Об анонимности на маленьком острове речи не шло, поэтому действовали нагло, в лоб.
Ирина Борисовна Кривцова – 2000 долларов наличными?
Анастасия Евгеньевна Ермолина – дочь учится в США, регулярно принимает наркотики. Сообщить в миграционную службу?
Вадим Константинович Ломакин – оплатить уик-энд в Чили?
Николай Леонтьевич Цапенко – сын остался в России, работает в налоговой полиции. Пригрозить, что подставим на взятке? (От шести лет лишения свободы плюс огромный штраф.)
– Но абсолютно всем рот заткнуть не получится, – высказала свое мнение Татьяна.
– Единогласно – это по нашим законам всего лишь девяносто процентов, – пожал плечами Марк. – Пусть отщепенцы каркают. Помешать не смогут. Они безусловное меньшинство.
– Но бурю может поднять и один человек! – упорствовала Таня. – Обратиться к толпе с харизмой Навального: «Люди, что вы творите?» И задумается народ.
– Никто не рискнет идти против всех, – безапелляционно заявила Юлиана.
– Смельчаки или дураки находятся всегда, – стояла на своем Садовникова.
– У нас такого не будет, – заверила Юлиана.
Но Максимус взглянул цепко:
– Татьяна, ты предлагаешь что-то конкретное?
– Да. В этот раз не пряник – кнут. Я так понимаю, особо несогласных может быть человек десять. От силы. Их надо просто изолировать. Насильственно. А на случай, если вдруг кто-то из них обойдет препоны, держать наготове специальную команду. Человек пять-шесть, кто сможет перекричать и деморализовать самозваного лидера.
– Как мы можем на свободном острове насильно удерживать людей? – спросил Марк.
– Они потом в своих блогах такого понапишут! – кинулась на поддержку любимому Юлиана. – Не дали свою волю изъявить, сталинизм, репрессии, позор!
Но Максимус отрезал:
– Татьяна права. Готовим черный список. Десять человек самых проблемных. И подбираем людей, чтобы во время референдума их усмирили, если вдруг что.
Таню похвалил:
– Молодец.
– Может, позволите хоть на прогулку выйти? – не растерялась девушка.
Но босс лишь усмехнулся:
– Успеешь.
«Валерочка, наверное, совсем с ума сходит, – переживала Татьяна. – И образцы, конечно, пропали…»
Уже почти две недели она полностью оторвана от внешнего мира – короткий разговор с автоответчиком в кабинете Марка за контакт можно не считать.
Однако нельзя сказать, что Таня была в отчаянии. Работа, любая, для нее всегда – лучшее лекарство. А тут – проект, пусть и спорный, но действительно уникальный. Его ведь можно на Матуа обкатать и потом использовать не только во зло, но и во благо! Принять, например, народным голосованием закон, чтобы молодежь старикам обязательно помогала. Или чтобы за матерные слова или мусор на улице – огромный штраф.
А еще радовало, что дни напролет рядом с нею был Максимус.
Он очаровывал девушку все сильнее. Пусть никаких поползновений властитель не делал – одного его присутствия хватало. Его кратких, жестких, емких реплик. Его мимолетного взгляда.
«Стокгольмский синдром, – подсмеивалась над собой Татьяна. – Человек унизил меня, посадил под арест, но я его только еще больше хочу».
Пожалуй, она бы навсегда осталась на Матуа, помани ее Максимус хотя бы кончиком пальца.
Но босс был полностью захвачен проектом.
«Ладно. Подождем, когда референдум пройдет», – решила Садовникова.
И вот великий день настал.
Возможностей разгонять тучи на острове не было, но погода благоволила их начинанию. Ветер, вечный мучитель, бушевал где-то далеко в океане, небо золотилось солнцем.
С пяти утра персонал под контролем команды носился как сумасшедший. На центральной площади устанавливали тенты, под ними – столы и стулья. Кафе, магазины и бар мобилизовали делать фуршет – бессчетное количество тарталеток, канапе, искусно нарезанных овощей и фруктов. И, конечно, очень много выпивки. Бесплатной.
Никаких «дней тишины» накануне, конечно, не объявлялось, и наглядная агитация достигла пика. По всему острову разместили щиты с лучшими фотографиями Дэвида Гамильтона[25]. На центральной площади установили большой экран – по нему собирались крутить в беззвучном режиме «Лолиту» Стэнли Кубрика и французско-американскую экранизацию 1997 года с Джереми Айронсом и Доминик Суэйн. Подростки с Матуа приготовили концерт – все очень целомудренно. Двое, мальчик и девочка, поют «I will always love you», другая пара танцует танго.
Главный полицейский Виктор Андреевич, злой как черт, тоже начал рабочий день на заре. Вместе со своими дружинниками отправился по адресам несогласных. Таня краем уха услышала установку, которую давал ему Максимус:
– Не бить. Наручниками к батарее и рот заткнуть, чтобы не орали.
Первым, к кому отправились, оказался отец Марьяны. От Тани старались скрывать, что происходит на Матуа, но накануне она подслушала: Марк жаловался Юлиане, что мужчина «совсем спятил. Цепляется ко всем, у кого есть дети, пророчит: ваших, мол, скоро тоже изнасилуют и убьют».
«Хороша демократия на райском острове!»
Но Таня – пожалуй, больше всех из команды – очень хотела, чтобы референдум прошел без сучка без задоринки, поэтому быстренько приглушила в себе критическое начало. Пусть новый закон благополучно примут. Иначе сидеть ей затворницей в особняке Марка до скончания века.
