— Ты будешь жить, — говорю я, — за тебя поручились. Думаю, не стоит упоминать о последствиях, если решишь выкинуть какой-то гнилой фокус?
На мой вопрос та ударилась головой в землю. Исчезла та гордость, и речь возвышенная, превратилась в испуганно покорную, чуть ли не рабскую. Вот же сука… Сколько наших погибло из-за такой дряни. Так сильно она ценит свою жизнь? Может те двое, или эта Света и вправду для неё что-то стоят?
— Кормить вас за просто так в столице никто не станет. Завтра тебя отведут на работы, я лично распоряжусь, чтобы тебе выбрали самую грязную работу, такую, к которой ты привыкла. Будешь чистить выгребные ямы деревянной лопатой. Потом стирать одежду златарей, затем ночевать вместе с ранеными пленницами Рагозии, ухаживать за ними и выносить утки за ранеными. Если справишься, не помрёшь, не попытаешься сбежать, то твоих товарищей будут кормить соответственно твоим стараниям. И сама с голоду не помрёшь, если это тебя конечно устраивает?
— Устраивает! Спасибо за милость! — Кричит она, не смея поднять головы. В голосе женщины я слышал страх, отвращение, ненависть и неотвратимость мерзкого будущего, с которым ей придётся столкнуться.
Следующим собеседником стала самая опасная, самая ужасная, самая-самая отвратительная личность из всех, кого только мог бояться полуостров. Как и в делах о расследовании маньяков, портрет, коим рисовали Бессмертную, с реальностью не сошёлся, от слова, на хер со всем. Демон и чудовище сочетались с миловидной личностью, молодой девушкой с голубыми глазами и бело-серебряными волосами, с какими-то странными позолоченными отметинами на лице и руках.
— Ты кто? — Спросила синеглазая.
— Агтулх, или Алексей, смотря кто спрашивает, — говорю я.
— А… Демон-соблазнитель, развратитель воительниц и ведьмак, что гнетущими чарами ломает волю женщин. Наслышана, признаться, думала, ты будешь больше, старше, уродливее.
— Это взаимно, — говорю и, взяв табуреточку, усаживаюсь напротив закованной в стальной кокон личности. Рядом Лея, Гончья, Рабнир, и это только в шатре. За пределами ещё с два десятка солдат с мушкетами, обладающих магией и холодным оружием женщин. — Думал, ты будешь старой, уродливой, воняющей гнилыми трупами уродиной. Молодую красавицу никак не ожидал увидеть. И это без комплиментов, выбранная тобой оболочка, и, вправду, приятна глазу.
— А?.. — Левый глаз Бессмертной нервно дернулся. — Это моя настоящая оболочка! Только приматам нужны большие мускулы, дети богов утончённы и идеальны.
— А в землю тебя вогнали мускулы, — оскалившись, вмешалась в разговор Рабнир.
— Ты гребаное недоразумение! Это твой Агтулх? Тьфу! Да он и ломаного ногтя… — Тут же в табло Бессмертной Лея с размаха втащила своим большим кулаком, от чего говорунья накренилась назад вместе с туловищем и едва не упала. Рабнир поймала ножку стула, потянула на себя и вернула её на место. — Ты слабак, ничтожество, Добрыня был… — Лея вновь замахнулась, и я поймал её руку, ожидая услышать слова Бессмертной. Её никто не ударил, а она зажмурилась, молчала, недоговорила. Она не знала, что говорить, провоцировала, находясь рядом, глядя на это лицо, понятливо ощущал знакомые эмоции, такие же, как у всех первоприбывших к нам пленников.
— Агтулх, её нужно пороть, резать, бить, пока она не научится вас уважать или не сдохнет! — говорит Лея, и Гончья с Рабнир выступают на её стороне. Глупые, думают, телесная боль может навредить той, которая прожила столько лет, веков. Той, которая была костями в могильнике, а потом стала живой (со слов той же Наташи)?
Чуть подвинувшись, вглядываясь в это личико, на котором от одного удара появилось несколько рассечений, тихонько спросил:
— Тебе нравится, когда тебе причиняют боль? — раны на ней затягивались. И, лишь дождавшись полного исцеления, та, по звериному, как и другие, надменно улыбнулась, кивнула, после чего, с замахом Леи, вновь зажмурила глаза. — Стой. Зачем радовать нашего врага отношением, которое ему так нравится?
— Слабак, трус, обманщик! — прорычала провокационно немощная пленница.
Как и рассказывали остальные, она утратила все силы, кроме бессмертия. Регенерация, с которой раньше она могла голову на место за секунды пришить, тоже замедлилась. Вся эта злость, вся её гордость являлись ничем иным, как отголосками прошлого могущества.
— Ты ведь слабеешь, да? Наслышан. В одной книге читал, дети богов, находясь на грани смерти, все как один стремятся к ней, надеясь встретить своих создателей и поговорить, так ли это?
— Что за книга? — забыв о гордости, с ненавистным взглядом, едва скрывавшим любопытство, спросила Бессмертная.
— Да простая книга, из нашего мира. Мира небесного, ты должна уже много об этом знать из воспоминаний Добрыни, — говорю я специально размывчато.
— Я многое о тебе, шарлатан, знаю, а о богах… хочу узнать то это, что я знаю, или не то! — В манерах, став как обычные звери, окружавшие меня, вновь рычит мелкая девка.
