кромешная, даже на минимальный ночник не расщедрились.
Пришлось доставать фонарик. Детская поликлиника. Педиатр. Окулист. УЗИ. Нет, ей явно не сюда.
Свернула за угол. Стеклянная дверь услужливо пропустила ее в следующий коридор. Лаборатория. Крошечная, всего из двух комнат. Дальше – кабинеты взрослых врачей. Тоже пустые. А где, интересно, Кикин сидит? Анжела говорила – у него на территории больницы огромные владения.