А может быть, в назидание нам, людям, природа еще раз на примере бабочек продемонстрировала, что Золушкам есть на что надеяться, главное — это не падать духом, а Принцессам лучше бы не гордиться чрезмерно — неизвестно еще, что там, впереди?
Если же еще подумать по этому поводу и вспомнить, как все же прекрасны ночные, невзрачные на первый взгляд, «серенькие» бабочки, то приходишь к мысли: Золушек, как таковых, вообще нет. Как и Принцесс. Все зависит от того, как смотреть.
Загадочная гусеница Тигра
…Я нашел ее на бурьяне, на пустыре Измайловского парка, уже осенью, в сентябре. Почти никаких насекомых не было, я ходил, скучая, и вдруг увидел нечто желтополосатое. Прекрасная гусеница! И, как и мегарисса в Подушкине, она напомнила юность, пионерский лагерь, но только не страхи, связанные с мегариссиным «жалом», а совсем-совсем другое… Был в нашем лагере записной красавец по фамилии Дранин. Не только девочки старшего отряда были от него, как говорят, «без ума», но и молоденькие вожатые. И не только с девушками Дранину везло. Я ведь вот специально собирал разных жуков и гусениц, а Дранин так, от нечего делать решил однажды помочь мне. И что же вы думаете? В первые же минуты поиска прямо на лагерном участке он нашел гусеницу, которой я никогда раньше не видывал. Бархатную, желто-полосатую, с розовой головой. Это была, как я определил потом, через много лет, гусеница бабочки огородная совка…
И вот теперь, в сентябре, когда вокруг было по-осеннему пусто и скучно, она вдруг сама собой попалась мне на глаза. С каким-то странным чувством я приблизился к ней и ждал, когда выйдет из-за облачка солнце. Очень яркой казалась она на бурьяне. Неуместной. Когда солнце выглянуло, я начал фотографировать. Да, повезло. Пусть с опозданием… Глядя с близкого расстояния, поневоле начинаешь очеловечивать этих маленьких тварей, и теперь мне казалось, что Тигра кокетничает перед объективом. Иначе как объяснить ее весьма грациозную позу, когда она приподняла верхнюю часть тела, наклонила розовую головку и, похоже, принялась охорашиваться, как это делают кошки, покусывая шерсть у себя на груди и животе? Даже закусывала листом перед моим объективом она не просто и методично, как это делают все гусеницы, то есть сверху вниз, а как-то лихо кланяясь, с налета, как птица клювом, словно демонстрируя мне свой темперамент и грацию.
Все же, помня урок, который преподнесла нам с Викой «София Лорен», вернее, не она сама, а пленка, которая оказалась недоброкачественной, отчего великолепные снимки гусеницы ольховой стрельчатки не получились, я решил взять Тигру с собой. Уже вечерело, маловато света, и можно будет повторить съемку завтра, во дворе. Я посадил Тигру в бумажный пакет и нарвал веник любимого ею бурьяна.
И Тигра поселилась в моей комнате в большой банке. Она, по-моему, неплохо чувствовала себя, ела бурьян, который сохранял свежесть, потому что стоял в воде, и всегда издалека было видно в банке ее продольно-полосатое тело. Но однажды произошло нечто странное.
Вика не видела Тигры. Я по телефону, правда, сказал ей о том, что нашел очень интересную гусеницу — «почти как „София Лорен“, только не с поперечными полосами, а с продольными и без перьев, но зато с розовой головой…» И обещал показать, добавив, что Тигра живет у меня дома в банке.
Встретившись через некоторое время, мы с Викой из-за чего-то повздорили. Это была неприятная и, увы, не первая наша ссора. Что-то у нас с Викой в последнее время разладилось… Когда входили в комнату, я, чтобы найти какую-нибудь нейтральную тему, сказал:
— Ладно, так уж и быть, сейчас покажу Тигру.
Не удержался от этого «так уж и быть», и чуть не началось все снова, но на этот раз, слава тебе, господи, обошлось.
Однако показывать Вике красивую гусеницу мне не хотелось. Хотите — смейтесь, но обстоятельства, при которых я ее нашел, и поведение Тигры перед объективом как-то по-особенному настроили меня к этому созданию. Намек какой-то виделся мне в связи с ее находкой, подсказка судьбы, и подсознательно чувствовал я, что показывать ее Вике нельзя, что мысли мои в связи с находкой ее не случайны, что какая-то разгадка моего состояния в последнее время и наших с Викой взаимоотношений — в этом. Но обещал так обещал… И я взял со стола банку.
Тигры в банке не было. И Вика, и я — мы оба так и сяк вертели банку перед яркой лампой, но, кроме бурьяна, не видели ничего. Нет, этого просто не могло быть, ведь, уходя только час назад, я видел ее! А банка надежно закрыта марлей с резинкой, в марле нет дырок, выползти она никак не могла. Может, окуклилась? Я все еще не остыл от ссоры и злорадно подумал: «Вот тебе, Вика, знай, как со мной ругаться!»
— Да нет же! — сказал я вслух. — Такого не может быть!
Я положил на стол лист бумаги, снял с банки марлю, тщательно осмотрел марлю со всех сторон, потом начал вынимать из банки одну за другой ветки бурьяна. Тигры не было. И куколки не было. Черт побери… Я потер глаза и ущипнул себя за ногу. Не помогло. Впрочем, я вообще не понимаю, как может помочь то, что вы себя щиплете, ведь если вы спите, то и щипок ваш будет во сне, боль во сне. Но я все-таки ущипнул.