— Ну, я готов буду поговорить с тобой о книге, когда ты перестанешь смотреть на меня такими глазами. Ты груба, жестока, ведёшь себя как животное, поведением и безкультурием позоришь честь, а также возвышенность, к которой стремятся святые и те, кто положил жизнь на достижение бессмертия. Ты, Бессмертная, — никчёмный гопник, старающийся закосить под бога. А я Агтулх, богов знаю и повидал немало, уж поверь!
— Брешешь, собака! — Один из глаз Бессмертной стал синим и в темных красках, появилось красное пламя. — Докажи, что знаешь богов, назови хоть одно имя, и я пойму, клянусь, я узнаю, был ли такой бог, поклонялся ли ему хоть кто-то!
Хуя се, рояль⁈ А разве она не лишилась сил? Эй, Рабнир, блядь, да на меня глазом «хуёвым» глядят! Рабнир, как и Гончья, раззявив рот, с любопытством глядят на меня, ожидая ответа.
— Ладно, хуй с тобой, золотая рыбка. — Поднимаюсь, выхожу вперед. — Я расскажу тебе о богах, и не об одном, как ты могла подумать, а о десятке, с которыми лично знаком…
От моей уверенности Бессмертная нервно сглотнула, голова её трусливо вдавилась в плечи, а Рабнир с Гончьей и вовсе на полусогнутых припали к земле растопырив уши.
Глава 22
Несколько часов спустя.
Бессмертная, глазами полными разочарования и детской обиды, с лицом, умоляющим о том, чтобы я лгал, смотрела на меня и едва ли не рыдала. Как были в моём мире Перун, Зевс и Тор, воинственные, повелевающие молниями, так и нашлись другие, те, к кому эта тёмная сущность относилась с максимальной ревностью. Чернобог, славянский бог разрушения, Танатос и Аид в Греции, Анубис в Египте, Шолотль у ацтеков — и это лишь малая часть тех, о ком я знал из школы, телика и интернета. Перечисление всех, кому когда-либо поклонялись люди нашего мира, с объяснениями и кратким рассказом о способностях богов могло затянуться не на одни сутки. Потому я выбрал лишь малую часть сильных воинственных богов и, после красочного описания, рассказал о богах смерти. Пленница считала Мертвого бога единственным, кто был способен забирать жизни у Бессмертных; в то же время я рассказал ещё как минимум о пяти сущностях, которыми и по сей день непорядочные взрослые пугают детей. Глядя на этот мир, на то, как поступили с ним боги, оставив свои творения и отправившись на небеса, я вполне мог допустить нечто подобное и в нашем. Может нас тоже, кинули? Поэтому рассказ о них велся не как надуманный, школьный, а как реальный, периодически пересказывая ситуации из фильмов и мультиков. За всем моим бредом и полубредом Бессмертная старательно следила, хоть её лицо показывало отчаяние. То ли не располагая силой постоянно проверять мои слова, то ли от отчаяния, она лишь периодически включала свой «полиграф» — в виде красного глаза, а после, дослушав очередную историю, вновь вырубала, становясь всё печальнее и печальнее.
— Царь Скорпионов, призванный Анубисом, тот ещё слабак, — когда я наконец-то замолк, выждав несколько минут, зная, что от неё ждут реакции и ответа, наконец-то отозвалась Бессмертная. — Мертвый бог никогда бы не создал кого-то настолько слабого.
— Ну, у Царя Скорпионов, как и у всех сильных существ, есть свои слабости; графика тому лучшее доказательство, — с дуру ляпнул я, и пленница, приподняв свою головку, недовольно фыркнула:
— Да… это правда. И от этого ещё больнее признавать то, что я всего лишь одна из десятков, а может быть, и тысяч неудачных экспериментов богов. — Истерика, вот что случилось с Бессмертной дальше. — Почему они оставляют нас, почему играются с нами, заставляя жить и страдать на потеху другим? Скажи мне, Агтулх, что мы им сделали? Что должны сделать, чтобы заслужить любовь наших творцов⁈ Почему… почему я вновь должна страдать… одна — целую вечность? Пока ещё существовали стражи, пока существовали другие алтари, храмы, и все поклонялись разным богам, я, считавшая себя избранной, ещё могла объяснить своё существование. В битвах с ними, в защите Мертвого бога и в попытке возродить веру в него, виделось мне моё будущее. Но оно никак не наступало. Вокруг появлялись сотни жизней, культы, проповедующие поклонения другим богам, плодились как тараканы, в то же время, я лишь угрозами и пытками могла заполучить союзников. Сила Мертвого бога всегда была со мной, и не могла я умереть, так же, как не могла дать миру новую жизнь. Все вокруг умирали от старости, даже те, кто, казалось, стал частью культа Мертвого бога, и лишь мои мучения, скитания среди могил врагов и союзников продолжались от сезона к сезону. Они все погибли, как рано или поздно погибнете и вы. Как тогда, так и сейчас, рано или поздно, железо превратиться в пыль, верёвки сгниют как плоть, а от сырости и воды расколются даже каменные плиты, которыми меня можно попытаться сдержать. Я вновь поднимусь, пройдясь по могилам всех, кто когда-либо меня окружал.
Злоба, темная, искреннее презрение к себе, своему творцу и окружающим. Бессмертная все свое время существования находилась бок о бок с живыми. Она наблюдала за ними, видимо, даже пыталась забеременеть. С её же слов, попытка оказалась неудачной, и она решила, что виной всему её сущность. Цель всего её существования — это поголовное истребление всего живого, после чего, убив и уничтожив последних, она, так же как и её бог, сможет упокоиться на веки вечные, исчезнуть в тишине опустевшего храма. Храм, точно, этот могильник.