Дома у дона Пабло нас встретили лишь две маленькие девочки. Одна из них побежала в банановый сад за отцом, а мы тем временем устроились в тени. Карл стал дурачиться, гримасничая перед слоняющейся по двору индюшкой. Когда любопытная птица подходила ближе, он пытался плюнуть ей на голову. Затем он затих и сделался крайне серьезным. Мне казалось, он хочет что-то сказать, но не знает, как это сделать. Наконец он заговорил:
«Не знаю, как сказать, но я должен сделать это. Я уже говорил об этом с Маркусом. Помнишь, я позвал вас на дядино ранчо после того, как мы сплавимся по реке? В общем, мне кажется, я не смогу свозить вас туда. Дело в том, что мой дядя – австриец. То есть не просто какой-то там старый австриец, а австриец, который давно уехал из Австрии и теперь живет здесь. Но уехал он не по своей воле. Ему пришлось бежать. Я думаю, в свое время он работал на фашистов. Правда, я точно не знаю, но в любом случае он бежал в Боливию, и это факт. Он человек очень примитивный. Я не выношу его и его взглядов. Только идиот будет притеснять кого-то из-за его цвета кожи или религии. Мой дядя проклинает евреев и постоянно отпускает в их сторону нелестные комментарии. Поначалу я думал попросить тебя сказать, что ты не еврей, а, например, американец, как Кевин. Ведь лишние проблемы никому не нужны. Об этом я и рассказал Маркусу. Но теперь я узнал тебя получше и понимаю, что стоит моему дяде отпустить какую-нибудь антисемитскую шуточку, и ты тут же взорвешься».
«И лишу тебя наследства», – отшутился я, чтобы разрядить обстановку. И все же меня одолевали неприятные ощущения даже не столько потому, что дядя Карла был нацистом, а от самого Карла и от его историй, которые постоянно менялись, словно он что-то скрывал.
Пока мы разговаривали, вернулся дон Пабло. Он был фермером. Я познакомился с ним, когда мы впервые прибыли в Асриамас. Карл подробно расспросил его обо всем, и тот любезно ответил на все его вопросы. Он даже показал Карлу несколько золотых самородков, которые он нашел сам, правда, самый большой из них он продал торговцу из Аполо. Он принес кирку, кайло и лоток для промывки золота, дал нам кувшин тростникового сока и показал место раскопок, а затем вернулся к работе.
На склоне со стороны реки мы заметили проход в скале.
«Итак, начнем, пожалуй», – сказал Карл.
Он закатал рукава, забрался внутрь тоннеля и осмотрел каменные породы. Затем он ударил кайлом по каменной стене, отколов несколько кусочков. Он сложил их в лоток и направился к реке. Присел на камень и опустил лоток в воду, хорошенько раскрошив каменные осколки. Затем он медленно потряс лоток. Вода постепенно выплескивалась, унося с собой песок и камни. Он повторил процедуру до тех пор, пока лоток не стал практически пустым. Иногда он останавливался, чтобы раскрошить оставшиеся в лотке мелкие камешки, а затем продолжал трясти.
«Видишь, – объяснил он мне, – золото перемешано с песком и камнями. Я пытаюсь отделить семена от плевел, так сказать. Золото намного тяжелее воды, песка и камней, поэтому оно остается в лотке, а песок и камни вымываются. Для этого нужно просто аккуратно трясти лоток, как бы водить его по кругу».
Когда Карл закончил, на дне лотка действительно лежали два крошечных золотых самородка. Карл показал их мне.
«Они слишком маленькие, поэтому ничего не стоят, – сказал он, – но мы не сдаемся. Пошли, попробуем еще разок».
Я практически не слушал Карла – меня охватила «золотая лихорадка». «Мы нашли золото! Мы нашли золото!» – твердил я себе. Я взял кайло и начал долбить по камням, отдавая осколки Карлу. Он относил их к реке и промывал. Так мы работали до полудня.
Когда мы вернулись в деревню, жар «золотой лихорадки» спал, поскольку Карл заявил, что мы нашли ничтожно малое количества золота, которое не стоит практически ничего.
«В этих камнях почти нет золота».
Он сделал небольшие расчеты и пришел к выводу, что шахта была пустой.
«Не отчаивайся, Йоси. Вот увидишь, на Куриплайе мы найдем не меньше пяти граммов золота».
Дон Хорхе сообщил нам, что строительство плота в самом разгаре: бревна выстругали, кору убрали, а завтра все стянут прочными деревянными кольями. Остальное зависит от погоды. Если будет тепло и сухо, уже через два дня мы отправимся в путь, но если пойдет дождь, нам придется задержаться в деревне еще на несколько дней.
И дождь пошел, хотя и небольшой, но моросило несколько часов кряду. Нам пришлось остаться в Асриамасе еще на восемь дней. Большую часть времени Кевин читал, а Карл, как обычно, пытался себя чем-то занять. Он проверял, как продвигается строительство плота, ходил на охоту, торговался с местными и рассказывал истории всем, кто желал их послушать.
Ноги у Маркуса подживали, но сам он пребывал в отвратительном настроении. Он отдалился от меня и Кевина. От нечего делать он везде слонялся вместе с Карлом. «Как девчонки-скауты, которые ходят по пятам за вожатым», – с презрением заметил Кевин.
