Каждое действие, каким бы обыденным оно ни было, подтверждало, что этот ребенок принадлежал мне, а я ей.
«Она моя дочь, — сказал Том. — Я не хотел бы что-то менять».
Я убеждала себя в том, что иногда смерть ребенка бывает гораздо страшнее.
Забыть ребенка на заднем сиденье автомобиля в жаркий день и вернуться, когда станет уже слишком поздно. Это еще хуже. Достать утонувшего двухлетнего ребенка из бассейна, что может быть ужаснее? На самом деле потерять ребенка любого возраста старше Джунипер было бы гораздо страшнее, ведь с каждым днем отпустить человека становится все тяжелее. Тем не менее здесь это происходит каждый день. Так было и раньше, еще до того как я об этом задумалась.
Каждый день тысячи молитв улетали во Вселенную, к Богу, Иегове, Иисусу и Деве Марии. Любовь, вера и скорбь — часть этого места. В молитвеннике, лежащем в больничной часовне, было написано:
Мне очень страшно. Все, что я делаю, — это молюсь. Она не знает об этом, но она для меня целый мир. Господь, я молюсь каждый день, но иногда все получается не так, как мы того хотим. Я доверяю тебе. Позаботься о ней. Спасибо, Господь, за еще один день.
Я думала обо всех людях, которые молились за нашего ребенка. Церквях, в которые не ступала наша нога. Один из друзей Тома замолвил за нас слово в индийской мечети, где семьсот человек собрались вместе, просто чтобы помолиться за Джунипер. Несколько человек из Атланты медитировали на ее выздоровление. Моя подруга Люсия организовала алтарь из горящих свечей на своем камине. Люди в «Причерз Барбекю» держались за руки и молились за Джунипер, прежде чем начать поедать ребрышки гриль.
Я начала представлять все эти молитвы в виде большого облака, которое окутывает нас и защищает.
Тогда я еще не знала этого, но где-то в том облаке слышался голос доктора Шакил.
В день операции доктор Шакил расстелила свой коврик для молитв в маленьком кабинете рядом с операционной и начала молиться за нашего ребенка. Она приложила все свои знания и возможности. Теперь она сдалась.
Она расположилась лицом на восток, по направлению к Мекке. Она говорила с тем, кто дает жизнь и забирает ее. С тем, кто обладает силой исцелять. Она сказала Господу, что находится в его власти, попросила помощи и приложилась лбом к земле.
Часть 4Темная звезда
Никогда нельзя угадать, какие плоды принесет вложение денег в жизнь ребенка. Невозможно предсказать, какие случайные открытия будут совершены в результате смелых попыток.
Том: томительное ожидание
Я старался не думать, не размышлять, не надеяться, не строить догадок, не воображать. Мне так и не выдалось возможности подольше подержать свою дочь на руках, почувствовать ее спящее тельце на своем плече, вдохнуть ее запах. Я не хотел думать о том, что в тот день мне, возможно, единственный раз удастся подержать ее, прежде чем она окажется в земле.
Во время операции мы с Келли и ее матерью сидели в кафетерии на первом этаже и ждали, когда на пейджере загорится красный огонек. Келли все время повторяла, что ее вот-вот вырвет, ее мать вздыхала, а я старался не смотреть на настенные часы.
Я еще никогда не ненавидел время так сильно, как в тот день. Я хотел, чтобы оно пролетело, но при этом я хотел, чтобы оно замедлилось и мы могли продолжить верить в то, что она до сих пор жива.
Я всю жизнь посвятил изучению историй и их развязок. Когда я был ребенком, мы с отцом часто смотрели фильмы и я гадал, чем закончится очередной. Поймает ли полиция сумасшедшего убийцу? Выживет ли главный герой после падения поезда в ущелье? Даже тогда у меня хорошо получалось предугадать, чем все обернется. Теперь же я был частью истории, конец которой я не мог ни изменить, ни предсказать.
На пейджере мигнул красный огонек. Мы пошли в конференц-зал этажом выше. Последние несколько минут ожидания были невыносимыми.
Дверь открылась, и вошла доктор Уолфорд. Ее лицо было изможденным, и сердце у меня ушло в пятки. Она сказала, что наша дочь жива, но что прогноз неутешительный. Оказалось, кишечник Джунипер был настолько воспален и поврежден, что пытаться исправить это было бесполезно.
Мы с Келли потеряли дар речи. Был ли хоть малейший шанс, что она выживет? Возможно ли, что проблема решится, когда она подрастет и окрепнет?
«На данный момент нам остается лишь ждать и наблюдать за тем, что будет дальше», — ответила доктор Уолфорд.
Мы были благодарны ей за все. В отделении интенсивной терапии мы увидели, что дочь спит. Я стал писать электронное письмо Нэту, Сэму, Рою, Майку и моим родственникам, в котором рассказывал о состоянии Джунипер. Я был так изможден, что выходила полная бессмыслица:
они установили несколько новых дренажных трубок, надеясь, что они очистят кишечник
Вряд ли, но
Отс
Л
Заснув, я случайно нажал «отправить». Через несколько секунд я проснулся и продолжил.
