Джура — страница 18 из 22

I

Преемник Черного Имама Балбак, которого тоже называли Черным Имамом, уже не застал былой славы и величия своего предшественника. Миновали времена, когда Черный Имам одним своим словом мог поднять десятки и сотни тысяч киргизов, беспрекословно выполнявших его приказания. Имам Балбак ненавидел большевиков: они разрушили его власть; они делали грамотными темных людей; они отбирали золото у богатых.

Исмаилиты Кашгарии и Джунгарии считали имама Балбака святым человеком. Только пять лет прошло с тех пор, как он, по его собственным словам, «был направлен сюда из Мекки перстом Магомета, указавшим ему путь во сне», а его слово стало законом для всех старейших мулл. Даже странствующие монахи – дервиши – считали его своим покровителем. Они постоянно бывали в его доме, чтобы передать о виденном и слышанном, заслужить слово одобрения и… поесть жирного бараньего плова, запив его кок-чаем. За этим занятием стихали все их личные распри. Старшины нищих, имевшие в своем подчинении множество бедняков в городах и селах Кашгарии, получали от него золото за услуги. Чайханщики были давно уже его платными и добровольными агентами. Немало денег попадало и в руки влиятельных людей.

Имама Балбака нелегко было застать дома. В нем были несвойственные его предшественнику живость и энергия. Он много разъезжал, часто бывал в Бомбее, а однажды проник в Фергану и Старую Бухару. Он был английским резидентом, в руках которого сосредоточивалось много иностранных связей.

Только несколько человек говорили с ним как с равным. Среди этих лиц был его секретарь, высокий худощавый мужчина, безукоризненно говоривший на многих языках. Во время отсутствия имама он, одетый в халат и зеленую чалму, принимал посетителей. Верующих смущали голубые глаза секретаря, хотя волосы его были черны, как грива вороного коня.

У Балбака было много людей, которые подчинялись ему и обслуживали его лично.

Балбак был очень богат. В Кашгарии ему принадлежало три имения. В одном из них, помещавшемся в центре города, принимались все посетители, во втором – немногие. Третье имение, расположенное на окраине, было открыто для близких, прибывавших, как правило, ночью.

II

В летнюю ночь к этому имению имама прискакала на лошадях группа людей. Человек, бывший впереди, приказал спутникам ждать его у глиняного забора и подъехал к воротам один. Там он отыскал кнопку, расположенную на высоте человеческого роста, и трижды нажал её пальцем.

– Кто здесь? – послышался тихий голос из-за двери. – Искатель истины, – ответил прибывший.

– Мир искателям! – донеслось из-за двери.

– Никто не изменит судьбы, предначертанной аллахом. – Люби свою веру… – начал голос за стеной.

– …но не осуждай другие! – поспешно добавил прибывший. Ворота распахнулись, пропуская гостя, и тотчас же закрылись.

Молчаливые слуги приняли лошадь.

– Это вы, господин Тагай? – спросил его кто-то, вышедший ему навстречу.

– Я! – ответил Тагай, сбрасывая чалму.

– Пойдемте, имам вас ждет.

Они прошли под деревьями.

Открылась дверь внутреннего дворца. Тагай очутился в просторной комнате, устланной коврами. Курбаши пришлось немного подождать, прежде чем его провели в кабинет имама. Тагай знал эту комнату с большим письменным столом и книжными шкафами у стен.

Имам Балбак крепко пожал ему руку и жестом показал на диван. Гость почтительно сел на край.

Имам Балбак произнес:

– О военной экспедиции разговор будет позже. Многие уже собрались, но кое-кого ещё нет. Теперь же объясните мне следующее: может ли человек, облеченный моим величайшим доверием, – вы понимаете, что это значит? – человек, который возглавит освобожденный от большевиков Туркестан, человек, который за свои заслуги в деле борьбы с большевиками утвержден худжентом – наместником Ага-хана на Памире…

– Я утвержден худжентом? – обрадовался Тагай. – Я спрашиваю, как такой человек, являющийся, кроме того, и командующим нашими отрядами вторжения, мог, забыв дела, увлечься до такой степени, что привез к себе в дом девчонку с Советского Памира и, самое главное, не смог помешать её побегу? – Я не думал… – начал Тагай.

