Если первый этаж – поликлиники плюс неотложка, а второй – стационар и роддом, профессору только подвал остается?
Таня увидела призывные зеленые буквы ВЫХОД и бросилась к ним.
Оказалась на лестнице. На второй этаж подниматься не стала, ринулась вниз. Ага. Вот вход в подвал. Но только дверь здесь куда серьезнее, чем в остальных помещениях. Толстенная, железная. И замок сложный – не чета московским домофонам.
Попробовать через окно? Но окна имелись только на первом этаже, Таня точно помнила.
Без Джефа никак не справиться.
Садовникова прокралась на второй этаж. «Послеродовые палаты. Вход строго в бахилах!» – гласила табличка на двери.
Таня послушно нацепила на каждый мокасин по уродливому голубому пакету. Чем меньше оставишь следов, тем лучше.
Прижимаясь к стене, пошагала по коридору. В палатах посапывали. Рядом почти со всеми взрослыми койками стояли лотки, где лежали младенцы.
Однажды Таня навещала – еще в Москве – родившую подругу. Та жаловалась: ночью вообще никакого покоя. Младенцы орут, мамаши травят байки или скулят. А здесь – полная тишина. Только в ординаторской веселятся.
По взрывам смеха Таня легко нашла искомую комнату. Встала рядом. Прислушалась. Классовых предрассудков здесь, похоже, не наблюдалось – грамотная речь врачей то и дело мешалась с деревенским английским среднего персонала.
Как тебя выманить, Джеф?
И тут из дальней палаты затренькал сигнал тревоги.
Дверь ординаторской мгновенно открылась – к счастью, наружу, и Татьяну никто не заметил.
Зато она прекрасно рассмотрела: седовласый осанистый господин – несомненно, врач. Две молодые девчонки – судя по испуганным глазам, ординаторы. Пухленькая дама – навек застывшая дежурная улыбка на лице сразу выдавала в ней медсестру. И Джеф в халате нараспашку.
– Кто в палате? – на ходу спросил доктор.
– Миссис Гонзалес, – услужливо доложила ординатор. – Роды срочные, вторые, ребенок крупный, пришлось применять эпизиотомию.
– Полагаю, кровотечение открылось, – пропищала вторая ординаторша.
– Скорее, покакать не может, – басом высказалась медсестра.
– Что?! – Девицы дружно на нее уставились.
Седовласый улыбнулся:
– Мне нравится ваша версия, Кристи.
И сразу замедлил шаг.
Маленькая процессия проследовала по коридору. Джеф – Тане снова повезло – притормозил.
– Эй, парень, не вздумай спрятаться! – весело прикрикнул врач. – Я вместо тебя клизму ставить не буду!
– Just a moment, doc. I’ll only grab a cigarette[23], – оправдался афроамериканец.
Юркнул обратно в ординаторскую, а Таня молнией проскочила за ним.
– Ты откуда? – опешил парень.
Она прижала палец к губам. Потом прошептала:
– Мне срочно нужно в морг.
Джеф побледнел:
– С ума сошла?
– Выхода нет. Мне надо. Где мы встретимся?
– Эй, паре-ень! – послышалось из коридора. – Нам нужно су-удно!
– Shit! – его глаза забегали.
– Я все равно не уйду, – предупредила Татьяна.
– Ладно. Или на лестницу. Жди там.
Он кубарем выкатился из ординаторской.
Садовникова выждала, пока процессия скроется в палате, и вернулась на лестничную площадку.
Ждала дико долго. Терзалась: «Испугался? Или вообще решил меня сдать?!»
Но парень явился – минут через двадцать. Озабоченный, сигарета в зубах. Схватил ее за руку, потянул вниз. На ходу шипел в ухо:
– Морг заперт. И там видеокамера. Ничего не получится.
– Тогда насильником объявят Хорхе, – сообщила она.
– А что ты-то можешь сделать? – взорвался Джеф.
– Я тебе потом объясню. Ты только проведи меня в морг.
– Не понимаю. Ты хочешь помочь – или подставляешь?
– Подумай сам. Почему я здесь ночью – не днем? И прошу помощи не у мэра, а у тебя?
– Ладно, – задумался Джеф. – Ключ можно стырить у дока. А камеру тряпкой заткнем. Охранник все равно дрыхнет.
Взглянул сурово:
– Но мы будем вместе. И я не спущу с тебя глаз.
– Да я без тебя бы и не пошла, – улыбнулась Татьяна. – Какая девушка решится одна идти ночью в морг?!
– Ты куда угодно пойдешь, – убежденно произнес парень.
Снова велел ей ждать. Опять исчез – едва ли не на час.
Но Таня скоротала время с пользой. Она уже запомнила расположение кабинетов в больнице. Сбегала пока в лабораторию, обшарила шкафчики, без труда нашла ящик, где хранились стерильные предметные стекла. Стащила десяток.
Джеф явился. Триумфально вскинул руку с магнитной карточкой. Но в голосе тревога. Предупредил:
– Док заметит – страшный визг поднимет.
– Мы быстро, – заверила Татьяна.
Сбежали на этаж ниже. Джеф приложил пропуск к тяжелой двери. Монитор высветил: «WELCOME, DOCTOR HUDSON!»
– Shit! Они именные? – ахнул парень.
– Все равно уже поздно. – Таня втащила его внутрь.
Она с удивлением разглядывала огромное помещение: пол, стены, потолок выложены кафельной плиткой. Тяжелые металлические двери. Из-за некоторых – странный гул.
