Эх, Ахерон… знала бы ты, на сколько сильно ошибаешься касательно мировоззрения наших девочек. Хотя ты и знаешь, тебе рассказывали, что в нашем мире именно мы бегаем за бабами, а не они за нами. Тогда ты поморщилась, даже рассерилась, едва не ударив кого-то из наших. «Как может зрелая самка бегать от самца? Она должна рожать, а после восстановления, вновь искать семя, возможности сделать племя сильнее!» — сказала ты, так и не осознав всей прелести положения наших женщин. Хотя, справедливости ради, скажу, что и им у нас тоже бывает нелегко. Всё же они не такие падкие до членов, как ты.
Наказание, обещанная ночь с Медоедом, страшнейшим из воинов всего этого зверинца, в добавок теперь — просьба студенточки «решить вопрос по-мужски». Блин, любой нормальный парень махнул бы рукой и пошёл трахать всё, что его обожествляет, а тут мою самооценку задели. С криком «Эй, блин!» тронули воспитанное в моём мире мужское самолюбие.
Лицо моё скривилось, и, коверкая слова, едва слышно повторил:
— Ты же мужчина… бла-бла-бла… засранка мелкая, без тебя знаю. — Пнув ногой камень, услышал, как кошки хихикают за спиной. Сучка, выпороть бы эту Оксану вместе с двумя зеленоглазыми. Да потом отпердолить так, чтобы ходить ещё три двулунья не могли, бесят.
— Так что, прикажете её проучить? — Явно ожидая одобрения, нежно и ласково поинтересовалась Ахерон. Ей меньше других нравились мои «соплеменницы», хотя, по чести воина и по отношению, она вела себя получше многих. Проучить, да… Я же спасти их хочу, а не… Голову мою посетила светлая мысль. Конечно, точно… В ночь Агохлу и Онохо кошки же с катушки слетают, чуть ли не с ума сходят. А что мешает мне устроить этой ночью небольшой ролл-плей? Лёгкое садомазо со связыванием, издевательствами, а после, когда назначенная мне будет в отключке… хе-хе-хе.
Мышцы на моём лице дрогнули, исказили его, сделав злодейским. Ахерон тут же всё поняла. Улыбнулась с искренней радостью на мордочке.
— Наконец-то вы поняли, на сколько они прогнили, и как сильно мы превосходим их… Я подготовлю для неё настоящую пытку. Можете не волноваться, никто не узнает, что это ваш приказ, и в лице самок племени вы останетесь…
— Нет. — Подняв руку, случайно ткнул кистью в грудь Ахерон.
— Нет? — Выпучив глаза, переспросила она.
Боже, какие у неё сиськи упругие. Кисть сама по себе сжалась, после ослабляя хватку и наоборот, усиливая, я, в раздумьях о её размере, прихватываю Кетти пальцами за сосок, заставляя издать томный: «Ох!». Лишь когда коленки Ахерон сомкнулись и та, чуть не выронив копье, прошептала: «Пощады!», я наконец-то вспомнил о Оксане. Блин… и о чём я только думаю.
— Я сказал нет, — зайдя кошке за спину, вспомнил старую шутку и, — Не сутулься, Ахерон! — Сильнейший шлепок по жопе. Та взвизгнула, встав на носочки, через плечо поглядела на меня не кошачьими, а щенячьими глазками. По ножкам её что-то потекло.
— Как же вы собираетесь их пытать? — Опираясь на древко двумя руками, с подрагивающей попкой, не сводя с меня зеленых глаз, спрашивает кошка.
— Так, как ещё никто и никогда в вашем мире не пытал самок, — пройдя мимо Ахерон, с наигранной злостью и предвкушением, добавляю — В Агохлу и Онохо я желаю видеть её в шатре, привязанной к дереву, связанной по рукам, ногам, с кляпом во рту. Пусть видит всё, молит и…
— Это может её убить, — внезапно вступилась вторая кошка, — её сознание не выдержит искушения!
— Отлично! — Восторженно воскликнула Ахерон. — Эта пытка, нет… казнь, она так же прекрасна и чудесна, как ваши касания, Агтулх. Я распоряжусь, чтобы всё исполнили в лучшем виде!
Подойдя к воительнице, я вновь пальцем тыкнул в её огрубевший, торчащий сосок. Молодец, Ахерон, какая же ты у меня молодец…
Глава 23
Паруса, полные ветра, с древесными длинными галерами, наполненными снующими туда-сюда силуэтами, показались на просторах голубых морей. В этот раз ни одна, не три, а десятки, и в каждой из них минимум сотня гребцов и неизвестно сколько воинов. Их приближение раскрыто лишь благодаря ярким лунам, неторопливым тучам, которые нарушили пророчество провидцев и окутали полуостров часом позже запланированного.
Огромные корабли, многочисленный экипаж, что даже между собой различался в росте. Нарушая правила конспирации, они кричали, рычали, хрюкали, издавая звуки, подобные тем, что могла издавать свинья, когда её колят.
Добрыня, человек, переживший множество битв, конфликтов и личных врагов, тот, кто всегда относился к проигравшему как к воину, достойному почестей, с высокого холма смотрел на флот свинорылов. Впервые в своей жизни, лишь слыша их вопли и издали видя отдельные силуэты «гигантов», которых те вели за собой, он испытал отвращение. Это были даже не боевые свиньи, не орки из фэнтезийных книг, историй вечно живых классиков. Добрыня много читал, он любил книги, любил необычных героев и антагонистов, но тех, кто шёл под парусами, на которых изображена виселица, полюбить не мог. Кетти рассказали старику о том, как поступали захватчики с «рыбачками», теми, кто обитал у берегов. Его недоверие к историям кошек развеяла раненая Гончья, что также не скрывала открытой неприязни к захватчикам. Вдобавок финальную точку поставила Рабнир, назвав всех «свинорылов» пожирательницами детей, создательницами пустошей.