– Надо всегда думать! – яростным шепотом прервал его имам Балбак. – Она слишком много видела и узнала у вас в доме, в частности от вашей прислуги Курляуш… Я не знаю, что Зейнеб сказала советским пограничникам. Пограничные разъезды усилены. В Алайской долине снуют отряды киргизского кавалерийского дивизиона. – Она ничего особенного не могла ни видеть, ни слышать. – Глупая беспечность! Курляуш многое показала… – Значит, исчезнувшая Курляуш…

– …многое рассказала моим людям на допросе. Курляуш знает о готовящемся вторжении, об английском оружии и прочем… – В связи с вторжением Ибрагим-бека на Советский Памир о наших сборах говорят даже на базаре.

– Это ваши люди все выбалтывают! – сердито сказал имам Балбак. – Мы кое-кого задержали. Ваша беспечность с Чжао и… как его… с памирским большевиком непростительна. Вы ведь знали, что Зейнеб хотела их освободить?

– Кипчакбай… – начал было Тагай,

– Он уже имел со мной беседу. Курляуш рассказала со слов своего племянника Саида, как наши враги ловко провели Кипчакбая. – Я сам допытаюсь у нее! – закричал взбешенный Тагай. – Она умерла, – сказал имам Балбак. – И если бы не мои люди, мы упустили бы Чжао и этого памирского большевика. – Они пойманы?! – воскликнул Тагай.

– Они будут пойманы. Сейчас они как караванщики сопровождают один караван к советской границе.

– Нельзя медлить ни секунды! – сказал Тагай вставая. – Я сам готов ехать. Ведь этот Джура убил Артабека, и тайна фирмана Ага– хана в его руках…

– Фирман не попал в руки чекистов. Иначе наши агенты были бы схвачены, а большевики, расшифровав фирман, узнали бы тайну «С». Как вы могли, Тагай, вырвав фирман у Хамида, доверить его Артабеку!

– Мы думали, так будет лучше: передать фирман Ага-хана через преданного исмаилита, способного умереть, но не выдать… Он и умер. Когда я остался один и спасался бегством по известным только мне тропинкам…

– …и ещё одному ферганскому купцу, – насмешливо сказал Балбак, – который погиб три года назад при весьма загадочных обстоятельствах…

– Это не я…

– Хорошо, хорошо, я все это уже не раз слышал… Надо было сжечь фирман! – Имам Балбак прошелся по комнате. – Тоже герой! – сказал он громко. – Спасся один из двухсот, не выполнив самых важных дел!

– А Файзула Максум? – вскочив с дивана, закричал Тагай, сразу утратив всю свою сдержанность. – Файзула Максум потерял всех джигитов, еле-еле унес ноги в числе двенадцати. Он не только не выполнил задачи, не занял Памира, но и не попал в Бухару, а ведь ему же помогали! И кто!

– Вам помогают те же! – сердито сказал имам Балбак. – Нет! – закричал Тагай. – Ведь Файзуле помогал сам Шоу, человек, который смог поднять восстание многих арабских племен. Но даже Шоу ничего не сделал там, в Советском Таджикистане и Киргизии.

– Ни слова о Лоуренсе! – прошипел имам Балбак. – Вы забываетесь!

Они замолчали.

– Значит, вы не верите в успех нашей интервенции в этом году? – помолчав, спросил имам Балбак.

– Я этого не говорил, – тихо ответил Тагай, опускаясь на тахту, – но методы ведения войны…

– О них после.

Имам нажал кнопку.

Вошел секретарь. На вопросительный взгляд имама он ответил: – Все в сборе. Господин Кзицкий только что прибыл и приходит в себя в соседней комнате.

Имам Балбак удивленно поднял брови, пошел к двери, на ходу сказав:

– Проведи господина Тагая к собравшимся.

Тагай облегченно вздохнул и быстро встал. Вся его готовность следовать за секретарем свидетельствовала, что он с величайшей охотой оставляет эту комнату, один вид которой напоминал ему о неприятном разговоре.

У дверей имам Балбак задержался.

– Есть много желающих быть наместниками и правителями, – сказал он, – но я за вас, Тагай, если вы избавитесь от мелких страстишек.

