Дед разогнал очень странную тему. Даже не знаю, какую херню он в жизни пережил, и в данной ситуации, словив паническую атаку, даже спрашивать не хочу. Сейчас трудно думать о собственном быте, о том, как запастись лекарствами, как поступать в случае травм. Если мы ещё и подопытные, то, скорее всего, нас вскоре начнут убивать, травить, как испытуемых крыс, проверяя на нас какие-то страшные штуки. Не, в пизду, не хочу думать о себе как о подопытном, страшновато. Уж лучше обо всём думать как о игре, о квестах, о достижениях во благо для строительства ещё большего блага.
— Бать, честно сказать, мне не кажется, что это какой-то Паразит… или как ты его назвал. Больше верится, что мы все мертвы, погибли и переродились в каком-то странном мире. А уровни — это так, ерунда, которой местные боги наградили нас для отвлечения внимания от самого главного, от момента, как мы сюда попали.
Дед глядел на меня, молчал, я глядел в ответ на его и так же просто кивал головой. Наш разговор зашёл в тупик, и у никого нет ни единого доказательства для опровержения теории другого.
— Вы ошибаетесь, уважаемый Агтулх Кацепт Каутль. — Когда я подбирал слова, почти приблизился к цели ввести солдафона в мир привычных ММО, влезла одна из кошек. — Легенда гласит, что уровни есть божье проведение, через которое слабые и немощные могут прийти к силе, сравнимой лишь с силой богов, познать путь бога. Ваш приход, Агтулх Кацепт Каутль, есть ничто иное как приход проводника святого. Вы небесное знамение, вы ничто иное как перерождения мира и начало Нового божественного воскресения, от прихода коего начнётся царствование Кетти. Мы…
Вы фанатики, — подумал я про себя.
— Вы фанатики, — говорит прямо в глаза кошкам Батя. Старик недоволен, его религиозность под большим сомнением. Потому, как и каждый неверующий, переживший много дерьма за свою жизнь, он говорит:
— Покажи мне своего бога. Можно я спрошу у него, за что умирают дети, почему на свет появляются мертворождённые, из-за чего начинаются войны, и почему, закончившись раз, они начинаются вновь? Покажи мне этого бога-ублюдка, создавшего такой мир. Дай я кое-что спрошу о героях. И не о тех, кто оружие взял, а о тех, кто от рождения своего калеки, немощны. Я хочу спросить у него о людях, что убивают одних и под риском смерти на плечах своих из огня выносят товарищей. Кошка, ты не знаешь, о чём говоришь.
Нижняя губа Добрыни задрожала. С жёсткостью, ненавистью и болью в голосе он сжал кулаки и продолжил:
— Я знаю случаи, когда детям втайне скармливали убитых родителей, жрать нечего было. Видел на касетах, как ослеплённые верой взрослые расправлялись с немощными детьми, насиловали, резали. Думаю, этот урод, тот, кого вы называете богом, не найдёт, что мне ответить, как всегда промолчит. В лучшем случае, уступит права голоса кому-то более компетентному. Ха-ха-ха…
Взявшись руками за голову, дед опустил взгляд на пол. Шатёр заволокла тишина, что сдавливала горло и заставляла сердце дрожать. Это ужасающий опыт Добрыни, это то, каким в прошлом, да и в настоящем, являлся мир, который сми от нас целенаправленно скрывали.
— Извини, милая, ты тоже, Лёш, того доброго бога нет. Либо он в отпуске с момента сотворения всего. Да он же чертов псих! Простив огромное количество грехов всё ещё живых, ублюдков, запачкавших руки кровью, их не карают сразу, а когда те умрут не своей смертью — всё, ведь убиенных щадят, балуют раем… И почему же, почему каждого умершего своей смертью он готов сослать под землю, скинуть в ад за то, что тот не вовремя почистил зубы? Когда убиенных тварей, непременно возьмётся чествовать, а грехи их прощать, не понимаю.
Старому военному явно есть, что предъявить богу, хватает тем, о чём с ним поговорить.
— Лёх, я своё слово сказал. А ты дальше сам думай… О, и это, что у тебя с этим, ну, твоими уравнениями? Или…
— С уровнем, у меня теперь тоже второй, — с трудом натянув улыбку, ответил я.
— Теперь и твоя совесть запачкана, да? За что дали, тоже кого-то убил?
— Пока не понял, — быстро ответив, спрашиваю: — Бать, ты я так понял, в бога вообще не веришь, а в дьявола и ад, значит…
— Да верь я, верю, — тоже улыбнулся Добрыня, что сильно удивило.
— И в какого?
— Конечно же в 152-миллиметрового, вот он-то бог, ещё и нихуя себе какой реальный. — Дед от моей разочарованной реакции расхохотался. — Если разобраться, по вашему, я вообще язычник, ведь верю ещё и в 122-мм, и даже в новомодный 5.45, хотя, как по мне, 7.62 поинтереснее. Хоть воду в вино не превращают, но, молодой, поверь старику, иногда такие чудеса творят. — Дед смеётся ещё громче. — И коленки на ноги поднимаются, и неправедных, запутавшихся, в верующих превращают. В общем, мой бог — это оружие, тебе я тоже настоятельно рекомендую в этого бога верить…
Похлопав меня по плечу, Добрыня выходит и уже откуда-то из-за шатра кричит:
— Поднимайся, трутень, и дуй на пляж, там сейчас такое шоу, охренеешь!