Абсолютное зло — именно его увидел в лице чёрных парусов Добрыня. Поэтому он и решил действовать соответственно.
Тот же вечер. Лагерь выживших.
— Эй, эй, я сказала: Конь ходит буквой Г! — кричит из-за стола молодая кошечка-ученица.
— Конь ходит… «тыгдык-тыгыдык»! — воспротивилась ей мать, стукнув рукой по столу, добавила — или ходит с «игого»! С «гы-гы-гы» ходит, а то что ты показала, это не конь. Так летают только дальние птицы!
— Мама, — пищит кошка, — это ведь игра, и тут всё не как в реальности. Конь ходит вот так, буквой Г. — Взяв фигуру по начертанной на песке доске, перемещает ту девчонка.
— Это игра, — стоя над матерью и дочкой, пытаюсь успокоить вторую я. — И как в любой игре, действия в ней вымышлены, а победы — умственные. В них сила и возраст не важны, главное — смекалка.
Когда я, поздравляя с победой, положил молоденькой кошечке руку на голову, а после всего лишь пару раз погладил, молодая мамочка, ничем не уступающая дочери в красоте, расплылась в соблазнительной улыбке:
— Вы же наградите мою лучшую сучку за столь сильную игру? — говорила мать о дочери. Хе-хе, не тёть, твоей нудистке только четырнадцать, а мне за это, в моём мире, страгача лет на восемь дали б. Так что не могу, хоть мы и на чужом острове, в чужой реальности, пусть взрослеют как положено, без всяких наших гадостей. Дети — цветы жизни, цветы нужно поливать добрыми словами, удобрять денюжкой, подарками, как я сестёр, а вот трогать… Срывать их бутоны будут другие.
— Оглянитесь, — кивнув в сторону, прошу я очень темпераментную мамочку. Та, запрокинув голову, смотрит за спину, где за такими же, расчерченными на песке игровыми полями, сидят ещё как минимум пятнадцать пар кошек и наших девочек. — Как думаете, что будет со мной, если я решу благодарить за победу каждую?
Кошечки, старшая и младшая, опустили уши. С их хвостами на песок пала и всякая мотивация играть. Эх… Победительницу, жаждавшую моего внимания, я прижал, по-братски поцеловав в темечко. Затем, потрепав по голове, выдал несколько комплиментов в адрес её слабой игры, внешности, а после рассказал о её светлом будущем, если девочка продолжит развиваться. В прошлый раз, на «столе», далёком от этого, данный метод сработал, обиженки воссияли, а я, сохранив лицо, смог продолжить наблюдать за игрой, в которой, по факту, и сам был пиздец как слаб. Спрашивается, на хуй я её объяснял⁈ Да потому что… Местные должны понять, что, кроме охоты, издевательств над близкими, насилия и секса, есть и другой досуг.
— Эй, Агтулх! — послышался голос Маугли, а вернее, девчонки, что попыталась копировать его способность перемещаться по лианам, и, недолетев до нас метров тридцать, сорвавшись вместе с куском лианы, ебнулась в кустах. Крикливая, с белым мехом по телу, явилась с заходом… — Агтулх, я пришла за тобой! — С торчащей в руке веткой, что насквозь пробила мягкие ткани, машет мне здоровой ручкой Медоед. Очуметь, на сколько же сильная у неё толерантность к боли.
По заветам Добрыни, этой ночью я был обещан ей. То была жертва во благо Кетти и «Всего дальнейшего мира». Так говорил дед, и кто я такой, чтобы спорить с заключениями Бати. Меня частично всё устраивало. Я ж не кустарный Рембо, а простой, обычный Ростовский Мактрахер с ирландскими корнями. Естественно это шутка, попытка успокоить себя в условиях, когда, любая, даже самая молоденькая кошечка, едва достигая пубертата, очень хочет твоего внимания.
— Агтулх, я так спешила к вам! — Как только она выбралась из кустов, кровавых ран на теле её прибавилось, блять, что с тобой… — Понимая, что ни одна из аниме-принцесс, вайфу, не смогла бы проигнорировать рану своего героя-избранника, исполняя роль клишированной самки нашего мира, кидаюсь на встречу Медоеду.
— О боже, храбрая Рабнир, как же вы получили эти раны? — Бегу к ней с наигранной заботой, криком требую у кошек принести всё необходимое для обработки ран. Мария, в наших непринуждённых беседах, многому меня научила: системе обработки ран, тому, какие местные зверодевочки лекарства используют и как накладывают. Нам же нужно было хоть как-то оправдать наши беседы, потому маломальские знания в «исцелении» я приобрёл.
— Горячую воду, прижигающую смесь, быстр! — Командую я кошкам, а после, переведя взгляд на глупую Рабнир, опешившую от моей заботы, спрашиваю: — что случилось? Неужели какое-то ужасное чудовище посмело напасть на вас, воительница Рабнир?
— А? Ну… нет, палка, куст, э-э-э, хе-хе… — Рабнир глядит на лица замерших вокруг нас молодых кошек. Она же не могла признаться при них, что лиана её тупо оборвалась и при падении руку ей пробила обычная ветка. — А впрочем, да! То был жуткий зверь, уже мёртвый э-э-э… корч!