Имам Балбак увидел Кзицкого лежащим на диване. Возле него стоял врач и мокрым бинтом вытирал кровь с его лица. – Ранен? – подходя, быстро спросил Балбак.

– В меня стреляли. Я же говорил вам, господин имам, что в стране делается черт знает что!

– Одну минутку! – прервал его имам и обратился к врачу: – Серьезное ранение?

– Нет, не очень. Разбит нос, – с легкой усмешкой ответил врач.

– Начали стрелять. Я соскочил. Упал… – Кзицкий встал с дивана и сжался под насмешливым взглядом Балбака.

Имам Балбак отпустил врача.

– Я же просил отправить меня в Индию, – сказал Кзицкий. – В России стало невозможно работать. И здесь нас ненавидят, говорят, что все зло от англичан и тех, кто им служит. Они стреляют в нас, европейских офицеров, помогающих басмачам. Это не жизнь. Я больше не могу так, не могу, понимаете? Не мо-гу, не мо-гу! – Прекратите истерику! – крикнул имам Балбак. – Из-за вашей оплошности всех бывших белогвардейцев, работавших ранее на границе, большевики выслали в глубь страны. Несколько наших агентов арестовано. А выстрелы в нас? Мы приняли меры. Выловлено много агитаторов. Мы помогаем уничтожать подпольные народно– революционные организации страны. Близость Советской страны возбуждает умы, и крестьяне хотят получить земли помещиков… Это соседство влияет и на положение в Индии. Оно и там нам вредит. Я пошлю вас, Кзицкий, но не в Индию, а на Памир. И вы, Кзицкий, после захвата Советской Киргизии, Таджикистана, Узбекистана и Туркмении будете военным министром Среднеазиатского халифата. Но это будет зависеть от вашей энергии. Вы будете моими глазами и ушами. Я не слишком доверяю другим. Пойдемте.

В большой комнате на коврах сидело много людей. Шараф, получивший большое повышение, сидел рядом с Кипчакбаем. Тагай держался несколько в стороне.

Когда приветствия смолкли, имам Балбак сказал: – Ибрагим-бек, после того как ему удалось прорваться со своими джигитами на Памир, встретил некоторые затруднения в своем продвижении… – Имам замолк, стараясь своим единственным глазом уловить впечатление, произведенное его словами на собравшихся. – Слухи относительно частичных поражений сильно преувеличены. Правда, сопротивление пограничных и внутренних войск на Советском Памире возросло, но… – Балбак поднял вверх указательный палец правой руки, – никогда ещё не было такого удобного момента для нападения. Наши единомышленники, баи, за нас. Все отряды вторжения подготовлены. Ибрагим-бек отвлек на себя силы. Наше дело – ударить в тыл, но как? – Указательный палец Балбака поднялся ещё выше. – Открытого боя не принимать!

Все удивленно смотрели на него.

– Наша задача – проникнуть в глубь страны и объединить баев на борьбу. Для каждой группы разработана особая тактическая задача. Каждый руководитель познакомится с инструкцией. Ваши джигиты – не просто джигиты, а командиры будущих отрядов. Все же нам необходима первая победа. На успех осады погранпостов рассчитывать не приходится. Надо захватить Заалайскую крепость, где находится добровольческий отряд. Это создаст впечатление силы. Сейчас начальник добротряда, недавно назначенный вместо Козубая, заболел. Его замещает наш человек, Линеза. Кроме крепости, надо захватить Горный кишлак в горах Алайского хребта. Эти победы подхватят наши люди. Это толкнет многих на присоединение к нам. Чтение инструкции и ужин заняли много времени. Наконец имам Балбак отпустил собравшихся, ещё раз напомнив им, что сейчас все поставлено на карту и настало наконец время выступать. Тагаю, Кзицкому и Шарафу Балбак предложил остаться. Тагаю имам Балбак вручил фирман Ага-хана, призывавший всех исмаилитов подняться на врагов, которых им укажут пиры. Кзицкому он дал распоряжение захватить крепость. Шарафу дал приказание овладеть Горным кишлаком.