Вытащив и внимательно осмотрев все до одной веточки, я осторожно высыпал труху, которая скопилась на дне, перебрал и ее, осмотрел банку изнутри и снаружи. Ничего полосатого, ничего ползающего! И куколки нет.
— Давай искать на полу, — сказал я Вике. — Может, она все-таки вылезла?
Мы осмотрели пол. И стол тоже. Мы тщательно исследовали место, где банка с Тигрой стояла. Пусто. Вика заскучала. В ее красивых серо-голубых глазах опять появилась какая-то отчужденность. Надоели ей мои непонятные фокусы. Она, конечно, верила мне, что гусеница была (как не верить!), но ее не слишком волновало то, что Тигра исчезла. Хотя она и старалась все-таки этого не показать.
— Нет, Вика, такого просто не может быть. Ведь час назад я видел ее. Давай пересмотрим траву вместе. Дело даже не в гусенице, — сказал я, уже забыв о ссоре, но не отделавшись от непонятного торжества. Скучно было бы в простом, как дважды два, мире!
Итак, мы принялись внимательно осматривать каждую веточку вместе. Осмотренные я аккуратно складывал в банку.
Тигру мы так и не нашли. И все же я опять накрыл банку марлей. И укрепил марлю резинкой.
…Но и эта наша встреча прошла так же, как проходили они в последнее время. Мы оба как будто усиленно пытались что-то сохранить и делали вид, что все хорошо, все как раньше…
Перед уходом Вика по обыкновению долго смотрела на себя в зеркало, поворачивая лицо то так, то этак, добиваясь максимального эффекта.
— Ну, где же твоя Тигра? — сказала она, взяв банку со стола и повертев ее перед лампой торшера. — Уползла?
— Да, — сказал я. — Уползла, наверное.
Когда, проводив Вику, я возвращался домой, то почему-то даже не сомневался. Войдя в комнату и взяв банку в руки, я, как всегда, тотчас увидел Тигру. Ее нельзя было не увидеть: она сидела на ветке бурьяна на половине высоты банки и ее предостерегающая яркая окраска бросалась в глаза. Правда, она была какая-то вялая и слегка похудевшая…
Плохо, когда люди ссорятся!
И все-таки: почему же мы не могли ее отыскать?
Поразмыслив, я пришел к выводу, что скорее всего мы оба смотрели на Тигру, но не видели ее. Помните, я не хотел показывать ее Вике из-за нашей ссоры? Наверное, было у меня что-то вроде самогипноза, а Вике передалось?
Иначе что же еще?
Тигра вскоре благополучно окуклилась. Всю зиму в форме маленькой бурой сигарки пролежала куколка на дне банки, в трухе, и то ли в феврале, то ли в марте из нее вывелась невзрачная буроватая бабочка. Ничего тигриного в облике! Золушка, да еще скромнейшая из скромных. Маленькая, робкая, ночная…
Только при близком и очень внимательном рассмотрении виден был необычайно красивый, оригинальный узор на ее шелковистых крыльях.
Норок — по-молдавски «везение»
Благодаря слайдам я теперь стал сотрудничать в журналах, ездить в командировки и экспедиции. Джунгли во дворе по-прежнему оставались ареной странствий, как и Измайловский парк и Подушкино, однако география моих путешествий расширялась…
Весной 1972 года я получил долгожданное письмо из Молдавии от селекционера грецкого ореха И. Г. Команича. Иван Георгиевич писал, что орех расцвел и я могу приезжать.
Нужно было ознакомиться с работами по селекции грецкого ореха, сфотографировать уникальную коллекцию его плодов, самого Ивана Георгиевича, а также мужские и женские цветки удивительного дерева с красивым латинским названием Югланс регия.
В редакции мне завидовали: конец апреля, в Москве лишь недавно сошел снег, а в Кишиневе весна, должно быть, в самом разгаре. Я и сам был рад: в Молдавии еще никогда не бывал, и в Ботаническом саду можно будет вдоволь попутешествовать с фотоаппаратом, заряженным цветной обратимой пленкой.
Первое разочарование настигло уже в аэропорту Кишинева. Когда садился в Ил-18 во Внукове, под Москвой, моросил дождь и было холодно. А когда через два часа спускался по трапу на молдавскую землю, то было ощущение, будто мы никуда и не летели: такой же дождь, такой же холод. Только строения аэропорта другие. К вечеру прояснилось и слегка потеплело, но все равно было холоднее, чем в двадцатых числах апреля в подушкинских джунглях, где я вовсю уже фотографировал на подсыхающей, хотя и голой земле перезимовавших, разбуженных солнцем бабочек — лимонниц, углокрыльниц «С-белое», Ванессу Ио — павлиний глаз… Правда, каштаны стояли в полном цвету и кишиневские тополя и газоны были густы и зелены, как летом. В гостинице сказали, что хорошая погода началась в марте, а в апреле жара доходила до тридцати. Так уж мне просто не повезло.
На другой день с утра мы с Иваном Георгиевичем встретились в Ботаническом саду. Под сереньким дождиком медленно расхаживали по тропинкам среди больших ореховых деревьев с характерной круглящейся кроной, в которой странными культями белели пергаментные пакеты-изоляторы. Они надеваются на готовые к опылению или уже искусственно опыленные женские соцветия для того, чтобы на них не попала с ветром чужая пыльца и сохранилась чистота селекционного опыта.