С первыми лучами рассвета по моему приказу вновь готовят к приёму множества раненых лазарет. Договариваясь с Олай, из живота которой при мне доставали пулю, прошу послать в погоню за Гончьей ещё одну команду. Ту, что в случае боя с этой «Бессмертной» будет обязана организовать отступление, прикрытие и помощь. Добрыня ушёл, бежал, но недалеко. Он стар, больше восьмидесяти лет, и даже его темная сила не сделала его легче. Тягаться с молодыми, привыкшими к бегу девушками, долго не сможет. Потому его непременно настигнут. Мысль о том, что Бессмертная именно этого и добивалась, ждала и надеялась, что вслед за Батей в погоню кинусь я, вполне реальна. Она тоже могла находиться где-то неподалёку, ждать возможности, застать врасплох! Всё это в мельчайших деталях пересказываю Олай, та немедленно через своих разносит приказ о сборе войска, намереваясь одним ударом размазать любое существо, посмевшее так приблизиться к нам.
В разговорах со старухой, обсуждая планы, вспоминаем о коварности Крысы, намеревавшейся вырезать всех детей Кетти. Всю армию посылать нельзя, прошу оставить в деревне достаточно солдат для защиты «будущего». Олай прислушивается, соглашается, требует от Маяро заняться защитой поселения. Она сама намеревается возглавить войско.
— Олай, мать… Ты ранена, я не позволю тебе в таком виде!..
Так значит, Маяро — это старшая дочь Олай? Вот почему она вокруг неё так крутится. Вот откуда такая преданность и верность!
— Не ты здесь главная, — рыкнула старуха, и, как только Мария закончила с оказанием первой помощи, помогла коже на животе старосты стянуться, Олай поднялась на ноги. — В который раз меня пытаются прикончить собственные суки, те, кого я вырастила, вскормила на собственном молоке! И эта ведьма… она думает, что одна может играть по таким правилам, бить по мне, не опасаясь за свою жизнь. Ха! Я Олай Даввай! Пережила всех своих сезонных и старших, не потому что имела два хвоста… Принесите Озокур!
— Мама, нет! Ты слишком слаба! — кричит Маяро, встав напротив сородичей, хочет запретить им исполнить приказ, но старуха, прихватив ту за плечо, разворачивает, отвешивая сильную пощечину. Когтистая лапа оставляет на щеке старшей дочери неглубокий порез. Разрезана бровь, щека, губа. В отличие от Маяро, я бы ударил в ответ или, по крайней мере, послал бы на хуй «мамочку», но она вновь кричит:
— Прошу, остановись!
Маяро по приказу Олай выкинули из шатра, скрутили и, как ни странно, разрешили остаться мне. Стать свидетелем того, чего так боялась самая верная приспешница Олай.
Озокур, ритуал и в то же время предмет странной формы, напоминающий серп.
Хвостатая старуха в присутствии прибывшей по её приказу дочери о чём-то молилась. Кисунь знала подробности ритуала, усадив меня в дальнем углу, требуя внимательности от меня. После девушка также начала молиться. То был не просто ритуал, а жертвоприношение. Старый, ржавый серп старуха Олай держала в левой руке, а в правой — один из двух своих хвостов.
— Богиня-покровительница, мать всего и вся сущего, дарующая жизнь, — повысив тон, произносит старуха, — обрати любовь свою в оружие, даруй чадо твоему, милость, обратись к ближней твоей, Богини урожая, покровительнице собирателей, ягод и грибов, плодов земных и древесных!
Серп Олай срезает один из хвостов; кровь хлынула на пол, залила застилавшие землю шатра травы. Пальцем ковыряясь в земле и листьях, вырисовывая некую фигуру, нечто, известное только ей, Олай Даввай, заклиная, произносит:
— Жизнь покорной вам Олай Даввай подходит к концу, но есть ещё те, кто, невзирая на беды, должен жить и изгнать зло из своего живота, продолжив род!
Кровь на земле стала мерцать, двигаться, расползаясь полукругом. В этот момент прислужницы старухи, пав на колени, сползаются к ней, пережимают хвост, останавливая кровотечение.
— Приведите предательницу! — тяжело дыша, говорит о женщине со сломанным носом Олай.
Вскоре, связанной по рукам и ногам, с разбитым лицом и зелёным цветом глаз, рыдая, у ног старухи оказалась выжившая налётчица. Она ничего не понимала, просила сжалиться, не делать ей больно. Забыв обо всём случившемся, она умоляла её отпустить.
Верные старухи скошки усаживают пленницу в круг, срезают с кистей её верёвку, вручают в руки серп и требуют:
— Коль свободы желаешь, освободи себя сама! — В этот же момент старуха Олай берёт свой отрубленный хвост в руки, кладёт перед кругом и припадает лбом к земле. Женщины-шаманы, властные старухи, вечно преследовавшие Даввай, начинают бить в бубны, греметь связками костей, как погремушками. Зелёные глаза пленницы, казавшиеся нашими, вновь вспыхивают синим могильным пламенем. Кетти взревела, показала зубы и, с серпом, кинулась на старуху, и тут!.. Нечто невидимое, незримое, то, что мне даже не пощупать стало ей преградой. Словно демон, заточённый в пентаграмме круга призывателя, она кричала, билась в истерике, махала серпом и даже пыталась его бросить. Бесполезно! Магический серп прирос к её руке, менялся; покрывшееся ржавчиной лезвие сбрасывало наросты из коррозии, как змея сбрасывает кожу. И вместе с ржавчиной, на землю с кончика серпа закапала тёмно-синяя, вязкая, словно слизь, жижица.