Начало референдума было назначено на девять утра, но Садовникова не сомневалась: ленивые островитяне начнут подтягиваться к полудню, не раньше. Однако ошиблась: уже в десять ко всем столам змеились небольшие очереди.
Народ изъявлял волю с огоньком, с настроением.
К Тане подбежала жена олигарха Мила, панибратски хлопнула по плечу, упрекнула:
– Чего тебя не видать? Сегодня обязательно приходи в бар, отмечать будем!
– Чего?
– Как чего? Новый закон. Нормально придумали. Давно надо было. У меня первый мужик во столько и был. – Мила пьяно расхохоталась.
– Ты говорила, что девственницей замуж вышла, – не преминула уколоть Садовникова.
– Ну, ты ведь меня не выдашь?
«Твой супруг давно обо всем догадался».
Разводить дискуссию Татьяна не стала. Кивнула:
– Не выдам. – И осторожно спросила: – Но ты правда одобряешь закон?
– Конечно! Пусть детки лучше официально спят, чем со скалы прыгать, – горячо произнесла Мила. И повторила – явно с чужих слов: – Нельзя препятствовать любви!
«Да. Наша команда поработала неплохо», – с иронией подумала Таня.
Были и те, на чьих лицах читалось сомнение. Мэр Филипп Борисович стоял над своим листом минуты две, лицо несчастное. И лишь когда его поторопили из конца очереди, царапнул закорючку – подпись. Толстая Людмила Борисовна (когда-то она выступала против постановки «Ромео и Джульетты») что-то жарко обсуждала с пожилой женщиной – той самой, кого оштрафовали за плевок на асфальт. Может, назревает хотя бы подобие бунта? Но Садовникова прошла мимо и услышала обрывок фразы:
– Никуда не денешься. Все равно придется подписывать.
К пяти вечера все было кончено. В отличие от России, где добрая половина граждан на выборы просто не является, здесь проголосовали почти как в Советском Союзе – девяносто шесть процентов жителей. Не явились лишь те, кто получил «пряники» – бесплатные туристические поездки на уик-энд, а также десять потенциальных возмутителей спокойствия – эти банально не смогли выбраться из дому.
Итоги подвели быстро.
Результат Татьяну поразил.
Из четырех тысяч двухсот восьмидесяти дееспособных человек против проголосовал один-единственный.
– Кто же этот смельчак? – недобро улыбнулась Юлиана.
– Профессор Кикин, – сообщил Марк.
Максимус – чрезвычайно довольный результатами – усмехнулся:
– Ладно, ему простим. Гений вправе иметь собственное мнение.
– Вы, кстати, мне кое-что обещали, – немедленно напомнила Татьяна.
Максимус обернулся к ней.
– Я помню. Ты свободна. Можешь возвращаться в свою конурку. Или останешься у Марка? – весело подмигнул.
– Спасибо, нет, – поспешно отказалась Татьяна. – Не хочу расстраивать Юлиану.
Пиарщица бросила на коллегу победительный взгляд и уверенно положила руку Марку пониже спины. Юноша смущенно улыбнулся. Таня отвернулась от парочки, снова обратилась к Максимусу:
– Но вы мне еще кое-что должны.
Тот отмахнулся:
– Премию тебе Марк выдаст.
– А что насчет инъекции красоты?
– А, это… Я подумаю.
– Но вы сказали… если референдум пройдет удачно…
– Я подумаю, Таня, – понизил тон до ледяного. – Не надо меня торопить.
– Я-то считала: олигарх сказал – олигарх сделал, – не сдавалась она.
Максимус небрежно потрепал ее по щеке:
– Ты слишком настырна. Это тебе вредит.
И больше за весь вечер, пока праздновали, ни слова не сказал.
В десять Таня с удовольствием покинула изрядно надоевший особняк Марка и даже «тук-тук» вызывать не стала – бегом помчалась к себе на выселки. Ну и пусть чемодан со всеми вещами пока в чужом доме – ей не терпелось остаться одной. Наконец на своей (пусть и условно) территории.
Ворвалась в почти родной скворечник, сразу отметила: ни пылинки. В холодильнике – свежие фрукты, сыр, вино. Садовникова включила свет на участке и прогулочным шагом (хотя кому здесь было за ней подсматривать?) вышла во двор. Проследовала в его дальний угол. Груда полусгнивших пальмовых листьев выглядела нетронутой. Таня присела на корточки, погрузила руки в колючие ветки – пусто. Дождем, что ли, прибило тайник? Уже не маскируясь, расшвыряла пальмовые останки. Ни-че-го. Пакет с термосом и флешкой исчез.
Садовникова схватила какую-то щепку, начала расковыривать землю. Может, в суете того давнего дня она забыла? И не просто спрятала, но закопала свои сокровища?
Выкопала приличную яму. Пусто. Только омерзительные жирные черви смотрят с укором.
Дьявол!
В хороший вариант Таня верила с трудом.
Куда более вероятно, что Виктор Андреевич с приспешниками в ее отсутствие тщательно все обыскал. Нашел тайник, предъявил его Максимусу. Но тот приказал до конца референдума никаких мер не принимать. А сейчас Татьяна им больше не нужна. Поэтому шеф на вечернем торжестве был холоден, почти груб. Она больше не фаворит – изгой. Сильные мира сего обсуждают, каким способом с ней лучше покончить.