Спросила:
– Это у вас морг такой огромный?
– Морг – одна комната, – поморщился Джеф. – Все остальное ваш Кикин захватил. Для опытов. Пошли быстрее.
Пробежали по коридору. Парень с горьким вздохом приложил карточку к еще одной двери. Здесь тоже поприветствовали доктора Хадсона, и Джеф тоскливо проговорил:
– Все, мне крышка.
– Никто ничего не заметит, – заверила Татьяна. – Давай камеру ослепляй.
Пока Джеф обматывал вездесущий глазок тряпкой, девушка осматривалась.
Знакомый – и поэтому не такой страшный – формалиновый запах. Но никаких, как она ожидала, столов с мертвыми телами.
– А где трупы? – прошептала Таня.
– Вон. Вдоль стен шкафы, – указал Джеф.
Ему (хотя и медик) явно было не по себе.
Таня смело подошла к нижнему ящику, рванула его на себя и взвизгнула.
Внутри лежал младенец. Не плод, именно ребенок. С руками, ногами, милым пухлым животиком. Лицо страдальческое, глаза полуприкрыты.
Джеф до боли вцепился ей в руку. Потрясенно пробормотал:
– Откуда он?!
– Ты лучше д-должен з-знать. – Зубы у Тани стучали.
– Но у нас никто не умирал! Перинатальная смертность ноль! Уже целый год!
– М-может, м-муляж? – дрожащим голосом предположила Таня.
– В морге?
Джеф первым пришел в себя. Профессиональным жестом коснулся сонной артерии младенца, констатировал:
– Это настоящий ребенок. И он мертв. Но трупных пятен почти нет. Получается, умер только сегодня?!
– Джеф, милый! Сейчас не до него, – тоже взяла себя в руки Татьяна.
Резким движением закрыла ящик. Выдвинула следующий. Отшатнулась. Еще один младенец. Но тельце сморщенное, лицо скукожено. Даже не медику видно: погиб раньше. Не меньше недели назад.
– Дьявол! Да что здесь происходит? – У медбрата затряслись губы.
– Джеф. Вот в это нам точно лучше не соваться, – сквозь зубы произнесла Садовникова.
Закрыла ящик. Потянула следующий. И всхлипнула. Потому что теперь прямо ей в глаза бездумно смотрела Марьяна.
«Держаться! А ну, держаться!»
Садовникова отвернулась от лица девушки. Раскрыла свой рюкзак. Приказала Джефу:
– Раздвинь ей ноги.
Парень отшатнулся.
– Что? Я не смогу.
– Иначе ничего не получится. Делай, Джеф, делай!
Он с видимым неприятием коснулся тела. Доложил:
– Она окоченела давно. Я не смогу. Только сломаю.
– Ну давай, милый, ну как-нибудь! Аккуратно.
Парень потянул бедра девушки в стороны. Раздался неприятный скрип, что-то хрустнуло, потом ноги снова самопроизвольно сомкнулись, но Таня успела увидеть истерзанную, развороченную плоть.
Джеф тоже успел заглянуть. В недоумении выдохнул:
– She was a virgin?![24]
– Вот именно, – пробурчала Татьяна. – Все, Джеф. Возьми себя в руки, сделай это еще раз и держи. Мне нужно три минуты.
Парень снова растянул бедра девочки в стороны.
Таня достала фотоаппарат. Быстро сделала несколько снимков. «Я, конечно, не гинеколог, но тут не просто плева порвана. Похоже, полный разрыв промежности. И синяков куча. Марьяшка явно сопротивлялась».
Швырнула камеру обратно в рюкзак. Извлекла коктейльную палочку. Обмотала ее стерильной марлей.
– Это зачем? – Джеф смотрел со страхом.
– Нужно взять мазок. Получить образец спермы.
– Но разве не ясно, чья она?
– Слушай, твой Хорхе был нормальный, добрый и глупый парень, – поморщилась Татьяна. – Разве он стал бы ее насиловать?!
Садовникова не очень представляла, откуда и как берут мазки. Но несколько раз, насколько могла глубоко, погружала свои доморощенные зонды в тело несчастной девочки. Некоторые марли были почти сухими – их она складывала в пакеты с зипперами. Теми, на которых проступали следы жидкостей, – протирала похищенные из лаборатории предметные стекла и тоже убирала их в пакеты.
– Я больше не могу, – наконец взмолился Джеф.
– Еще Хорхе, – безжалостно произнесла Татьяна. – Вдруг это все-таки его сперма? Нам нужен образец для сравнения.
Она сама, как могла, сдвинула несчастной девочке ноги. Поцеловала холодный лоб. И задвинула ящик.
– Его должны были обмыть, – предупредил Джеф. – Ты все равно ничего не найдешь.
– Ничего. Попробуем.
Больше смотреть на мертвых младенцев, к счастью, не пришлось – в следующем выдвижном гробу оказался чилиец. Глаза полуприкрыты, кровь с лица и головы смыта.
«Блин, а как с ним-то быть? Запихивать зонд в его дружка?»
Таня решительно взяла в руки холодный и вялый половой орган. Тело Хорхе слегка сдвинулось, голова повернулась набок – и потрясенная Садовникова застыла.
В затылке чилийца красовалась аккуратная дырочка.
– Что это? – в ужасе прошептала девушка.
– Пуля, – со знанием дела отозвался Джеф. – Калибр, кажется, 7,65.
И лишь потом растерянно взглянул на Татьяну:
– Но как это может быть?!