Оторвав голову от земли, старейшина вглядывается в свой хвост. Седой мех стал темнеть, а кончик отрезанной конечности дергается, пытается ползти, сбежать из шатра туда, где его ждёт истинный хозяин.
— Великая мощь скрыта в существе, покорившем разум нашей Кетти. Чую, с пути оно сбилось и во власти темному богу, ищет того, чего никогда не обретёт.
Запрокинув голову, старуха побелевшими глазами смотрит в потолок шатра. — Она слаба; моя сила напугала её, она знает, я вижу её глазами, слышу её ушами, чую носом и запахи… Из носа, ушей и глаз старушки начинает течь кровь.
— Она куда-то бежит, не одна, четверо. Приближаются, готовя подлость моим Кетти… Агтулх был прав! Это ловушка, они в наших землях, близко!
Внезапно пленная Кетти с голубыми глазами, когтями своими же, полоснула себя по горлу, и старуха, словно связанная с девушкой, тут же схватилась за собственное горло.
— Озакур завершён! — подскочила к матери Кисунь, прижав ту к груди, начала молиться. — Просыпайся, оставь чужие мысли, отринь чужое тело и вернись; Озокур завершён!
Рука старухи приподнялась, указала куда-то в сторону востока. Лишь на мгновение я видел, как она приоткрыла глаза: один из которых был голубым, а второй — налитым кровью, красным.
— Охотница Мертвого бога. Это она, Кисунь… враг всех Кетти, белая смерть, хозяйка тишины, бабка говорила… Склеп опасен… она ищет его…
— Кого? Она ищет Агтулх?.. — старуха умирала; от синего глаза во все стороны по щеке её поползли синие нити и магия Марии ничем не могла помочь. Вены на лице её вздувались, плоть стремительно темнела.
— Путь к смерти — опора в пути для уходящей жизни, — прошептала старуха, прежде чем захрипеть и задёргаться
— О чём ты, Олай! — кричит на закрывшую глаза старуху Кисунь. — О чём ты, мама⁈
— О посохе, — донёсся голос со стороны входа. То была Маяро. — Ключ к победе над Белой смертью в посохе, который украл старик. Ритуал Озакур способен развеять сомнения, чары, влезть в голову закованного существа и через ментальную связь проникнуть в разум его хозяина. Если враг ровня тебе или немногим сильнее, то жертвой ритуала будет лишь хвост да капля жизненной силы. Но Олай знала, что наш враг ей не ровня, тем более сейчас, когда она ранена. Мать говорила, в гробнице был сторожевой зверь. Камни сказали ей, что зверь тот имел тысячи острых длинных зубов, а ещё имел поводья, нечто напоминающее цепи, перед которыми испытывал страх, которые охранял и от которых не мог избавиться.
— Посох жреца, — говорю я. — Эта вещь была единственной, странной; выглядела не как все, богато и бедно одновременно. Рабнир с Гончьей принесли много сокровищ, от ожерелий до браслетов. Добрыня бы продал их республике в разы дороже, чем какую-то палку.
— Но эта палка не нужна республике, — говорит Маяро. — Она нужна Мертвому богу, вернее его слуге. Ведь если бессмертное чудовище возьмёт свой собственный поводок в свои же руки… О небо, нас всех ждёт смерть!
Глава 17
Рабнир и Гончья.
Едва касаясь земли сильными стопами, со скоростью, которую ранее никогда не развивала, с обостренным нюхом, резкостью в глазах, не уступающей орлу, и силой, выносливостью, которой ранее не обладала, Гончья неслась вперед. По опыту, а не возрасту, занимавшая звание старейшины, она бежала с темпом, угнаться за которым не смогли даже молодые, выносливые соплеменницы. Агтулха пытались убить, Агтулх молча одобрил её охоту, а Гончья обрела мотивацию, уверенность, силу и нечто, называемое Леей — смыслом существования. Пантера Лея когда-то рассказывала, как в момент опасности, перед битвой, ощутила силу, заимствованную, а с ней — уверенность и мотивацию. Выйдя против вражеского чемпиона в форте Респубилки, она билась так, будто за ней не только Агтулх, но и дети, которых она не ждала. После победы, возвращения, спустя некоторое время, она узнала о беременности, и затем рассказала всем, как сила Агтулха, его и её детей, пришла ей на помощь в трудную минуту. Эмоции переполняли Гончью: с четырнадцатого сезона её жизни вот уже пятнадцать сезонов ей не удавалось привнести в мир новую жизнь. И теперь, сопоставляя сказанное союзницей, она рвалась вперед, дабы подвиг её был не менее значим, чем подвиг рассказавшей о причинах «усиления». «Я буду той, кто выследит Добрыню!»
Скорость Гончьей стала настолько велика, что в толчках от земли пропала надобность. Сестры, бежавшие за ней, в моменте ускорения старосты увидели лишь размытие в воздухе и то, как под мощной лапой треснуло и вдавилось в землю поваленное дерево.
— Подожди… ух, сука… стой. — Зная, что кричать нельзя, говорила сильно отставшая Рабнир. В отличие от всего остального своего племени, она держалась наравне с молодыми Гончьими. Однако поспеть за той, чьи движения она едва могла разглядеть, также не могла. С легкой ревностью на сердце она радовалась, вед