Так что же движет нашими избирательными чувствами к животным? Таинственная устойчивая память — наследие предков, избиравших тотемом то или иное живое существо? Или святое чувство человеческого сопереживания, желание заступиться за того, кто мил нашему сердцу, но слаб? А может быть, подсознательное перенесение своих собственных черт на «братьев наших меньших» и попытка таким образом утвердить себя, свои собственные черты и склонности в мире?
Моя сестра однажды сказала так:
— Обычно мы не любим того, кого не знаем. А как начинаешь узнавать, так все они хорошими кажутся.
Верно! Как тут не вспомнить тех, кто наряду с пауками с детства внушает нам мистический страх…
Героиня медицинской эмблемы
Их не любят и боятся многие. Хотя тотем змеи довольно распространен, а в некоторых местах змеи считаются священными животными (в Африке змея — охранитель благополучия), однако любить их действительно нелегко. И холодные они, ускользающие, и прячутся, и появляются всегда внезапно, и непонятные какие-то (почему без ног?), а главное, ядовитые. Издавна змея — это олицетворение коварства и злобы. Правда, еще и мудрости («И жало мудрыя змеи…»). Библейская легенда именно змею считает виновницей всех бед, преследующих человека (змей-искуситель). Многие места земного шара, главным образом в тропиках, да и в пустынях тоже, опасны из-за большого количества обитающих там змей. Тысячи людей гибнут на Земле ежегодно от их укусов. Французский закон от 4 августа 1766 года даровал островам Мартиника и Сент-Люсия (Малые Антильские острова) такой флаг: голубое полотнище, разделенное белым крестом на четыре квадрата. В каждом квадрате изображена извивающаяся змея. Копьеголовая куфия, и сейчас во множестве обитающая на островах, чрезвычайно ядовита. Для многих островитян встреча с ней кончается смертельным исходом…
С давних пор отношение к змеям сложилось настолько однозначное, что «змея», «гадюка», «кобра» стали весьма нелестными прозвищами для людей коварных и злобных, а, по одному из древнейших поверий, за убийство ядовитой змеи человеку прощается якобы сто грехов. То есть прикончил «ядовитую гадину» — и смело можешь грешить сто раз…
Значит, так: за змею сто грехов прощается, а за паука — сорок. Хорошо нам, грешникам! Греши сколько влезет, ну хотя бы раз двести! За это только и нужно будет, что убить двух змей или пять пауков. А если же мы в искупительном рвении прикончим не пять, а, допустим, семь пауков, то, следовательно, можем грешить еще 2×40=80 раз. Выгодная арифметика!
Только вот что непонятно. Почему за наши грехи должны расплачиваться не мы, а другие, то есть в данном случае пауки или змеи?
Вспоминается вот какой случай.
В школьные годы я довольно часто ездил на охоту в деревню с романтическим названием Медвежья Пустынь. В полукилометре от деревни раскинулось огромное моховое болото, поросшее мелкими березками и сосенками, кустиками багульника, голубики, брусники, а кое-где и высокой травой. И на самом болоте, и в его окрестностях, в лесу, на сырых лугах, на берегах двух речек, Яхромы и Сестры, водилось довольно много гадюк. Частенько нам, охотникам, приходилось видеть извивающееся в траве или во мху пестрое длинное тело… Я ходил в резиновых сапогах, которые гадюка не в состоянии прокусить, однако при виде змеи, уползающей прочь, ощущал во всем теле неприятную скованность.
Однажды мы с Владимиром Ивановичем Жуковым, моим старшим товарищем и постоянным спутником по охоте, шли по болоту с ружьями наперевес в ожидании тетеревов. Внезапно в двух шагах перед нами зашуршала гадюка. Владимир Иванович, недолго думая, выстрелил в нее и убил. В свое оправдание он тут же привел поверье о ста грехах.
И я тогда понял, как поступать. Не цепенеть в скованности при виде уползающей ядовитой змеи, а действовать как мужчина — стрелять или, еще проще, брать хорошую палку.
Когда в следующий раз я шел по болоту один и увидел змею, то тут же схватил подвернувшуюся толстую ветку, размахнулся… Ветка оказалась гнилой и при замахе сломалась. Не спуская глаз с извивающегося пестрого тела, я схватил другой валявшийся поблизости сук, ударил… И промахнулся. Ударил другой раз, а змея уже успела скрыться в кустах. До сих пор не могу забыть отвратительного смешанного чувства — трусливой скованности и… смутного сознания несправедливости своего поступка. За что? Она ведь и не думала нападать на меня, она, наоборот, уползала…
Тем не менее, встретив змею опять и не найдя поблизости палки — а вокруг была густая трава и гадюка вот-вот скрылась бы в ней, — я прицелился, спустил курок… Раздался выстрел, но я промахнулся. Тут же прицелившись из второго ствола, выстрелил снова. Зрелище окровавленной, превращенной в сплошное красное месиво головы гадюки было ужасным, а тело ее все еще продолжало беспомощно извиваться в траве…
Весь остаток дня я ходил в смятении. И вот ведь что удивительно: если я и раньше боялся гадюк, то теперь страх стал еще более сильным — к нему примешалось чувство вины. Я как будто бы ожидал теперь ответного удара, расплаты, и самое неприятное было то, что я понимал: расплата будет справедливой, я ее заслужил. Фактически я был теперь перед гадюками беззащитен.