Глава 16
Восторженные, эмоциональные речи деда заставили подняться. Я думал, что там апокалипсис, вторжение, пришельцы, но увиденному удивился не меньше. По пляжу, в чем мать родила, щеголяла добрая половина нашей волейбольной команды. Девки совсем с ума посходили: без трусов и лифчиков, тряся всем тем, что так старательно прятали, они играли в пляжный волейбол. Ради честности, не все были голыми: половина, словно окаменев, став статуями, расселась под пальмами, укрывшись тонкой, легкой, продуваемой морским ветром одеждой. Они чего-то ждали.
Как выяснилось, меня. В числе последних, более-менее адекватных и всё ещё одетых оказалась Мария. Дождавшись меня у спуска с холма, она кинулась в нашу сторону с обезумевшими глазами. Кошки сдержали её, грубо оттолкнув, зарычали. Чё здесь происходит…
— Лёш, у нас проблемы, нужно поговорить с глазу на глаз, — вновь кинувшись ко мне и повиснув на копье Кетти, говорит Мария.
— Ага, знаем мы, обойдешься, цветение уже состоялось, — вновь отталкивает её кошка.
— Тем более, — не унималась Мария, — дайте нам немного поговорить, пожалуйста. — Что-то в её поведении пугало, в первую очередь, это чётко отслеживающееся в глазах безумие. Завидев нас, бросив мяч, рыбалку и сбор у пляжа, к нам поплелись абсолютно все девушки.
— Добрыня, что произошло? — видя, как деда облепливают женщины постарше, через несколько человек крикнул я.
— Эффект Агохлу и Оноха, — смеясь с моей реакции, выкриком ответил он. — Наслаждайся и будь осторожен, чтоб не оторвали!
Услышав деда, мои стражницы стали ещё плотнее, их число возросло кратно. Да и сменились они все: вчерашних воительниц Укому, да и той же Ахерон с Мир-ри не видно. В поведении наших женщин чувствовалось нечто знакомое, присущее прошлой ночью моей Мир-ри. Сначала она тоже теряла контроль, делала необдуманные вещи, но на раз второй, кажется, сознание стало к ней возвращаться, хотя сама по себе она даже ходить не могла. Только хвостом меня обвив, всё к себе тянула, да щелочку свою подставляла, ненасытная.
— Можно мы поговорим с Марией? — обратился к стражникам я. Эта стюардесса ведь целитель, она же не может в миг просто из-за каких-то лун стать животным. Да и прошла же эта ночь.
— Нет, нельзя! — прорычала кошка. — Эффект ещё остался в воздухе, видишь, как они глядят на тебя? Отдашься им — разорвут.
Ебать, чё всё настолько плохо?
— А как же тогда держитесь вы? — спросил я у кошек.
— Мы умеем друг другу помогать, наши языки — наше спасение, — повернувшись ко мне, с гордостью заявила мускулистая, невысокая кошка. Она явно этим гордилась, показывая мне свои белоснежные зубки и высунутый, до неприличия длинный, раздвоенный, словно у змеи, язычок. Честно говоря, это выглядело стрёмно, однако желание проверить «а как же оно ощущается» таки возникло в голове.
Не-не, забудь. — Потряс головой, отогнав все мысли, на прямую сказал Марии:
— Вы не в себе, идите, э… — слово оказалось крайне смущающим, — в… вздрочните… должно отпустить.
— Уже пробовала… — внезапно резко и без капли смущения ответила Мария. Серьёзно? Блять, чё, а почему тогда…
— Значит, мало работала, — вступилась за меня и ещё раз оттолкнула стюардессу кошка, — найди ту, кто тебе поможет, используйте соки друг друга или ждите новой ночи. Мы же предупреждали вас, сто раз говорили: новой ночью станет легче.
— Не могу, всё зудит, всё горит, мне нужно… нужно побыть с… Алексей, помоги, ну объясни ты им. — Пуская слёзы, умоляя, падает на колени Мария. Девушки вокруг, те, что в одежде и уже без неё, тоже падают на песок, подвывая, просят помощи, а я… я… я хочу, могу кого-то взять, но блять, их слишком много, чё делать-то, а⁈ Всем невозможно помочь!
Вдали слышно, как басом смеётся Добрыня, кажется, сегодня он уже это проходил. Тех, кто кое-как сдерживался, считанные единицы. К счастью, в числе прибавившихся нудисток-извращенок я не заметил Оксану и Катю. Их не было на пляже, в воде и на площадке. Когда начался обед, и тётя Вера спокойно, словно с ней ничего не было, раздала порции, я девочек также не заметил. А вот после, как обычно вернувшись к наблюдению за игрой, в которой кто-то назвал ночь со мной главным призом, они таки появились. Вышли из кустов, приобнимая друг дружку за талию. Румянощекие, загорелые, в нижнем белье, при взгляде на меня девочки очень смутились, отпустили друг дружку и побежали в свой шатёр. Блять, ну надеюсь, я всё неправильно понял, и у девочек просто есть иммунитет к этой заразе.
Игры на площадке переросли в споры, красивая игра превратилась в грызню, толкания, попытки выпендриться, а после — в ругань, в которой дамы пытались решить, кто именно из пяти победивших возляжет со мной. Под гул, злобу, полное игнорирование моих попыток хоть как-то успокоить девушек, зад мой, от греха подальше, уводят в сторону. Туда, где сейчас, рассевшись на песке, играл в самодельные шахматы Добрыня.
— Дура, я же говорю, конь ходит буквой Г! — повысил голос на свою вечную стражницу и, по ходу, самую любимую ученицу Добрыня.