– Вы должны знать то, что я не мог сказать другим, – начал имам Балбак, обращаясь к оставшимся. – Положение очень серьезное. Если мы теперь же не поднимем всех исмаилитов, не организуем всех баев и недовольных, дело для нас может кончиться плохо. Мой предшественник Черный Имам в тысяча девятьсот шестнадцатом году, во время киргизского восстания, угрожал русским, в случае если они не выполнят всех его требований, спустить озеро Иссык-Куль в Чуйскую долину. Тысячи киргизов по его приказу уже начали рыть канал, но… правда, из этой угрозы ничего не вышло. Без воды Средняя Азия превратится в такую же пустыню, какой стала некогда цветущая страна, теперь пустыня – Такла-Макан. Полив земель возможен при наличии плотин, распределительных шлюзов, заградительных щитов, каналов. Если бы воду удалось отвести, все живое погибло бы.

Пункт «С» – это Сарезское озеро в горах Памира, и в случае неудачи интервенции мы можем устроить потоп. Большевики слишком любят свой народ и под угрозой потопа должны пойти на многое. В случае неудачи каждый из троих – Тагай, Кзицкий и Шараф – спешат к Сарезскому озеру. Там же встретите людей Абдуллы из Афганистана. Люди эти привезут пироксилиновые шашки: придут три каравана по пять лошадей. Надо засесть у озера, минировать завал, сдерживающий воды озера, и послать письмо красным с угрозой: если они не освободят Памир и не выпустят пленных, то будет взорван завал-перемычка. Воды озера ринутся с высот Памира на поля и кишлаки Средней Азии и смоют их с лица земли. Это страшная вещь, и красные побоятся.

Балбак помолчал.

– Только сейчас я узнал, – сказал он снова, – что в крепости все подготовлено. Шараф, расскажи все, что знаешь! – Я тайком был у Линезы. Он говорит: надо действовать скорее, пока не вернулся начальник. Линезе не верят и должны его сменить. Он требует за крепость десять тысяч золотом, а за каждого джигита – по сто рублей. Он обещал испортить оба пулемета в крепости и услать на операцию побольше джигитов. В Маркан-Су, как и раньше на границе, конные разъезды. Только их теперь больше. Есть кавалеристы в Алайской долине и около Мургаба. – Обязательно надо склонить на нашу сторону очень влиятельное лицо, – сказал имам, – старика Садыка. У Юсуфа тогда не получилось. Ты с ним говорил, Шараф?

– Он ни на что не соглашается. Я еле спасся от комсомольцев, – ответил Шараф, помрачнев. – Но я знаю друга его детства, нашего исмаилита. Я дал необходимые указания.

– Молодец, Шараф! Теперь – в Горный кишлак! Я надеюсь, господин Кзицкий, вы не испортите дела.

Тагаю Балбак дал распоряжение пробраться с людьми в Каратегин. Там его будет ждать мулла Сатой, который проведет его в урочище Бель, где он соединится с басмаческим отрядом Ибрагим-бека из Афганистана.

В дверь постучали. Вбежавший слуга на незнакомом присутствующим языке доложил о чем-то Балбаку. Балбак встал: – Я сейчас приду. Священные обязанности требуют моего присутствия в другом месте. А пока заучите на память имена людей, с которыми каждому из вас придется встретиться, и новый пароль. Имам успел сказать каждому в отдельности, что доверяет ему больше остальных, и просил, чтобы каждый доносил ему об остальных. Шарафу он приказал явиться за инструкциями на следующий день. – Помните, – сказал имам, – где бы вы ни были, я буду наблюдать за вашими действиями, чтобы доложить о них нашему другу. Совершенно неожиданно для всех имам приказал выступать через шесть дней. Это было на две недели раньше условленного срока.

III

Луна скрылась за горой, отделяющей Кашгарию от Советской Киргизии. Предрассветный мрак ещё заполнял ущелье, в котором в поисках травы и колючек бродили отощавшие верблюды. Из юрты, стоявшей на склоне невысокого холма, вблизи ручья, вышел пожилой дунган, караван-баши. Он громко зевнул, испуская глухое мычание, не спеша потянулся всем телом и вдруг быстро опустил руки. Тишину нарушил цокот копыт: приближались всадники. Караван-баши поспешил им навстречу.

