Убивать сильнейшего воина никто не собирался. Одноухая никогда бы не позволила, наложила вето; так же не дала бы такого приказа двуххвостая глава Олай Дав-Вай. Ведь она самолично одобрила действия подопечной, а после: «стало быть, если проклятье не исчезнет, придётся умереть и мне?» — умирать двуххвостая не собиралась, по крайней мере до тех пор, пока дочь не разродится.
— Твой грех очевиден, но завтра — последний день Цветения. Ты нужна живой. — Видя, как пала духом после признания воительницы некогда сильная семья, Олай Дав-Вай добавляет: — Если подумать, всё не так плохо. Укому, у него ведь мог подняться и не только из-за тебя, верно? Да и проклятие могло быть наслано ещё до тебя, ведь остальное всего лишь домыслы. Окружи Кацепт Каутль теми самками, что были с тобой в день насилия. Возможно, твой грех не так уж и велик, а одна из воительниц просто приглянулась Цветку небес, а ты, не зная этого, всего лишь его слегка поторопила.
Все старейшины поднимаются из-за стола и одобрительно кивают. В словах двуххвостой они слышат попытку поднять боевой дух, показать, что не всё потеряно и рано сдаваться.
— Хоть ты и поступила омерзительно, — выдавила из себя одноухая, — но и о долге самки забывать не стоит. Рядом с самцом ты, Укому, должна вести себя не только как воительница, но и как самка. Искупи вину. Будь с ним нежнее и другим вели. Окружите самца заботой, настоящей, искренней. А если Агтулх не захочет наших Кетти, дадим ему любоваться своими самками. Мы заставим их целовать его цветок, вылизывать, молиться на него и просить милости, а после, когда бутон расцветёт, сами будем пользоваться его цветением. Агтулх Кацепт Каутль любит своих сестёр, готов отдать за них жизнь? Что ж, я никогда не видела такой любви самца к самкам, но и это нам на руку. Пусть оставит свою жизнь себе и своим вонючим светлокожим, а нам отдаст семена. — Внезапно жестко, в душе и на словах одобряя величайший грех лишь ради того, чтобы поддержать дочь, говорит одноухая.
Олай Дав-Вай в восторге от решения сестры, ведь по факту, впервые та одобрила её методы.
— Ему придётся полюбить нас. Во имя племени, во имя Кетти! — кричит двухвостая старейшина.
— Во имя Кетти! — поддерживают её другие старшие кошки.
Утро следующего дня. Лагерь выживших.
В очередной раз с момента падения самолёта я проснулся со странным чувством, что проспал. Состав моей охраны за ночь полностью сменился. Подозрительно. В особенности смущает то, что я лично запомнил тех, кто сегодня был в шатре — по лицу, а где-то и по другим, вечно открытым моему глазу местам. Это всё они, те, кто участвовал в нашей первой и, надеюсь, не последней оргии. У одной, той, что стояла с глиняным графином воды и мило улыбалась, была родинка у пупка. Тогда эта ебнутая, на всю голову, высунув длинный, острый язык, с удовольствием насаживалась на большой палец моей ноги. Та, что слева от неё, держала поднос с фруктами и имела три шрама в виде удара когтями на плече. Вот она с большой радостью вылизывала мои пальцы, прежде чем воспользоваться ими для самоудовлетворения. Также, у входа, с оружием в руках, я видел Ахерон и краснопёрую, мускулистую здоровячку. По усталым глазам её, по хвосту, который просто веником лежал на земле, было понятно, что эта Кетти как всегда — не в духе.
Я понимаю, что такие внезапные перемены и наличие главного воина поселения в качестве моей личной стражницы не к добру.
— Доброе утро, Агтулх, — заметив, как я на неё таращусь, холодно приветствует красноперая. Как твоё самочувствие?
Хм… Ещё раз оглядываю местных девок, пока меня умывают, вспоминаю, какой сегодня день. А… день случки. Пока умывали и наводили порядок на моей голове, я подобрал, на мой взгляд, самый подходящий моему проклятию ответ:
— Что-то изменилось, да? Не знаю почему, но я чувствую, как силы наполняют меня.
Красноперая с облегчением вздохнув, отворачивается. Кажется, она усмехнулась и попыталась скрыть улыбку, уйдя от темы. Хотя её хвост, резко двинувшись из стороны в сторону и слегка приподнявшись, не смог утаить эмоций.
— Тебе показалось. Поднимайся быстрее, тебя твои самки заждались, — говорит гром-баба, и я точно понимаю, что надо мной повис какой-то пиздец. Слишком добрая ко мне, слишком снисходительная, и ещё это… меня пустят к девчонкам? Да с хуяла такая щедрость, особенно от тех, кто к каждому лишнему взгляду ревновал. Не сук, так не пойдёт, где мой гугл, где справочник по выживанию в жерле вулкана или на Луне, где мистер Бэтмен, человек-летучая мышь? Где супергерой Добрыня⁈
— Извини, Агтулх, сегодня без папы. Его готовят к церемонии, он стар, это требует много времени. Тебя тоже начнут готовить, но с наступлением заката. — Нас нарочно разделили, не подпускали друг к другу, проверка какая-то? Что-то стрёмное происходило, важное, потому я чувствовал, настал момент исполнить свой долг, готовить себя к ночи, где мне наконец-то позволят выбрать самку… тьфу, блять, то есть женщину!
