— Я ещё их всех переживу. — Улыбнувшись заботливой волейболистке, перевожу взгляд в сторону моря.
Ещё много наших девчонок нуждаются в помощи. Большинство осознало, запас вещей вокруг не безграничен, чемоданы нельзя палить, ими нужно запасаться, складировать, а дальше… дальше видно будет. Наша история ведь только начинается, а с ней будет место ещё и смеху, и радости, а также слезам.
Не думая о плохой составляющей нашей жизни, о бедах, невзгодах, приведших нас сюда, со всей свойственной мне яростью, темпераментностью и энергией, помогаю возводить наш лагерь. В основном это были шатры, палатки, над которыми вместо ткани растягивалась сшитая шкура каких-то очень крупных животных. Большие шатры чем-то напоминали юрты. В них было место для выреза и выхода дыма от костра, также они были достаточно просторными для размещения не просто семьи, а целой делегации, толпы из добрых двадцати, а при потеснении, и тридцати человек. Прямо хоромы, по сравнению с тем, как мы ранее спали на вещах, в песке, глядя на звёздное, лунное небо.
— Может, хватит заниматься показушничеством? — В вечер, когда я выбившись из сил упал возле куска железа, наполненного пресной водой, с недовольством на лице говорит старая, очень объёмная и полная кошка. — Ты ведёшь себя недостойно, позоришь других мужчин.
— И чем же? — найдя в себе силы лишь приподнять бровь, спрашиваю я.
— Тем, что строишь из себя бабу. — Как обвинение, грубость выдала женщина-кошка.
Ну и дела, я только воскрес, весь день старался не выглядеть тряпкой, и тут такое.
— Слышь, тётка, а не а…
— Пошла вон! — Встав меж нами, с рыком, забрызгав собеседницу слюнями, кричит Ахерон. — Вон, я сказала! — Когда та показала зубы, выпустила когти, добавила в голосе кошка, и толстуха тотчас вынырнула из шатра. — Але-скс, тебе следует стать более мужественным, если хочешь защитить своих женщин. — Говорит Ахерон. — Мне уже известно, что ваша железная птица несла много мужчин, очень много, настолько, что даже не верится. Только, это не отменяет факта твоего здесь присутствия. Слова ваших самок противоположны числу выживших. А старый самец и пропавший… крыс…
— Его зовут Максим. — Не позволяя оскорблять наших мужчин, заявляю я.
— Крыс по имени Максим, хорошо, я запомню имя того, кто бросил брата. Непременно запомню и спрошу, что тот чувствовал, бросив близкого на поруки смерти.
Кажется, Ахерон всё неправильно поняла. Мы не были братьями, дед без сознания не был моим отцом. Она думала, что мы семья, но всё обстояло совершенно иначе. Хотелось бы как-то использовать эту историю, поэтому я говорю:
— Помогите найти Максима, он совсем глупый, слабый, если ему не помочь, он погибнет в джунглях! — говорил я искренне, с присущей мне эмоциональностью. Взрослый дядя Макс повел себя и вправду не по-мужски, а по-детски. Как вообще можно было бросить женщин и удрать? Я же говорил про то, как тут любят мужчин, да и он, только с моих слов, влюбился в амазонок, что за бред⁈
— Хватит, — внезапно, с разочарованием на лице, прервала меня Ахерон, — мы видим твоего отца, тебя и ещё… сколько их там, этих белокожих самок. Довольно врать. Два самца — это много, три, даже для небесной стальной птицы, перебор!
— Тогда раскопайте могилы! — воскликнул я.
— Никто не смеет рыть могилы! — воспротивилась кошка. — Это табу, грех, смертельный, что несет за собой бесплодие и ненависть семян, никто не посмеет откапывать могилы.
— Тогда дайте я. — продолжаю настаивать, а пленительница лишь смеётся.
— Зачем мне трупы и козни богов, когда есть живой, обязанный мне самец? Ты ничего рыть не станешь, — заключила Ахерон. — К тому же, если любишь своих жён, заставь их быть послушнее, иначе я заставлю тебя их собственноручно пороть.
В голосе кошки слышалась угроза, вот только я не понимал, о чём она.
— О, ты, похоже, не знаешь, несколько твоих подруг отказались выносить отходы. Сказали, что это не… хе-хе-хе, не женская работа. Мы выпороли их, хорошенько проучили, и теперь мои самки ждут ответа: если выносить отходы не женская работа, то чья? — Глядя на меня, спрашивает Ахерон. Она не шутила, не стебалась, во взгляде её чувствовалось столкновение двух совершенно противоположных миров.
Что будет, если я скажу, что в нашем мире отходы откачивают мужчины? И что будет, если она воспримет это неправильно? Мол, не мы самостоятельно и добросовестно делаем эту работу, а наши женщины вынуждают нас заниматься ею. Есть риск, вполне реальная угроза жизни, поэтому мне следует в очередной раз стать щитом.
— Это работа чистильщика, ассенизатора, их нанимают за деньги, другие услуги, — говорю я.
— Хм… — задумчиво протянула Ахерон. — Звучит как работа для самца, мне не нравится. Агтулх Кацепт Каутль, не может носить отходы! — воскликнула она возмущенно. — Это святотатство, это грех, табу, тот, кто принуждал его…
— Стой-стой-стой… подожди, никто его не принуждал…
— Значит, ты не смеешь отрицать, что Агтулх Кацепт Каутль — это ты? — На мои слова с улыбкой, с щенячьей радостью отреагировала она.
— Отрицаю, я не бог, я… ну…
Рука кошки заползла ко мне в штаны.
— Ты Агтулх-врун, я чувствую, твой корень твёрд, скоро созреет. Можешь не врать, я всё чувствую своими пальцами!