Ах, с каким же трудом человек умнеет! Сколько уроков нужно ему преподать, прежде чем он наконец усвоит какое-то правило…
Походив под впечатлением отвратительного убийства, я, кажется, свое чувство забыл. Потому что, встретив через некоторое время гадюку, опять решил ее убить, но на этот раз не из ружья — оно было не заряжено, потому что я шел по дороге, — а ножом. Был у меня тяжелый складной нож, охотничий, я тотчас раскрыл его и, наклонившись над гадюкой, поспешно уползающей в кусты, ловко взмахнул своим острым оружием, намереваясь по-кавалерийски отсечь ей голову. Нож был очень острый, чем я особо гордился. Однако змея ползла быстро и извивалась, и я промахнулся. Придорожные кусты были уже от ее головы в полуметре, вот-вот она скрылась бы, и я поспешно взмахнул еще раз и еще… Я даже не знаю, как это произошло. Помню только, что гадюка уже скрылась в кустах, слышался удалявшийся шелест, а я в растерянности стоял и рассматривал носок своего левого сапога, который был насквозь рассечен моим же великолепно наточенным ножом, и чувствовал, что в сапоге большой палец ноги начинает ныть и теплеть от набегающей крови. Первой мыслью было: не попал ли яд змеи в рану…
Яд, разумеется, не попал — змея и не думала меня кусать.
То ли с этого момента, то ли просто-напросто по мере моего повзросления, но отношение к змеям у меня стало нормальным. То есть человеческим. И вот ведь что интересно: я понял, что странности во всех трех случаях с гадюками легко объясняются не какими-то особыми силами, якобы охраняющими змей, а тем, что во мне самом жило достаточно сильное сознание неправедности моих поступков. За что я трижды покушался на жизнь животных, не сделавших мне ничего дурного и в сущности не представлявших для меня никакой опасности? Трижды мною руководило одно из самых низменных чувств — страх. К тому же ничем не оправданный. И можно только радоваться, что в конце концов победило гораздо более благородное чувство. Пусть даже ценой жизни одной гадюки, порезанного сапога и раненого пальца моей ноги.
Любопытно здесь же вспомнить рассказ Леонида Андреева, который называется так: «Рассказ змеи о том, как у нее появились ядовитые зубы». Когда-то у змеи не было ядовитых зубов, но ее все равно не любили. И убивали. Тогда-то у нее и выросли ядовитые зубы.
А еще вспомним: на медицинской эмблеме изображен не кто-нибудь, а змея, обвивающая чашу…
Да, теперь наконец поняли: змея — животное очень полезное для человека. И не только потому, что во множестве истребляет всевозможных вредителей — мышей, крыс, многих вредных насекомых, в частности саранчу. Она полезна как раз тем, за что ее так боятся и ненавидят, — своим ядом. Еще в самой глубокой древности врачи знали, что в очень малых дозах змеиный яд не только не отравляет человека, а, наоборот, лечит. Сейчас в Советском Союзе змеи взяты под охрану, их даже разводят в специальных питомниках. Яд кобры, гюрзы, эфы, гадюки считается настолько необходимым, что его постоянно не хватает.
Кстати, существует и другое поверье, не только о ста грехах. Если змея сама приползает к человеку, то это приносит счастье. И поверье это распространено на Кавказе и в Средней Азии — как раз там, где водятся особенно ядовитые змеи…
Путешествия в Подушкине
В наш век космических скоростей никого не удивишь путешествиями. Планета не стала меньше, но мы овладели техникой, и путь, который раньше преодолевали годами, теперь пролетаем в считанные часы. Выиграли мы или проиграли? Наверное, и то и другое. В смысле же романтики скорее всего проиграли. Где теперь стать истинным путешественником, что делать потенциальным Пржевальским, Арсеньевым, Амундсенам, Стэнли? Да, остались Сахара и амазонские джунгли, но это не так уж и много. А главное, возможность перелететь пустыню, море, непроходимые джунгли за несколько часов убивает романтику, делает путешествие с примитивными средствами как будто бы все больше и больше бессмысленным. Есть еще мужественные люди, которые отваживаются на кругосветное путешествие на яхте, плывут через Атлантику на бальсовых плотах, на весельных лодках, пересекают пешком пустыни, добираются на лыжах до полюса… Однако все больше и больше такие путешествия становятся самоцелью, все больше и больше появляется в них привкус искусственности. Планета наша, увы, освоена.
Освоена? Наша планета освоена?.. Я написал последнюю фразу по инерции. И тут же проникся негодованием. Наша планета освоена?!
Но ведь это чепуха. Можно, конечно, побывать в разных странах, обежать рысью музеи, где собраны шедевры искусства веков и народов, и с высокомерной улыбкой потом говорить знакомым, что это-де для нас не в диковинку, знаем. Можно самый необычный пейзаж, самый фантастичный закат, самую волшебную звездную ночь пропустить мимо внимания, считая, что все это не более как незначительный фон для каких-то наших внутренних суетных переживаний. Можно, к примеру, выехать из города на природу большой компанией, с рюкзаками, набитыми всякой снедью, а еще лучше — не с рюкзаками, а на машине с багажником. Поляну, полную тайн и чудес, ничего, конечно, не стоит современными средствами превратить в полумертвый пейзаж, а потом говорить, что «великолепно провел выходной день