орезать, но она мягка; Бессмертную не убить, но вырубить легче простого. Она чувствовала свою слабость, слушая разговоры о приближении к деревне, всё больше и больше искала хоть какие-то пути для побега. Ранее посох ослаблял её, вытягивал ауру, теперь он был внутри неё, что означало — со временем самый худший из вариантов мог стать реальным. Думая о том, о чём всегда мечтала, Бессмертная, с сумасшедшей улыбкой на лице, спрашивала у самой себя: «Почему, когда желанная смерть и воссоединение с Мёртвым богом так близки… Почему я борюсь и так отчаянно сопротивляюсь, не желая умирать⁈»
Глава 21
Сидя напротив Рабнир и Гончьей, я чувствовал, как от нервозности, легкого страха и подступающей к языку злости дергаются мышцы лица. Эти двое, как дети, животные!.. что тащат в дом что попало, притянули в столицу самое опасное, смертоносное, по истине ужасающее творение богов, и… давят лыбу! Когда я узнал, был готов в штаны от ужаса обосраться, а они улыбаются, говорят о своих подвигах, о победе над Бессмертной, даже не подозревая, что это мог быть её план. Что, так, она могла проникнуть к нам, прийти прямо ко мне, зарезать, потом вырезать всех остальных и в конце добить зазнавшихся, ебнутых на всю голову…
— Дебилы… — Обеими руками прикрывая глаза и лицо, проговорил я, задрав голову к потолку. Эти бабы, их логика и ебанца точно убьют меня раньше, чем инфаркт или инсульт. — Нахуя вы её притащили сюда? Вы же уходили за Добрыней!
Вперед подаётся Медоед, лицо её каменное, хмурое, до сего момента эта тема умалчивалась, и лишь когда я спросил напрямую, мне решили ответить. Глупо было надеяться на нечто хорошее, но, глядя медоеду в глаза, хотелось надеяться, что взятый под контроль чужой силой старик вновь всех перехитрил и сбежал. Что, есть ещё шанс вернуть Батю назад.
— Он мертв, — на корню перерубив все мои надежды, заявляет Рабнир. — Я убила его, пробив грудь и сердце.
Дыхание сперло, самые хуёвые мысли, как всегда, воплотились в реальность. Батя…
— Как он погиб? — спросил я.
— Геройски, — встав рядом с подругой, заявила Гончья. Далее был рассказ о магии контроля, о диалогах, которые вел Добрыня с Бессмертной, потом о разговорах с Ведьмой, её допросе и выходе на ключ, при помощи которого удалось победить дьяволицу. Старый вояка, прайдоха, Добрыня, в имени которого заключалось лишь светлая сторона нашего человека, погиб. Я не смог сдержать слёз, ведь умирал он за нас, за меня, за моих сыновей и дочерей. После слов о его смерти было очень больно слушать о достижениях и прочем. Меня волновало лишь одно:
— Рабнир, неужели у тебя и твоих воительниц не было возможности взять его в плен живым, привести сюда целым и невредимым?
Медоед посмотрела на меня глазами, коими обычно глядят в пустоту. Она молчала, непривычно для себя думала, и, как обычно бывает в такие моменты, на помощь ей пришла Гончья.
— Если бы она вернула его, ты бы погиб. И Бессмертная, прорвавшись через нас, учинила побоище прямо в нашем селении.
На мгновение меня ослепила ярость. Я слишком многого ждал от простой, не самой умной и в то же время очень сильной женщины. Моё помешательство могло оскорбить её, обидеть, потому, подойдя ближе, сжав зубы, я просто обнял Рабнир, извинился, поблагодарил за возвращение остальных. А она так и осталась стоять, глядя на меня пустыми глазами:
— Я не жалею о том, что сделала.
— Я знаю.
Она тоже переживала, хотя и старательно показывала, что ей всё равно. Шутки, оскал, подколы и укоры провинившихся подопечных. При любой удобной возможности Рабнир сливалась с нашего разговора, переводила внимание на других, старалась отдалиться и косо, виновато поглядывала на меня, слегка опустив голову. Она чувствовала вину, я не знал всех подробностей, потому не мог её винить или обвинять, ведь именно её стараниями наш опаснейший враг (даже не Республика) оказался обезврежен, пленён и в состоянии беспомощности. А с ней была и та, чья сила нам очень и очень нужна. Проклятая ведьма, та, кто из нашего мира, но даже в этом умудрилась снискать самую дурную славу, получить нарекательное имя, коим пугали детей за провинности в детском саду. Многие погибли из-за её чар, и как у каждой ведьмы, мне казалось, возраст её перевалит за девяносто, сама она будет скрюченой, лицо в бородавках, гнилые зубы, и вообще, всюду будет ходить с метлой в поисках ступы. Так я видел эту суку, из-за которой погибло так много хороших девочек.
— Это кто? — Застыв в «пыточной», у связанного по рукам и ногам тела, которому даже рот с глазами перемотали, спросил я. Девушка, пленённая медоедами, очень молода, неимоверно красива, с писклявым, жалостным голоском, в скромном даже по сравнению с стюардессой одеянии. Ещё и цепочка на шее с крестиком! Какая, на хуй, ведьма, вы че, сбрендили⁈
— Развяжите ей рот, быстро, ей же тяжело дышать! — Припав к барышне, грудью своей тут же налегаю на выставленное стражницами древко копий. Сходящиеся в перекрестье деревяшки не дают мне к ней прикоснуться, отталкивают.
— Агтулх, пусть внешний вид этого чудовища вас не обманет! Она погубила не меньше жизней, чем Бессмертная!