– Ну как? – спросил его один из всадников, остановив коня. Человек молча указал на юрту. Всадники спешились и, оставив коноводов, двинулись к юрте. В одну минуту она была опрокинута. Раздались испуганные крики, заглушенный шум борьбы. Спавших мгновенно связали.

– Я думал, будет большая драка, – сказал один из нападавших. – Но почему их только двое? – Он осветил лица спичкой. – Это не те! – сдавленным от бешенства голосом сказал он. – Где же остальные? Где Джура, Чжао, Саид? Или они дали тебе, караван-баши, больше денег, чем мы?

– Они были здесь! – испуганно бормотал караван-баши. – Караванщики, упрямые лентяи! Вьючьте верблюдов, варите пищу! – закричал караван-баши.

Никто не отозвался. Глухо звякнули колокольцы, и верблюды повернули к нему свои большие головы на длинных шеях. Большой белый верблюд медленно подошел на голос. Его мягкие губы коснулись руки хозяина. Он шевелил губами, ожидая подачки. – Есть хочешь? Потерпи, старик, – сказал караван-баши своему любимцу. – Сегодня вечером мы будем на границе, а завтра направимся в Ош. Три дня ты будешь объедаться на тучных пастбищах Алайской долины. Эй, караванщики, где же вы?

Опять никто не ответил.

Все наперебой стали звать караванщиков. Никто не отзывался. Хозяин, подозревая неладное, в испуге пересчитал верблюдов и проверил товары. Все было на месте. Розыски сбежавших не привели ни к чему.

…В это время друзья были далеко от ночевки. Они осторожно, прячась в камнях, пробирались к границе.

Впереди брел Саид, показывая путь, за ним шел Джура, потом Чжао, а позади всех плелся Кучак. Тэке то бежал впереди, то убегал в сторону. Они шли много часов. Везде у границы были красные конные разъезды, с которыми Саид почему-то не хотел встречаться. Но Саид знал «одно место».

В этой обычно безлюдной местности то и дело слышались голоса, цоканье копыт. Друзья не удивлялись. После того как Чжао, предупрежденный об опасности, поднял их в путь среди ночи, они уже знали о движении басмаческих отрядов к границе. Было нечто странное в том, что басмачи двигались не маскируясь: это могло привлечь внимание советских пограничников. Когда галька зашуршала у них под ногами, Саид дал знак, и Джура взял Тэке на ремень. Густые заросли колючего шиповника преградили им дорогу. Саид опустился на колени и полез по тропинке, проложенной зверями. Густые ветви над головой не пропускали света.

Зеленый тоннель вывел путников к узкому дикому ущелью, загроможденному валунами и обломками скал. Из-под камней доносился глухой шум потока.

Слева послышались далекие выстрелы. Саид сел на камень с озадаченным видом.

– Басмачи с пограничниками! – сказал он.

– Теперь нам не пройти: ещё примут за басмачей, – произнес Чжао.

Немного погодя раздались выстрелы правее. Саид забеспокоился. – Надо спешить, – сказал он. – Здесь есть ещё один путь, только он очень труден. Пройдем ли?

– Пройдем, конечно, пройдем! – зашептал Кучак, испуганно оглядываясь назад. – А где мы?

– Это уже отроги Заалайского хребта, возле Маркан-Су. Наверх вылезем – граница.

– Чего же ты медлишь? – сердито спросил Джура. – Или хочешь, чтобы подоспевшие басмачи нас перестреляли?

– Мне кажется, внизу, в кустах, люди, – сказал Чжао. Кучак без слов быстро полез вверх, за ним двинулись встревоженные друзья. Отвесные скалы преградили им путь, и сверху пахнул морозный воздух.

Саид подошел и указал на спускавшуюся откуда-то сверху темную полосу в локоть шириной.

– Перегной, – сказал он. – Засовывайте в него руки по локти и лезьте наверх. Это и будут ступеньки. Вниз не смотрите. Джура подошел к щели и недоверчиво ткнул ногой мягкую, рыхлую массу.

– Пусти меня, если боишься, – сказал Кучак дрожащим голосом. Джура удивленно посмотрел на него.

Они полезли, погружая руки и ноги в земляную массу, оседавшую под их тяжестью. Джура тащил Тэке на плечах, привязав его веревкой.