В театральном я никогда не учился, играл лишь в школьной юмористической команде, но пародии, мне, вроде бы, удавались неплохо. Не плохо как для школьника, да и симулянт из меня хороший. Когда мы уже были на пляже, коснувшись головы, словно испытал головокружение, сделал вид, что пошатнулся, позволив стоявшей рядом здоровячке меня поддержать.
— Что такое⁉ — обхватив меня руками, с полными испуга глазами, воскликнула она. Вокруг повисла тишина, девочки-волейболистки, что весело что-то обсуждали у моря, услышав испуганный крик кошки, замерли. Замерла и стража, а я, слегка обмякнув, рухнув на пышные груди, упёршиеся мне в спину, проговорил:
— Простите, это всё слабость из-за проклятья. — Нужно вызвать сочувствие, сопереживание. Ощущая, как ко мне прижимаются, как будто пытаясь поднять, сосочки кошки буквально ползут по спине вверх. Я встаю на ноги. — Минутная слабость. Я что-то ощущаю… О, мы ведь ещё не представились, Алексей, а как вас зовут? — Наконец-то спросил у этой кошка-бабы.
Кетти опустила взгляд. Что это, я ей настолько противен, что она даже представляться не хочет? Блять, мерзко, но другая культура, может, у неё вообще имени нет, а я приставал.
— Извините…
— Меня зовут Укому! — воскликнула красноперая. — Я старший воин племени Кетти и та, кто силой осквернила твоё тело. Мой поступок недостоин Кетти, я считала, тебе, избраннику богов, знать моё имя незачем. Думала, проклянешь, потому и не говорила. Если сможешь, прости.
Какие неожиданные эмоции. Этой ночью ей явно кто-то втащил, или же случилось что-то настолько важное, что моя значимость возросла в разы. Тогда, возможно, стоит сделать то, что и положено святому агнцу:
— Я прощаю тебя. — Встав плотно на ноги, поворачиваюсь к кошке, а после, сделав шаг навстречу, обнимаю обеими руками. — Всё хорошо, я не только прощаю, но и благодарю вас, ведь ваши самки спасли меня и Добрыню. — Прижавшись к женской груди, понимая, что вот-вот в моих шортах поднимется тот, кто должен отдыхать, тихо шепчу Укому на ушко: — Где-то появилась она, та, на которую проклятие не действует. Не знаю чем, но я чувствую, она рядом…
Челюсть кошки слегка опустилась, а рука резко и небрежно схватила меня за яйца. Ты чё, блять⁈ Хватка оказалась слегка болезненной, и я тут же оттолкнул её от себя. Кошка поднесла ладонь к носу, глядела на неё большими зелеными глазами, начала принюхиваться. Сжав пару раз свою здоровенную кисть, с слезой, едва заметной под правым глазом, Укому оскалилась. Ебнутая, по ходу, моя доброта ещё мне боком выйдет. Заметив мою реакцию и то, как я от греха подальше прикрываю пах, она рявкнула подругам:
— Мама была права, он простил нас! — Все как одна, участницы прошлого группового изнасилования, краснеют и стыдливо опускают головы.
Простил-простил, а по яйцам зачем бить? Ещё и руку нюхала как-то странно, извращенка несчастная.
— Цветок зацвёл, — глаза Укому стали пугающе садистскими, а улыбка напоминала демоническую. — Не стой, Агтулх, иди, ищи предназначенную и найди ради нас всех и своих собственных сестёр. Кетти, сопроводите его! — говорит старший воин и чуть ли не в прыжку от радости направляется куда-то по своим делам. Да бля… вовремя я заговорил про течку. Вон, эти дуры уже были готовы нашими девками угрожать.
Справив естественные нужды в новых туалетах, по требованию кошек умываюсь в море, после позволил омыть меня от соли пресной водой. Затем, позавтракав, я сажусь возле волейбольной площадки. Отстранённый от работы, физических нагрузок, гляжу на другую часть берега. На ту, где другие кошки следили и ухаживали за батей. Сегодня с ним вели себя по-особенному. Возрастные, крепкие самки буквально облепили его, стараясь всячески препятствовать даже нашим переглядкам. Ещё раз поглядев на нашу сторону, потом туда, где кипела работа, и вновь на Добрыню, я делаю кое-какие выводы: кошки зачем-то разделили нас на три лагеря.
От меня отгородили возрастной контингент женщин. Тех, кто продолжал работать по лагерю: готовить еду, стирать, копошиться в маленьком огородике у джунглей. Их просто оттеснили. Со мной на этой части пляжа остался весь наш молодняк, те же волейболисточки. Часть девочек на пирсе кидали удочки или же с корзинками в руках собирали рыбу на мелководье. Ещё некоторые бездельничали, резвились с кошачьей молодёжью, играли в мяч. Дед был особой третьей частью, той, которую вообще ни к кому не подпускали. Ни к нашим старым бабам с Марией, ни к молодым, ни ко мне. Только возрастные кошки.
Отловив пару полных корзин всяких прибрежных морских гадов и передав Кетти, наши собираются на игру. Внезапно замечаю на другой стороне очерченной игровой территории собравшуюся команду молодых кошек. Интересно, когда только успели? Кажется, волейбол хорошо объединил девочек всех видов. Кошечки уделяли не так много внимания правилам игры, технике, как возможности поймать мяч, отбить его, а потом, ебануть по нему да посильнее. Заставив тем самым наших девочек бегать, прыгать, издавать сексуальные звуки, смешивши