— Трагедия… — вспоминая о словах выживших, о том, как враг искусно использовал луки и полностью игнорировал выстрелы из оружия республиканцев, проговорила адмирал. — Мы потерпели фиаско. Меньше чем за неделю число убитых перевалило за девяносто, а раненых и больных так и вовсе четыре сотни. Нужно что-то менять в нашей стратегии, в планах.
— Адмирал, — высоким, сладковатым голоском произнесла одна из капитанов, — рано вешать нос. Моя семья вскоре пришлёт ещё два корабля, а это, между прочим, восемь пушек и две сотни смелых конкистадоров. Случившееся с Хредичи есть ничто иное как расплата за пренебрежение к врагу.
Адмирал с трудом сдержала эмоции. Капитан Хредичи являлась одной из опытнейших в своём деле. Если она попала в ту ловушку, то, скорее всего, и сама Глатческо так же попалась бы на вражескую уловку.
— Каждый второй в нашем форте либо ранен картечью, либо испытывает проблемы со здоровьем после столкновения с местным, переменчивым климатом, — говорит адмирал. — В ближайшее время, до восстановления и пополнения наших рядов, я запрещаю любые миссии, не связанные с пополнением запасов пресной воды. Первое впечатление после победы на берегу оказалось ошибочным. Капитан Хредичи — герой страны, герой нации, и мы, как её товарищи по оружию, проводим её со всеми почестями. С трауром в девять дней и приказом о сохранении перемирия в это время.
Никто из капитанов не посмел оспорить столь благородный и в то же время необходимый жест. Низшие чины склонили головы, покинули шатёр, в то время как сама Глатческо задумывала использовать совершенно другую, новую даже для себя тактику.
Глава 31
Вечер того же дня. Главное селение Кетти.
Лёжа на подстилке из трав, глядя в небо, я всеми силами пытался забыть весь тот мрак, что пережил прошлой ночью. Едва я успел вкусить запретный плод Оки, облапать её, заставить кричать восторженно моё имя, как… Для неё всё закончилось. Явился боевой отряд, явился с победой. Прибыли кошки Добрыни, а с ними Рабнир и Гончья. Они были на взводе. Без разговоров, доказывая своё физическое превосходство, медоед раскидала всю охрану, отпиздила порывавшихся ко мне других претенденток, а после, заставив меня её душить, потребовала жесткого «соития». С её слов, вчера днём они одержали самую крупную, обещавшую изменить историю, победу. Рабнир прямо пищала от восторга, говоря о том, что сам Добрыня назвал «тиром». У наших воительниц всё получилось, это радовало, точно так же, как продолжали радовать наши местные, менее значимые социальные победы. Они касались поведения учащихся детей, их отношения к учителям, играм и самим предметам. На удивление, внутри деревни ботаника и огородничество нашли поддержку не среди детей, а более взрослого, малоподвижного населения. В числе заинтересованных, то ли на счастье, то ли на беду, увидел единственного старого самца деревни. Тощий как тростинка, как сморщенный, высохший изюм, он с интересом прибился к детской группе учеников, заботясь о малышне словно профессиональный нянька, вместе с ними повторял действия по возведению грядок и огородов. Он был увлечён садоводством, при этом не без интереса бросал красноречивые взгляды в сторону наших очень избалованных вниманием мужчин, молодых девчат. Когда кошки текли от такого внимания, те же волейболистки, даже после ночи Агохлу и Онохо, очень сдержанно отшучивались, старались держаться от старика подальше. Тот же, в свою очередь, и не настаивал. Всё, что его интересовало, была светлая кожа, и он очень быстро нашёл объекты для «исследований» в лице Тётушки Веры и той нездоровой маньячки Пироманши. Возрастные бабы из нашего мира обладали характером, стержнем, не позволявшим мужчинам вести себя с ними неподобающим образом. Однако, так как дедок олицетворял собой божий, послушный и мирный одуванчик, проблем с ним возникнуть не могло. Договорившись между собой, эти две особы быстро окрестили себя частью гарема, охомутали того сладкими речами, обещаниями, едой и историями, которые никто, кроме них, не мог приготовить или рассказать.
Через лапшу на ушах, богатый жизненный и постельный опыт, путём, проложенным через желудок и женские хитрости, наши тётушки даже в другом мире, лишённом мужчин, нашли своё счастье. Или же обменяли его на меня…
— Лёшечка, миленький, ну подсобите, дорогой, ну, сделай так, чтобы цветочек твой аленький на дочурку его поглядел. Христом Богом прошу, мне же тоже отдыхать на…
Уговаривала меня тётя Вера, чуть ли не со слезами на глазах.
— Да тише вы, тише… — шикая на ту, уводя в сторонку подальше от посторонних глаз кошек. Что ещё не остыли полностью от проклятой ночи. — Договоримся, потом покажете, кто там и что.
Вот она, коррупция во всём своём великолепии.