Ты чувствуешь, потому что хватать мужчину за член — это ненормально!
— Не злись, Агтулх, мы видим, как ты защищаешь жён предзнаменований, — вдруг заговорила вторая и, неся какую-то чушь, громогласно заключила: — Именем вождя племени, клянусь, жёны Агтулха Кацепт Каутля станут сестрами Кетти, а сами Кетти примут сестринский постриг. Во имя семени постригут пушок…
О, боже.
Мне хотелось разбить себе лицо ладонью. Только и шевельнуться без кошачьего надзора не удавалось. Каждое движение ног, шевеление рук чётко контролировалось. Я даже в сторонку отойти и пернуть без контроля не мог, так тщательно за мной следили.
— Девочки, красавицы, ну поймите, поверьте, есть ещё один мужчина, самец, по-вашему. — Настаиваю я. — Зовут Максим, он где-то рядом, просто поверьте!
— Не верим. — Когда мои аргументы иссякли и вынудили меня перейти на повышенный тон, появилась она. Кошка, высокая, стройная, накачанная, с красным пером в смолянистых чёрных волосах, с подтянутой грудью, ремешком на поясе и покрытым чёрным мехом лобком на показ. Она категорически отрицала присутствие какого-либо другого мужчины, говорила о каком-то боге, предзнаменовании, о союзе, договоре, короче говоря, о всём, кроме нас, пришельцев.
— Судьбоносная звезда подарила нам божественный цветок, — схватив меня за член, голосом пророка говорит кошка, — и я чувствую, ощущаю упругость его цветения.
Ясен пень, так сжимать, кровь-то не циркулирует! Ну, в какой я дурдом попал. Ощущение, что меня вот-вот вновь начнут насиловать, пришло вместе с появившейся Марией. Черноволосая лидер поселения, в одном лифчике, своих чёрных стрингах и повязкой поверх бёдер, выходит вперёд. Она резка, смела и неожиданно дерзка. Становится напротив главы кошачьего племени, вытянув руку, практически тыкнув указательным пальцем в нос главной воительницы племени, требует:
— Отдайте нам Лёху!
Воительница хватает её за палец рукой, притягивает к себе и выкручивает руку в суставе. Мария кричит, пищит и тут же начинает молить о пощаде. Идиотка!
— Опусти! — дёрнулся я. Тело моё заблокировали десятком когтистых лап.
— Тише-тише, юный Агтулх Кацепт Каутль. — В тебе вся сила рода, тебе мы не можем вредить, — говорит самая высокая, мускулистая и сильная самка. Она без труда крутит руку Марии, заставляет её пищать от боли.
— Хватит, остановитесь, — напираю я, но чужие руки, как и ранее, плотно держат, останавливают. Сила, которой владели эти кошки, не шла в сравнении с той, что была доступна человеку. Здоровенная кошка с красным пером в волосах улыбалась, чувствуя своё доминирование, начала сдавливать голову Марии, стюардесса закричала:
— Больно!
— Отпусти! — В ответ на писк соотечественницы взмолился я, и кошка смилостивилась.
— Целуй. — Свободной рукой указала она на землю. Ладно, это не страшно… Губами коснулся земли, и зубастая рассмеялась. — Целуй мои нижние губы! Быть может, тогда я пощажу эту заносчивую суку.
Поглядев на Марию, вижу её слёзы, кровь, сочащуюся из носа. С ними не церемонились. Били, презирали, их нахождение здесь вообще считалось обузой и проблемой. Местные кошки ненавидели их и только искали предлог избавиться от чужеземок.
— Помоги… — дрожащим голосом, едва слышно, взмолила Мария. Она не хотела умирать из-за подобной ерунды. А ерунда — это, видимо, моя честь. Я… я же просто должен был унизиться перед этой жестокой женщиной! Мерзость, но что ещё я могу?
— Я сделаю это… — отказавшись от сопротивления, губами двигаюсь к смуглой, воинственной и пугающей меня, женской плоти…
Глава 8
Этот плотный мех вокруг её складок выглядел мерзко и неприятно. Пусть все мужчины, которых я знал, были частично или полностью озабоченными, многие чурались подобного, куни… Даже в нашем мире это считалось слабостью, признаком коблука, под который, собственно, мы сейчас все и угодили. Да простят меня все истинные мужики мира…
Лицо моё касается густого меха, губы прикасаются к складке сомкнутых половых губ. Кошка, заурчав, берёт меня за голову и вдавливает в своё лоно.
— Жарче, целуй жарче, используй язык! — Даже вздохнуть под её давлением оказалось сложно. Я думал, запах ударит в нос, думал, меня стошнит, но внезапно никакого противного запаха не последовало. Напротив, ощутился аромат цветов… нет, стоп, шампунь⁈ Запах был слишком приторным, нашим. — Ну, я сказала, целуй! — Получаю подзатыльник, языком проскальзываю сквозь её щелочку, от чего главарша тут же застонала. Я не знал, что делать, вообще не понимал принципа и чего от меня ждут, потому двигал языком в определённой области. Создавалось впечатление, что я просто засунул язык в нечто, отдалённо напоминающее мой собственный рот. Странное, слегка убогое чувство, гнетущее давление её руки и множество взглядов с подвыванием Марии не способствовали созданию романтической обстановки. Из всех собравшихся кайф испытывала лишь одна, та, чей хвост уже обвился вокруг меня, а руки на голове ослабли. Внезапно, к стону добавилось и мурчание, прошло не больше минуты, ноги кошки затряслись, а после, клацнув зубами, она вжала меня в своё лоно так, что её складочки, аж губы мои, поглотили.