«Она?» — Глядя на нашу, из прошлого мира девушку, пребывая в легком ахуе, продолжаю думать, что это ошибка. Зачем ей против нас воевать? Мы ведь все из одной лодки, самолёта, лучше же было объединиться, потом…
Повязка спала с её рта, и девушка тут же произнесла:
— Мне очень жаль! Я так кого ваши дамы звали ведьмой! Я сотворила много зла по неведению, но это нисколько не смягчает моего греха. Прошу, позвольте мне искупить свою вину, дайте умереть в искупление содеянного! — Она кричала каждое предложение, не поднимая головы.
Все говорили о троице иномирцев в лагере мятежных Пандцу и Беа, да кто мог представить, на сколько полезными и опасными окажутся их навыки. Один как горилла, зверь, железная стена, управляемая ведьмой, другая женщина с навыком контроля сознания, а третья — Наташа. Проститутка, настроившая первых двух работать против нас во имя её блага. Слава богу, хотя бы Наташа, хоть и являлась манипуляторшей, оказалась простой, с бесполезными навыками, не имевшей читерской сверхсилы, с которой можно раскидать полсотни воинов. Её взяли в плен вместе с громилой Джорджем, потом, перед ликом смерти, одумавшись, она сдала подружку, врага, вымолила себе прощение у Рабнир и Гончьей, а дальше мы получили то, что имеем сейчас. Эта ведьма, заплаканная верующая девушка у моих ног, извиняющаяся уже в двухсотый раз и не собирающаяся прекращать, — одна из самых опасных пленниц этого места. Её сила коварна, и не распознать ею околдованных, пока не вспыхнет беда. Самым правильным казалось избавиться от неё. Забить на обещания моих любовниц, да только они ведь не просто подстилки какие-то. Они матери моих детей, а ещё те, кто поручились за эту несчастную, коварную, пугающую меня своей искренностью «святошу», чьей лучшей подругой являлась шлюха. Верил я её речам, извинениям? Конечно же, нет. Добрыня погиб околдованный её силой. Многие отдали жизни ради победы над ней, а теперь я стою, гляжу на её склонённую голову и колеблюсь.
Казнить нельзя, помиловать…
По моему приказу дамочку накормили, а после, как и ранее, связали по рукам, ногам, закрыв глаза и рот, оставили отдыхать на стопке из шкур. Буду думать как с ней поступить. Следующим из пленников я посетил загадочного самца, мужчину по имени Джордж. Он также был связан, но не показывал какого-либо раскаяния или враждебности. Просто сидел, терпел, когда наши девочки обрабатывали его раны, и искренне благодарил их за помощь.
— Меня использовали! — кричал он, узнав, кто я. — О, прекрасный молодой герой, услышь меня! Эти жестокие женщины, эти бестии, они домогались моего тела, они требовали от меня секса, а ещё повиновения и тела!
Он что, гей? — Глядя на то, как здоровенный мужик жалуется, что сильно похудел, и как его заставляли трахаться с девушками, задался вопросом я, и, словно мог в чем-то ошибиться, поглядел на дам племени Гончьих, охранявших его. Через одну, все длинноногие, подтянутые, с упругими жопками — модели. Только груди большой им не хватало, но включая их физиологию, это считалось нормальным. Поэтому, называя их ухаживания, «домогательством» и секс с ними «пыткой», я мог сделать один единственный вывод:
— Ты гей?
— Да!
— Бляяя… — Синяя зараза и этот остров не обошла. На этом я закончил наше знакомство, попросил дам более не издеваться над этим прокажённым. И в смешанных чувствах поспешил к третьей, главной пленной. Эта троица, гей, монахиня и проститутка, пиздец какой-то…
— Я не проститутка! — Когда я пришёл на диалог, будучи самой гордой, показушно крутой, заявила Наташа. — И вообще, Нютсы — это другое, да и если бы не я, то сколько бы ещё погибло? Я…
— Рот закрой. — Зная, какими наглыми и жесткими на самом деле могут быть наши бабы, перебиваю говорунью. Те, кто лишён всякого рода морали и принципов, кто обманул лучшую подругу, мужиком без хребта прикрывался как живым щитом, вызывали лишь отвращение. Я был холоден к ней, глядел на неё со злобой, привышающей ведьму и пленённых командиров Республики. — Ты не на суде и не на приёме у гинеколога. Ты у них за главную. Из-за тебя и твоей жадности мы потеряли столько хороших девчат. Неужели у тебя не наберётся даже крохи совести, чтобы признаться? Мне ведь плевать, кем ты была в том мире, понимаешь, о чём я?
— Не трогай Светочку и этого урода, они не при чём. — Тут же поняла, к чему клоню я, женщина. — Пожалуйста, умоляю! Делай со мной всё что угодно. Знаю, в окружении всех этих баб, моё тело тебя не заинтересует, но я могу помочь с Респубилкой. Они меня знают, Крысиния знает. Ещё я была в их форте, говорила и знаю адмирала Глатческо, я могу быть полезна! Только не убивай Свету, молю тебя как бога этого мира Агтулх Кацепт Каутль и… как человека из нашего мира.
Какие мы жертвенные. Когда-то, кто-то в каком-то фильме сказал: нельзя верить трём вещам: клятве наркомана; слезам проститутки; улыбке прокурора. Хоть в третьем я был и не уверен, так как не сталкивался в прошлой жизни. А вот с первыми двумя, пусть и косвенно, где-то в жизни, где-то по ТВ, дела имел, и слухи разные слышал. Отпустить эту блядь в лагерь Республики — всё равно что дать им узнать о произошедшем в джунглях, позволив укрепиться и приготовиться к диверсиям и попыткам проникновения с использованием перевербованных местных. Нет, она останется здесь, как и те двое, вернее, трое.