Но кровяное давление Джуни поднялось, и она опять начала писать
Снова заснул.
Спасибо за любовь и поддерж
На последнем слове я глубоко уснул в кресле.
Келли: «где жизнь, там надежда»
На следующее утро мы с Томом приехали в больницу и, как обычно, с парковки пошли по крытому коридору. Больница сияла неземной чистотой. Коридоры были украшены скульптурами пеликанов и дельфинов в мультяшном стиле. Как всегда, на них верхом сидели дети, в то время как их матери пытались стащить их оттуда и увести в лабораторию на анализы или в регистратуру, чтобы записаться на тонзиллэктомию. Все эти скульптуры вдоль стен были созданы для детей, однако теперь их жизнерадостный вид казался издевкой. Мы прошли мимо странной трехмерной овчарки в солнцезащитных очках, которая высовывала голову из окна автомобиля. Что-то в этой собаке меня напугало. Затем увидели разноцветную металлическую рыбу, которая плыла вдоль стены по направлению к лифту. Я подумала: интересно, к тому моменту, когда я вечером выйду из больницы, останусь ли я мамой.
Я уже практически не помнила, чем занималась раньше и что мне нравилось.
Теперь я любила Тома еще сильнее. Мы стали союзниками в общей битве.
Я любила людей, которые стояли рядом с нами у пластикового инкубатора. Я любила Майка, Дженнифер, Бена и Роя. Однако мне не было никакого дела до работы, которая когда-то характеризовала меня как человека и была главным смыслом жизни. Мне не было дела до еды, секса, собаки, денег и самой себя.
Ребенок, эта маленькая девочка, затмила собой все остальное. Я никогда не слышала ее голоса и не видела ее улыбки, но любила ее всем сердцем.
Охранник посмотрел на наши бейджи: «инкубатор 692. 4/12/11. Джунипер Френч. Отделение интенсивной терапии новорожденных». Тем, кто приходил в больницу ненадолго, выдавали стикеры. Наши бейджи говорили о том, что нашего ребенка еще долго не выпишут. Нас пропустили через закрытые двойные двери южного крыла шестого этажа. Мы прошли мимо стойки администратора, где я каждый раз писала слово «мать» с чувством благодарности и удивления. Затем опять последовали двойные двери, извилистый коридор, дети в одиночных палатах и открытое помещение с самыми тяжелыми и маленькими. Я помогала ей или обрекала на страдания? Была ли я вообще матерью для нее?
Трейси пришла сюда в свой выходной. Я заметила ее, и меня посетило видение. Я тонула в бурном океане, захлебываясь соленой водой и дизельным топливом. Я не могла кричать. Трейси была спасительным буйком, который принесло ко мне ветром.
Ее единственным пациентом в тот день была Джунипер, и это означало, что дела шли плохо. Я хотела умолять Трейси спасти жизнь нашему ребенку.
Пока мыла руки, я рассматривала свои пальцы. У меня были руки моей матери. На тот момент ей было семьдесят, и она все еще работала в больничной лаборатории, не желая уходить на пенсию. Я вспоминала, как она в своей белой униформе приходила забирать меня из детского сада. Я помнила прикосновение ее большого пальца, которым она вытирала молоко с моих губ, шершавого, как кошачий язык. Лосьон для рук стоял рядом с жидким мылом. Я не воспользовалась им — пусть мои руки будут такими же грубыми и натруженными. Как доказательство того, что теперь я тоже чья-то мама.
— Ночь прошла прекрасно, — сказала Трейси. Хотя она всегда боялась нас обнадежить, она сказала, что, к ее удивлению, ночью кровяное давление Джунипер стабилизировалось и концентрацию кислорода ей сократили с девяноста всего до тридцати процентов.
— Она умница, — добавила Трейси.
К нам подошли Диана и хирург. На их лицах тоже читалось удивление.
— Она крепкий орешек, — заметила Диана. — Просто удивительная девочка.
Доктор Уолфорд осмотрела шов под повязкой и проверила дренажные трубки. Она сказала, что о повторной операции не стоит заводить и речи в течение последующего месяца, поэтому нам оставалось лишь ждать и наблюдать.
— Как это может сработать? — спросила я.
— Просто будьте с ней и наслаждайтесь моментом, — ответила Трейси.
Возможно, разрез в ее животе снизил давление внутри брюшной полости, позволив почкам и легким нормально функционировать. А быть может, одна из четырех дренажных трубок, которые хирург установила наудачу, дали результат.
Днем доктор Шакил остановилась у инкубатора Джунипер. Рядом сидели мы с Томом. Мы ждали, когда что-нибудь произойдет, одновременно надеясь, что все будет в порядке. Я, бледная и усталая, свернулась клубком в узком кресле. Доктор Шакил придвинула стул, облокотилась на него и посмотрела на меня. Не помню, чтобы кто-то еще из врачей так делал. Я уже забыла, что врачи могут вообще замечать меня.
«Младенцы очень, очень крепкие», — сказала она. Я просто кивнула, смотря в сторону инкубатора. Доктор Шакил наклонилась ко мне, и я чуть было не разрыдалась.