Торговля моим вниманием шла полным ходом. Сейчас, после очередной ночи с Рабнир, что, к счастью, на прочь отказывалась залетать, к её сумасшедшей компашке присосалась Гончья. Последствия битвы также не отпускали эту храбрую воительницу, отличавшуюся от тех же кетти и медоеда сдержанностью. Я пообещал «сделать ей приятно» в тот же день, когда она приведёт к нам своих соратниц, сделав их частью племени. То же касалось и Рабнир, только медоед не та личность, что контролирует правильность последовательности действий. Она приходит и берёт своё тогда, когда может, а если не может — сделает всё, даже самое безумное для достижения желанной цели. Очередную битву подряд Добрыня не пускал в бой Рабнир, помешанный на битвах мозг белохвостой тронулся в неправильном направлении, и подлечить её ментальное состояние пришлось именно мне. Вечером, безумная, звероподобная, ощетинившаяся мехом, с безумными глазами и звериным оскалом, она набросилась на меня, а уже на утро, вылизывая мне стопы, целуя от пальцев ног и до шеи, мурчала, исполняя любое моё пожелание и прихоть. Как в бою, когда входила в некое подобие состояния берсерка, так и в постели, она с трудом могла отдавать отчёт своим действиям, потому до самого конца, как последний козырь, придерживалась дедом. Такой вот являлась противоречивая Рабнир.
За две недели безудержных, почти что еженочных «убеждений» и «разъяснительных» бесед моя полностью потерявшая моральное лицо личность, поднялась на несколько уровней, достигнув в развитии уровня кетти в возрасте от десяти до пятнадцати «сезонов». Пятый уровень полностью раскрыл все карты, которые требовалось собрать для дальнейшего прогрессирования. Кончить трижды — на четвёртом уровне, именно это казалось главным, а нет. Давка змея под одеялом стала бесполезной затеей. Пассивная прокачка с безопасным для местных девочек исходом оказалась пустой затеей. Лишь добравшись до пятого уровня, оприходовав разок Оки, затем, замучив до состояния мычания Рабнир и выебав её во все имеющиеся на теле дырки, я полностью осознал все аспекты своей уникальной силы. Моё тело для Кетти и Чав-Чав источало специфический аромат, испускало гормоны, соблазнявшие их, провоцировавшие возбуждение, нездоровую тягость к моей персоне. Это же в постели приводило к совершенно неожиданным, быстрым кульминациям и оргазму, который, при всём желании, местные не могли повторить с кем-то другим или удовлетворяя себя.
Когда Добрыня обладал по-настоящему чудовищно безумным, читерским скиллом, позволяющим, убивая других, становиться сильнее самому, когда Мария обрела невероятные целительские навыки, а ёбнутая на голову баба с деменцией овладела смертоносной огненной магией только потому, что разводила на кухне огонь… Я… я реально превратился в ёбыря террориста. Моя способность — доставлять удовольствие, сводить баб с ума в постели и заставлять их рожать⁈ Сука. Думая об этом, зная, как постепенно многие в нашем лагере раскрывают свои лучшие, боевые, в некоторых случаях геройские силы, способные в одиночку изменить ход битвы, я в свою очередь испытывал зависть и ненависть к своим богам. Противоречивые эмоции разрывали меня: с одной стороны, этот мир — мечта любого мужчины, с другой — я стану ебучим рабом, если не обрету силу, способную защитить себя и окружающих. Уже сейчас та же Оки, а с ней Катюха, физически окрепли настолько, что без труда скрутили бы меня в бараний рог. Они тоже поднимали уровни быстро, настолько, что кетти начали опасаться их, приглядываться, а Добрыня в свободное время без проблем соглашался преподать уроки рукопашного боя. Казалось, я единственный, кого он не хочет чему-либо обучать, учить, вообще хоть как-то влиять на моё становление мужиком.
— Бать, покажи мне пару приёмчиков! — выцепив его вечером в компании старых воительниц, прошу я.
— Мои приёмы тебе не нужны, — усмехнулся он, а после, толкнув в мою сторону двух кошек, добавил: — лучше отработай те, что тебе уже известны. Дерзай, Лёха, я видел, как твоё проклятие ослабло при виде их, лучшие стрелки Кетти наверняка привлекли внимание богов.
Блять…
Четыре ночи спустя. Где-то в джунглях.
Отряд снабжения Республики Рагозия.
Двадцать водоносов, с ними полсотни взбешённых, разъярённых, вооружённых до зубов, разодетых в лучшие защитные комплекты воительниц. Прошлый отряд, ушедший вчера за «водой», так и не вернулся. В лесу вечером слышались выстрелы, крики. Дикари, не знавшие о самых естественных правилах, атаковали отряд на водопое, наверняка убили, и теперь эти воительницы, что находились всего в паре сотен метров от пропавшего отряда, шли мстить. Цель их не вода, а бой, и каждое действие с расчётом на то, что враг появится, придёт по их души, позволив забрать их жизни. У каждой по четыре пистоля с рапирами, саблями и в то же время большими щитами, показавшими свою эффективность в засадах.
Добравшись до ручья, войско находит то, что и рассчитывало обнаружить: разбитый отряд водоносов, а с ними перебитых, валяющихся по разные стороны реки раскуроченных женщин.
Капитан Глатье Черные Рога, опытный сухопутный боец, без труда определила по трупам: «Их застали врасплох и убили, когда кинулись в разбег». Единственное, что не давало покоя взгляду капитана, так это стрелы целые, брошенные аборигенами. Обычно данный боеприпас считался ценным, его бросали в последнюю очередь, а здесь… Взгляд её зацепился за колчан стрел, оказавшийся под рукой одной из убитых республиканских воительниц. Труп упёрся лицом в землю, белые кудри Вадад глядели в небо, а руки раскинутые обняли голое, скрытое под собой тело.