Следующим утром Карл и Маркус решили попытать удачу и отправились на рыбалку к месту слияния рек Асриамас и Туичи. Карл хвастался, что вернется с большим уловом. К полудню я пошел проведать их и посмотреть, получилось ли у них поймать хоть что-то. По пути я заметил огромную дикую утку, которая выслеживала рыбу в Асриамасе. Она была так увлечена процессом, что не заметила меня. Я бесшумно подкрался к ней сквозь камыши и вспомнил, чему учил нас Карл: «Можно есть любую птицу, которая охотится на рыбу». «Сегодня я всех удивлю, – подумал я, – когда поймаю эту утку». Я побежал в хижину за ружьем, надеясь, что добыча не улетит.
Когда я вернулся, утка все еще сидела на камне. Я залез в камыши, пытаясь подобраться как можно ближе. Я прицелился, но не мог заставить себя нажать на курок. Птица была очень красивой, к тому же у нас было достаточно еды в деревне. Было бы неправильным убивать ее. Однако мужская гордость и перспектива возможности похвастаться перед товарищами взяли верх. Я выстрелил. Птица упала в реку, не издав ни звука. Течение было очень сильным, и когда оно начало уносить птицу, я заметил, что она все еще была жива и пыталась справиться с быстрым потоком. Я испугался, что она может просто утонуть. Мне казалось стыдным убить дичь и упустить добычу. Я разделся и нырнул в воду. Птица увидела меня и почувствовала, что я иду за ней. Она перестала бороться и отдалась на волю течения, предпочитая захлебнуться, нежели умереть от рук человека. Я поплыл за ней, пытаясь справиться с мощным потоком. Практически добравшись до места слияния Асриамаса и Туичи, я схватил ее за крыло. Она яростно начала клевать мою руку, я закричал, но не выпустил ее. Я оттолкнулся ногой и свободной рукой стал грести к берегу. Затем вылез из воды и бросил птицу на берег. Она лежала, истекая кровью. Я сбегал за ружьем и размозжил ее голову прикладом. Рыхлая земля смягчила удар, и птица скорчилась от боли. Я подложил под ее голову камень и ударил снова. На этот раз она осталась лежать без движения.
В деревне меня встретили дети дона Хорхе. Они услышали выстрел и сбежались, чтобы посмотреть на добычу. Жена дона Хорхе также вышла поздороваться со мной, и я попросил ее запечь утку на ужин, но сначала я хотел показать ее Кевину, которого впечатлила моя меткость.
Вечером Карл и Маркус вернулись с пустыми руками. Карл не дал мне возможности подразнить их, сразу же спросив: «Это что такое, Йоси? Что за странную птицу ты подстрелил? Я видел ее на кухне. Она несъедобная».
«Почему?» – спросил я.
«Потому что она питается всякой падалью и змеями, и для человека она непригодна».
«Фу!» – с омерзением воскликнул Маркус.
«Но Карл, – отчаянно протестовал я, – она питается рыбой. Я сегодня сам видел, как она выслеживала рыбешек».
«Ты ошибся, – парировал Карл, – ее нельзя есть».
Я чувствовал себя униженным и был уверен, что Карл сказал так только потому, что я подстрелил ее, а не он, иначе он бы рассказывал нам, какая она вкусная. Больше всего меня раздражал Маркус, который, казалось, радовался моему провалу.
Птицу подали к столу, но никто к ней не прикоснулся. Я с грустью подумал о том, что убил птицу просто так. К горлу подступил комок, и я почувствовал, как на глазах выступили слезы.
Пару дней спустя произошла странная вещь. Маркус почувствовал себя лучше и, воодушевившись энтузиазмом Карла, передумал возвращаться и решил сплавляться с нами.
«Как это? – воскликнул Кевин. – Ты же должен был взять осла и встретить нас в Ла-Пасе. Ты плохо себя чувствуешь, у тебя ноги воспалились».
Но Маркус настоял на том, чтобы присоединиться к нам. «Вместе начали, – сказал он, – вместе и закончим».
«Что ты пытаешься доказать? Я тебя совсем не понимаю». Кевин расстроился, но Маркус не желал отступать.
Отношения оставались такими же напряженными. На следующий день случился неприятный инцидент. Маркус и Карл отправились проверить, как продвигается строительство плота, а некоторое время спустя к нам зашел молодой зять дона Хорхе, Лазаро.
«Господа хотят, чтобы вы взглянули на плот», – сообщил он нам.
«Зачем? – спросил я. – Мы ведь его уже видели».
«Он готов. Они просят вас прийти и посмотреть».
«Скажи им, что мы полностью доверяем их мнению», – с раздражением выпалил Кевин, не отрываясь от книги.
Я объяснил юноше, что мы уже видели плот, и если Карлу и Маркусу наша помощь была не нужна, если они всего лишь хотят, чтобы мы взглянули на готовую работу, то мы, пожалуй, останемся дома и отдохнем.
«Забудь, Йоси, – внезапно прервал меня Кевин, – давай просто отправим им письмо».
Кевин надиктовал какой-то глупый текст, а я записал его:
Дорогие Карл и Маркус!
Как вы уже прекрасно знаете, мы ленивые разгильдяи и лоботрясы, поэтому нам вполне нравится валяться здесь в теньке. Мы абсолютно точно и с полной уверенностью доверяем вашему мнению по поводу плота, но если вам вдруг понадобится помощь, то тебе, Карл, достаточно снять ботинки – мы тут же почувствуем вонь и мигом примчимся к вам.