Артиллерийская канонада, залп, последовательный, из более чем десяти орудий раздался на противоположном от республиканской крепости берегу. «Помяни говно, вот и оно!» В поселении атмосфера тут же изменилась. Мирно отдыхавшие в своей компании отряды Добрыни тотчас повскакивали на ноги, а сам старик, велев присмотреть мне за его бочками с вином, тут же пошёл кого-то искать. Паники или криков не было. Всё строго организовано, из режущего звука — лишь подвывание пары испуганных малышей, которых мамочки в скором порядке забрали из вечерних «яслей».
Внутреннее чутьё подсказывало, что ночной оргии в окружении знойных, служивых и покорных хищниц можно не ждать. Подтверждением тому стало появление в городе гончьих. Одну из которых несли на руках. При виде их у деда изменилось выражение лица.
— Что у вас там, блять, произошло⁈ — тяжёлой поступью, спеша к своим раненым, злобно кричал он. — Я же велел не вступать в бой!
— Мы и не вступали, командир! — передавая пострадавшую в руки помощниц Марии, говорит Гончья. Вслед за ними в лагере показались ещё несколько раненых, в этот раз кто-то из Кетти.
— Тогда почему… по кому стреляли пушки? — спрашивает дед.
— По джунглям, командир, по джунглям! — говорит Кетти. — Они просто взяли и выстрелили из всех орудий по береговой линии. Их ядра с цепями разрывали деревья, кусты, щепки и камни летели во все стороны. Слава небесам, никто не погиб, но раненые… — Кошка поглядела на пострадавших, а после на своё предплечье, пробитое куском дерева.
Дед молча, кивком головы, указал кошке в сторону остальных раненых. Сам он, наматывая на палец отросшую бороду, о чём-то задумался.
— Либо им плевать на деньги, что они так ядрами разбрасываются, либо у них есть кто-то очень глазастый, — бормотал он. Хоть я и не был стратегом, гениальным тактиком, снабженцем и знатоком военного дела, но мне показалось, что враг поступил вполне логично, особенно если собирался высадиться и не видел куда.
— Артиллерийская подготовка перед наступлением, бать, — сказал я. Дед поглядел на меня как на идиота. Взгляд этот был недолгим; отрицание сменилось гневом, затем, прикусив ус, он словно торгуясь с самим собой, покачал головой, и потом, только тяжело вздохнув, ответил:
— Возможно. Хотя это ж не картечь, не шрапнель… Ах, чёрт, ладно, время пока… — Очередной залп десятка с лишним орудий грохотом прокатился по округе.
— Цха! — позвал Гончью Добрыня.
— Да, мой генерал⁈
— Там ещё были наши?
— Только наблюдательные посты!
— Ясно. — Батя ещё раз поглядел в сторону места, откуда в и без того темное небо поднимался едва заметный дым. О зажигательных снарядах в этом мире мы ещё не слышали; возможно, дело рук не только пушек, но и магов. А маги были последними, кто прибегнет к своей силе, если это не требуется.
Спустя час был третий, заключительный залп, после которого, у лагеря, где в строй собралась переодетая в республиканские одежды армия Добрыни, показалась очередная, раненая, опалённая пламенем, Кетти.
Держась за обгоревшую щёку, тяжело дыша, она проговорила:
— Высаживаются, мой генерал! Имперцы высаживаются на наш берег!
Глава 5
Когда Красные штаны (диверсионный отряд) Добрыни прибыли к берегу, потенциальный враг (она же Империя) успел на нём закрепиться. Две из четырёх шлюпок вытащили на берег, перевернули и кинули в качестве укреплений. Используя каждую секунду, как муравьи в обеспокоенном муравейнике, солдатики в синих мундирах старательно тянули к берегу все свеже скошенные снарядами деревья. Обстрел ядрами с цепями был не просто демонстрацией силы или простым артударом. Он нес в себе гораздо большее значение, очередное из которых синие мундиры показывали уже сейчас.
— Быстро укрепляются, — говорит помошница Добрыни.
— И это нам даже на руку, — отвечает дед. — Готовь красных, революция на носу…
Кетти не поняла скрытого смысла слов своего генерала, однако прекрасно поняла приказ о приготовлении к атаке. Для придания пикантности ситуации сейчас, к позициям отступающих вот-вот должны были доставить провинившихся. Тех, кто, позабыв о предупреждениях, плюнув на то, что их обрекает на смерть своим решением, испытали удачу, кинувшись на утёк. Сбежать из плена Кетти можно, но уйти от гончих, двигающихся следом за зорким племенем кошек, невозможно.
Все беглецы были пойманы, и даже те, кто при побеге ранил или даже убил своих надзирателей, были поставлены перед Добрыней под час атаки Красных штанов.
Где-то вдали защелкали пороховые аркебузы, раздались крики с командами, идентичными тем, с которыми республика бросалась в бой. За криками раздались залпы, по джунглям ожидаемо вдарили с моря. Вновь деревья разрывали каленые ядра, цепи резали кустарники, разбивались о камни. Подобная атака, особенно на врага, успевшего укрепиться и имевшего артподдержку, смертоносна. Добрыня знал это и не собирался выходить на пляж. Уже после первого залпа вражеских морских орудий для Красных штанов прозвучала команда «отступать». Именно с ней, когда вдали замерцали силуэты его отступающих воительниц, старик достал из-под рубашки игрушку, которую про себя прозвал «самопалом».