Бывают такие минуты в жизни даже слабых людей, когда они проявляют исключительную силу. То же случилось теперь и с Кучаком. Им овладела такая ярость ко всему, что преграждало ему путь домой, что он не отставал ни на шаг.

Саида подгонял страх попасть в руки Кипчакбая. Страшная черноземная щель осталась внизу.

– Поспешим! – требовал Джура. – Поспешим, пока не взошло солнце и утренний мороз сковывает снег.

Задыхаясь и падая, прошли они высокогорные тундры и по крепкому насту взошли на гору. Перед ними в лучах восходящего солнца сверкали вечные снега родных памирских вершин. – Можно отдохнуть, – сказал Саид. – Дальше дорога спокойная. – Нет, нет, идем дальше! – прошептал Кучак, испуганно оглядываясь назад.

IV

И они снова двинулись в путь.

Ручьи холодной прозрачной воды с журчанием мчались с горы, по которой шли путники.

На обнажившихся из-под снега лужайках цвели цветы – желтые, красные, синие, лиловые. Цветов было так много, что под ними даже не видна была трава.

– Теперь я верю, что мы на Памире, – прошептал Джура и показал вперед.

Там, вдали, у небольшого водопада, неподвижно стоял большой киик, охраняя трех коз, пасшихся на лужайке. Вдруг среди привычных звуков падающей воды и шелеста ветра он услышал подозрительный шорох. Киики умчались.

– Эх, ружье бы! – сказал Джура.

– Потерпи час, – ответил Саид, – скоро мы придем к моему тайнику. Там я спрятал пятизарядку с тридцатью патронами, одноствольное охотничье ружье, карамультук и много всякой одежды. Потерпи! Из-за этого я и повел вас этим путем. Но Джура не слушал его. Он жадно смотрел на родные памирские горы, смотрел и не мог наглядеться. И дышалось здесь легко, полной грудью!

Множество дорог открывалось теперь перед Джурой. Он волен выбирать любую и идти. Но куда бы он ни пошел, даже на север, где люди летают на железных птицах, – всюду с ним пойдет его стыд. Небо везде будет для него одного цвета – темное. Скажут: Джура струсил и бежал от басмачей, нарушил клятву и возвратился домой, не прикончив Тагая, Безносого и Кзицкого. Это был его долг, от этого зависела его честь и вся его жизнь. «Что же делать?» – думал Джура и не мог ничего придумать.

Через час они дошли до каменных осыпей, где предполагался тайник. Однако никакого тайника с оружием не оказалось. Саид злобно ругался и посылал проклятия на голову аллаха. – А может быть, его и не было? – негромко сказал Кучак, глядя на свои опухшие ноги.

Джура пожал плечами,

– Был, – ответил Чжао. – Недаром Саид злится, как взбесившийся верблюд.

Отдохнув, они пошли дальше.

– Надо было сразу идти к пограничникам. Лучше было бы, – говорил Чжао.

Саид сердился.

Путники поднялись по крутому склону горы и, достигнув места, где склон переходил в отвесную скалу, вздымавшуюся над рекой, разулись и засунули ичиги сзади за пояс.

Еле заметная тропинка то прижималась к отвесным скалам, то вилась над самым краем пропасти. Постепенно она сузилась до ширины ступни и наконец совсем исчезла.

– А дальше как? – спросил у Саида Кучак.

– Дальше будут углубления в стене для пальцев, и будешь двигаться левым боком вперед. Одну ногу перенесешь, другую на её место поставишь. Потом… вон там, видишь?… Большой каменный нос торчит из скалы. На него влезем и отдохнем. Дальше не больше двадцати шагов такого плохого пути, а потом уже хорошо… Будешь падать, Кучак, хватайся за воду. Посмотри вниз. Кучак заглянул и недовольно поморщился. Глубоко внизу он увидел реку. Шум её до них не доносился.

Джура уложил Тэке на плечи и привязал ремнем. – Упадешь! – уверенно сказал Саид.

Джура не ответил.

Прижимаясь грудью к каменной стене, вставляя пальцы ног в выемки и цепляясь руками за шероховатости, они одолели этот страшный путь и влезли на каменный нос. От камней пахло солнцем. Джура, не отвязывая Тэке, лег на спину, положив голову на собаку. Впереди из-за камней взлетели большие птицы. Издав свист, они унеслись в пропасть.

