– Черт! – Она схватила фотоаппарат, сфотографировала.
И в этот момент по коридору загрохотали шаги.
А в следующую секунду дверной замок мягко зажужжал.
Таня с Джефом только и успели в рывке достигнуть стола, что находился в углу. Спрятались под ним. Укрытие более чем смешное. Вошедшему только голову повернуть – сразу увидит.
«Мы пропали».
Таня закрыла глаза и вознесла мысленно молитву – Богородице, Христу и всем святым угодникам одновременно. Шаги. Скрежет выдвигаемого ящика.
Татьяна приоткрыла один глаз.
Ба, да это Кикин!
По счастью, он не стал осматриваться – сразу прошел к ящикам с трупами. Открыл самый нижний. Достал мертвого младенца. Таня обе руки прижала ко рту – боялась завопить от ужаса. Джефа – она чувствовала – колотила мелкая дрожь. Кикин стоял от них в паре метров. Даже смотреть не надо – просто почувствуй ее ужас. Или более материальное – терпкий запах пота медбрата.
Но профессор – в ярком морговом свете отлично видно – весь сосредоточился на мертвом ребенке. Бережно, будто добрый папочка, уложил в руки тельце и, не оглядываясь, вышел. Дверь захлопнулась. «Have a good night, doctor Kikin!» – высветилось на дисплее.
– Дьявол. – Джеф промокнул полой халата мокрый лоб. – Надо линять отсюда.
– Подожди, мне нужна еще сперма!
– К черту! Я не могу! Уходим, сейчас же! – У здоровенного медбрата явно сдали нервы.
– Одна минута…
– Нет! Или я сам охрану вызову!
– Ладно-ладно, – решила не спорить Таня.
Улик она и без того раздобыла достаточно.
Даже за половину того, что выведала, убивают без всякой жалости.
Таня ждала кошмаров, но сон получился беспробудным, сладким. Под утро привиделось: Максимус и она на Бродвее, его рука греет предплечье, вместе спешат на модную постановку. Звенит колокольчик, действие начинается, он ускоряет шаг, она в своих «Джимми Чу» на шпильках начинает отставать, колокольчик звенит громче, объятие Максимуса все жестче, он тянет, почти волочет за собой.
– Я упаду сейчас! – в отчаянии кричит Татьяна.
И просыпается.
Дверной колоколец-звонок истерит на весь дом. Еще и ногой колотят.
«Все-таки засекли? Пришли забирать?»
Отпираться бессмысленно. Образцы лежат в холодильнике.
Дверь сейчас выбьют.
Таня успела взглянуть в зеркало. Ей всегда не нравились криминальные репортажи, когда преступников заставали и показывали жалкими, бледными. Но она сама (удивительное свойство!) после опасной бессонной ночи выглядела прекрасно. Глаза сверкают, цвет лица приятно-персиковый, и даже волосы (грамотно примялись вчера банданой!) – будто только из парикмахерской.
Накинула халатик. Прошла в коридор. Выдохнула. Отперла замок.
– Ну ты и дрыхнешь! – в дом вихрем ворвалась Анжела.
Пронесло.
Татьяна прислонилась к стене. Штукатурка приятно охладила затылок.
– Ты чего? Напилась, что ли, вчера? – изучающе взглянула подруга.
Отвечать беззаботно, спокойно:
– С ума сошла! Просто читала долго.
– Врешь ты все, – прищурилась художница. – Марку небось дала. Кувыркались всю ночь, теперь отсыпаешься.
– На фиг он мне… – начала Садовникова.
И осеклась.
Как мужчина – ясное дело, он ей не сдался. Но использовать влюбленного – милое дело. Тем более император вчера товар нахваливал.
Анжела тем временем продолжала шарить по дому глазами:
– Ври, ври! Два бокальчика на террасе. Губы припухли.
«От страха вчера в морге кусала», – вспомнила Таня.
– Хорошо Марк тебя продрал! Спишь как пожарный. Я и стучу, и кричу, в горле прямо пересохло.
Анжела деловито направилась в кухню, распахнула холодильник:
– Где у тебя тут апельсины? Сока надавлю.
В дверце – черный полиэтиленовый пакет. В нем контейнеры с образцами.
Таня нелюбезно отпихнула подругу:
– Нет у меня апельсинов. Есть тоник со льдом. Будешь?
– Джина добавь.
– Утро еще!
– Брось. Половина первого.
«Да у Анжелки что-то тоже случилось, – наконец догадалась Татьяна. – Шумит, гремит, а губы дрожат».
Таня вспомнила беспомощных мертвых младенцев – и ее передернуло.
Анжела не может не знать об «увлечениях» гражданского мужа.
Райский уголок неумолимо обращался если не в ад, то в его преддверие.
Таня безропотно достала джин.
– Пойдем на террасу?
– Нет, – Анжела отчаянно замотала головой. – Давай здесь. Там услышать могут.
– Кто? До соседей сто метров.
– Все равно тут надежней.
– Прямо мания преследования! – улыбнулась Садовникова. – Вчера таскала в жуткую глушь, сегодня вообще из дома выйти боишься.
– А ты знаешь, что ОН сегодня ночью сказал? – Художница перешла на шепот.
– Кто?
– Конь в пальто! Кикин, кто еще! Пришел поздно, в начале третьего ночи, есть не стал, сразу спать бухнулся. А через полчаса как подскочит!