— За попытку побега, убийства конвоира ты приговариваешься к смерти, последние слова? — приставив к рогатой голове ствол, спросил дед.
— Славься, Республика!.. — Огонь вспыхнул, пуля прошила голову, оставив в воздухе дымное облако.
В истерике, ерзая с кляпами во рту, задергались другие. Те, кто тоже попытался бежать, но при этом никого не убил.
С огромным усилием, искренне, умоляя, в слезах и слюнях одна женщина прокричала Добрыне:
— Сжальтесь, пощадите, я всё… — горло её рассек огромный тесак, второй трофей из левой руки деда. Этих пленниц ловили не ради того, чтобы щадить.
— Подержи, — всучив пистоль и мачете одной из кошек, из рук второй, Добрыня вырывает мушкет, стреляет в грудь третьей пленницы, а после, когда та рухнула на землю, с приклада разносит ей череп.
Четвёртую пленницу он проткнул штыком, пятую ударом с кулака оглушил, а после пронзил очередным заимствованным клинком. Старик вершил самосуд, прикрываясь благими намерениями, в то же время упиваясь одной лишь прозвучавшей в голове фразой «Уровень повышен!». Тело старика ощутило лёгкую дрожь, приятные покалывания, чувство омоложения, чувство возвращающегося к тебе слуха, нюха, резкости и чёткости в глазах. Каждый новый уровень — как новое, более лучшее «я». Добрыня упивался этим чувством, наслаждался ощущениями от первой и до последней секунды, совершенно не обращая внимания на истекающие кровью трупы.
— Мой генерал, враг начал продвижение в глубь джунглей, — доложила помощница Добрыни.
Суставы пальцев рук и ног старика, отозвались приятным юношеским щелканием, то омоложенные, возвращались в положенное положение суставы и хрящи. Старик с облегчением выдохнул и с улыбкой на лице проговорил:
— Переходим ко второй фазе.
Красные штаны вновь лишь чудом отделались мелкими травмами, несмертельными ранениями. В их задачу не входило убийство. Стреляли они, как и велел Добрыня — по-сомалийски — из-за дерева, камня, укрытия, просто высовывали аркебузу, делали залп, другой, затем отступали вглубь. Задачи убить нет, как и задачи умереть. Для этих целей в жертву и во благо племен Кетти были принесены другие, что только сильнее способствовало укреплению доверия и веры в Добрыню у местных племён. Олай, совет старейшин, старейшины отдельных племён и семей Пантер, Чав-Чав, или других, стремительно теряли своё положение. Легенды о Агтулх становились явью, сила божественного семени оказалась реальной, а с ней, в противовес красоте, любви, заботе и процветанию шагал другой, неизвестный бог. Мир диких племён до последних дней не видел столь властных самцов, не знал и не мог знать, на что способны умы тех, кто от сотворения этого мира считался самым редким и слабым полом.
Перестрелка с Имперцами подходила к концу, их штурмовой отряд, «на плечах», слыша о множестве раненых у Красных штанов, прорывался вглубь, преследуя бегущих. Всё шло строго по плану, наступало время второй фазы.
— Освободите им руки, разложите тела, всучите трупам оружие. Быстрее… — накидывая грязи, добавляя трупам ран, разрисовывал место боя более яркими красками Добрыня. Когда за полсотни метров послышались чужие команды, имена, он поспешно ретировался, кинув на исполнения главных ролей свою вторую роту, прозванную ротой Освободителей.
Встреча произошла не в случайном месте, а на поляне. Где у поваленного дерева, со штыком, прикреплённым к аркебузе (для контраста), пронзив труп беглянки в красных штанах, застыла простая Кетти. Девушка в изодранных одеждах, сильная, спокойная, оценивающая врагов. Рядом с ней множество трупов республиканок, а над ними по округе всё те же Кетти и кто-то ещё, совершенно не похожий на них.
Встреча глазами, молниеносное признание опасности, синие мундиры вскидывают аркебузы и что-то похожее на них, Кетти, якобы убившая республиканку, прячется за дерево, но никто не стреляет. Кошкам Добрыни удалось проявить интерес у высадившейся команды, к тому же их сдержанность, а также смелый взгляд, выглядывающий из-за бревна воительницы, озадачил «синие пиджаки».
— Кто вы?
— А вы кто?
Перекрикиваясь из-за укрытия, кричали бабы. Вновь немая пауза, затем, продолжая из любопытства разговор, синий пиджачок кричит:
— Мы враги республики, тех кто в красных мундирах и штанах! — В ответ на это имперская барышня рассчитывала услышать что угодно: злость, крики, согласие, но не то, что прозвучало.
— Не стреляй, сестра, давай поговорим!
Синие мундиры переглянулись. Сестер в республике и империи быть не может, значит, кто-то из местных, в атакующих признал свою? Капитан перед высадкой рассказывала о важности ведения переговоров, при этом так и не уточнив с кем. Командующие отдельными отрядами увидели в этом обращении врага возможность. Кто-то неизвестный сам проявил инициативу, рисковал своей жизнью, при этом не прося ничего, кроме «не стрелять».