– Улары! Улары! – восторженно закричал Кучак, протягивая к ним руки. Вдруг он сел и заплакал.

– Ты чего? – спросил Джура и встал.

– До-мой при-шли, до-мой, – всхлипывая, сказал Кучак. Потом он вытер слезы рукавом халата и засмеялся, потом снова заплакал и снова засмеялся.

Друзья молча стояли вокруг него. Джура первый раз в жизни не рассердился на Кучака за слезы, которые считал недопустимой слабостью. Да и сам он был очень взволнован. Он всматривался в знакомые очертания родных гор, страстно желая увидеть хотя бы одного близкого ему человека советской земли. Смотрел и все более удивлялся, что не видит ни одного пограничника, ни одного джигита добротряда, даже ни одного охотника. Где же они? Джура ужаснулся промелькнувшей догадке: неужели басмачам удалось захватить эти горы? Он испытал прилив такого горя, досады и беспокойства, что не мог больше стоять.

– Поспешим! – сказал он Кучаку. – Неужели мы опоздали? – спросил он Чжао.

Но тот только недоумевающе пожал плечами.

Джура вырвал камень из рук Кучака, которым тот в радостном исступлении начал колотить «свою глупую голову, чтобы была умнее», и приказал всем ускорить движение. Кучак еле поспевал, всхлипывая, не видя из-за слез пути. Будь это год назад, Джура просто вздул бы Кучака, потому что ненавидел слезы, но сейчас Джура, не говоря ни слова, взял его за руку и осторожно повел за собой, как водят слепых.

Мысль, что он, Джура, опоздал, не давала ему покоя и гнала все вперед и вперед.

Если действительно в этих горах басмачи, надо немедленно вмешаться! Где может быть Козубай, где Максимов? Он, Джура, готов слушать каждое их слово, повиноваться им во всем. Если они действуют в горах против басмачей, он немедленно присоединится к ним. В битве с басмачами он не будет кичиться своей отвагой. Теперь он понял, что первым быть не просто: надо много знать и много учиться. Жизнь у врагов сделала его взрослым и научила мудрости. Она научила его ценить свою свободу. Эту свободу он будет отстаивать ценою жизни.

V

Мысли Джуры внезапно прервал Тэке. Он рычал и лаял. – Селям алейкум! – донесся голос.

Метрах в двадцати стоял старик. На камне рядом с ним лежал карамультук, направленный дулом в их сторону. Саид беспомощно оглянулся. Убежать – никакой возможности: старик перестреляет их поодиночке.

Чжао, присев на корточки, глазами искал, нет ли где щели или выступа в скале, чтобы спрятаться.

– Алейкум селям, – ответил Джура, в упор глядя на незнакомца. Это был плотный старик с широким лбом, выдающимися скулами, густыми, свисающими вниз усами и белой бородой. – Я охотник. Мир вам, путники! Кто вы и куда идете? Чжао, не доверяя незнакомцу, назвал каждого вымышленным именем. Пока Чжао рассказывал выдуманную историю, старик утвердительно кивал головой. Кучак толкнул Джуру локтем и лукаво подмигнул: глупый старик – сразу поверил чепухе! Охотник долго рассматривал всех четверых, а затем сказал: – Придумано неплохо. Ну, а ты что скажешь, Джура? У Кучака сразу закружилась голова. Испугавшись, что его заставят идти назад, он лег и закрыл глаза.

– А ты кто, и откуда ты, и почему ты расспрашиваешь нас? С каких это пор у мусульман такой обычай?

– Я не знал, Джура, что ты веришь в аллаха после того, как проклял его в верховьях Сауксая.

Джура пытливо посмотрел на старика, которому было все известно. Охотник не скрыл своего удивления, узнав, что путники перешли границу ночью, вместо того чтобы прийти днем прямо на заставу. Ведь Джуре нечего бояться: он и пограничники бьются за одно дело.

Тут Саид рассердился и, не дав старику говорить дальше, закричал, что пограничники могли бы принять их за басмачей и задержать до выяснения, а ждать они не могли.

– Тебя зовут Саид, по прозвищу Косой? – спросил старик. Саид настороженно буркнул:

– Откуда знаешь меня? Я тебя не знаю.