Закатила глаза, запрокинула голову, забормотала:
– «Какого черта ты ходишь за мной? Чего вынюхиваешь? Да я тебя раздавлю, малолетка!»
Обернулась к Татьяне, объяснила:
– Это он во сне кричал. А потом меня как толкнет! И заорал: «На, получи!»
Распахнула кофту, приспустила рукав:
– Вон смотри. Синячище остался.
– И что это значит? – осторожно спросила Таня.
– Не знаю, – вздохнула Анжела.
– Человеку просто кошмар приснился.
– Но малолетку-то сегодня хоронят.
Развороченное детское лоно. Виновник – смешной старенький Кикин? Да быть не может. Анжела ошибается. Хотя… зачем ему тогда мертвые младенцы?
Таня вспомнила, как нежно – будто спящего сына – профессор взял крошечный труп.
Плеснула подруге в бокал щедрую порцию джина. Тоник, лед, три дольки лимона.
– Правильный напиток, – оценила Анжела. – А себе?
– Нет. Я буду кофе.
– Ладно, – зловеще усмехнулась художница. – Сейчас я тебе кое-что расскажу – тоже на джин перейдешь.
– Ты только вчера мне говорила: компромат на Кикина – твой личный бизнес.
– То вчера было. – Художница сделала несколько решительных глотков.
– А сегодня что изменилось? Жениться отказался? – не удержалась Татьяна.
– Да боюсь просто! – взвыла Анжела. – Я ведь думала – он только экспериментами занимается. Там гадость, все незаконно – но это ладно, смирилась. А если он правда девчонку убил?!
– Зачем?
– Ну… Марьяшка вечно везде вертелась. Всюду нос свой совала… – не слишком уверенно начала Анжела. – Запросто могла что-то пронюхать. И шантажировать его.
«Где там она вертелась? Я ее только в море видела, на серфе. Да и вообще, как девчонка может шантажировать умудренного жизнью профессора?»
Однако выказывать сомнения Татьяна не стала.
Анжела еще больше понизила голос:
– Ладно. Пусть тебе тоже будет страшно. Ты знаешь, что на наш остров приезжают детей продавать?
Таня немедленно вспомнила беременную на корабле. И встречу с ней на острове спустя пару недель. Медсестры не слишком убедительно объяснили: у женщины послеродовая депрессия.
– Кому продавать?
– Кикину! – Художница залпом осушила бокал. – У него целый бизнес. В Сантьяго сидят два гинеколога на зарплате. И шлют сюда беременных с патологией. Когда плод нежизнеспособен. А иногда и просто, если баба аборт не успела сделать. Предлагают решить одним махом все проблемы. Аборигенки счастливы. Бесплатные роды. Реабилитация. Плюс деньги. Всем по-разному – подход индивидуальный. От десятки до сотни тысяч.
– А куда девают детей?
– Как куда? Вакцину молодильную из них делают, – тяжело вздохнула подруга.
Как мужчина доктор Кикин Анжелу сроду не волновал.
Когда она переехала на остров десять лет тому как, не сомневалась – найдет себе пару. Да и Максимус уверял: одиноких мужчин здесь – на любой вкус. Ну, Анжела губу и раскатала. Грезила о брутальном шерифе. Или отставном шоумене – хохмаче, «зажигалке».
Одного не учла: бедных на Матуа не было в принципе. А богатым симпатичная вдовушка немного за тридцать оказалась без надобности. Они себе фотомоделек выписывали.
Пришлось снижать планку. Улыбалась старичкам. Даже на мексиканских кобелино поглядывала. Без секса-то совсем сдохнуть можно!
Уже почти решилась прогуляться на дальний пляж с официантом (мозгов ноль, зато фигура божественная).
Но тут вдруг внизу живота начало тянуть. Не сильно, но противно. Анжела в юности застуживала придатки, помнила, какая адская боль, если запустишь, поэтому к доктору побежала немедленно.
– Мне обязательно к женщине! – сказала регистраторше-чилийке.
Та растерянно улыбнулась:
– Но у нас только один гинеколог. Профессор Кикин.
Анжела скривилась.
С Кикиным она познакомилась на театральной премьере и приговор вынесла немедленно. Жалкая личность. Сутулый, старый. И шаркает. Перед таким даже на кресле ноги раздвинуть противно. Но чего оставалось? Плыть ради врача-женщины в Вальпараисо?
– Давайте к кому есть, – буркнула.
Регистраторша смутилась:
– Но сегодня не получится. У доктора очень плотное расписание. – Зашелестела блокнотиком, выдала: – Вот… только через десять дней время есть.
– Вы что, совсем спятили? – заорала Анжела. – Какие десять дней? А если я сдохну завтра?!
Девица опустила глаза:
– На «Скорой помощи» есть еще ординатор. Из Мексики.
– Ёпрст! – Анжела шарахнула по стойке кулаком. – К студенту я не пойду. Где ваш Кикин сидит?!
– Профессор сейчас в лаборатории! Его категорически нельзя беспокоить!
Вскочила, дверь в отделение своим телом загородила.
Анжела усмехнулась. Вытащила телефон. Кикин, когда знакомился, вручил ей визитную карточку. Она собиралась выкинуть, но потом решила: аппарат – железка. Все стерпит. И внесла номер в память. Мудро поступила, выходит.
– Евгений Евгеньевич! – заговорила жалобно, едва профессор ответил. – Это Анжела. Я умираю, а меня ваша регистратор к мексиканскому ординатору отправляет.