Охотник неодобрительно поджал губы.

На Кучака, испуганного встречей, старик не обратил внимания и начал расспрашивать Чжао, что он за человек и почему очутился здесь. Выслушав Чжао, охотник сказал:

– Слышал о тебе!

– А ты кто? – спросил Саид.

– Зовите меня Идрис, – сказал старик.

– Не Идрис, а черт! – проворчал Саид.

Охотник вышел из-за камня, и все заметили, что он хромой. Джура старался припомнить всех хромых, которых он встречал в своей жизни, но этого он не помнил.

– Вы не удивляйтесь! Всю жизнь я прожил в этих горах и о многом слышал. И вот вчера я услышал от одного охотника, что ночью басмачи собираются перейти к нам по этой тропе контрабандистов. Что делать?

Он замолчал и испытующе взглянул на каждого. – А нам какое дело! – зло ответил Саид.

– Надо послать за помощью, – пробормотал Чжао. – Было бы оружие… – сказал Джура.

– Надо скорее уходить! – прошептал Кучак.

– Я послал моего сына предупредить пограничников. Ведь если вы прошли, то и басмачи могут пройти. Гор много, щелей много. Пограничный разъезд проедет, а басмачи проползут между камнями. Пока сын дойдет, они уже успеют пройти и спрятаться меж холмов Алайской долины, а оттуда пойдут грабить кишлаки и резать дехкан. Что делать?

– Не пускать! – ответил Джура. – Задержать!

– Но у них много оружия, – возразил охотник. – Была бы у меня в руках винтовка – ни один бы не прошел! – Джура спохватился и недоверчиво спросил: – Я не знаю тебя, старик. Скажи, на Памире нет басмачей? Могу ли я тебе верить? – Ты скоро поверишь. Идут Тагай и Кзицкий. Ты поклялся их убить?

– О моей клятве все знают – и друзья и враги. – Хорошо. Я ведь сказал тебе, что ты проклял арваха и аллаха в верховьях Сауксая?

– Я много говорил об этом в крепости, когда был ранен и лежал без памяти. Потом могли рассказать.

– Хорошо. А если я тебе скажу, что у тебя есть Зейнеб и она жива и находится в кишлаке Мин-Архар, а туда может снова пробраться Тагай?

– Кто же ты? – спросил Джура.

– Кто бы я ни был, я враг басмачей. А ты, Джура, чье стремя ты держишь?

– Я друг Советской власти, – сразу ответил Джура, – и я помогу тебе против Тагая и Кзицкого. Давно я жду этого часа! – Хорошие слова! – сказал старик. – Если бы я не узнал тебя, когда ты шел по тропинке, и не знай я твоей былой ненависти к басмачам, я бы не окликнул тебя. Ты меткий стрелок, и мне нужна твоя помощь, а я помогу тебе поймать Тагая и Безносого. У меня здесь есть беговой верблюд, он может пригодиться. – Я друг Советской власти! – гордо повторил Джура. Старик удовлетворенно кивнул головой и спросил: – А это что за длиннорукий?

– Это Кучак, мой дядя. Он, как и я, из кишлака Мин-Архар, а с Чжао и Саидом мы вместе сидели в яме. Мы все боремся за одно дело. – Конечно, – подтвердил Чжао.

– Не все ли равно, кого бить? Было бы чем, – добавил Саид. – Идите же сюда, – позвал их охотник.

Прихрамывая, он сам вышел им навстречу. Вынув из-за пояса бутылочку, старик насыпал горсточку табаку под язык, затем передал бутылочку другим.

Охотник позвал: «Тэке!» Пес насторожился, подошел к старику, обнюхал его и радостно оскалился.

Тон голоса и то, что старик знает имя собаки, особенно поразили Джуру. Охотник позвал Тэке не тем голосом, каким только что разговаривал с ними, а другим, странно знакомым. А если Тэке ласков со стариком – значит, знает его. Тэке ошибиться не мог, как же он сам не может вспомнить, кто это такой? И правду ли он сказал о Зейнеб? Неужели его звездочка здесь?…

Саид мигнул и жестом показал Джуре, что надо охотника обезоружить и сбросить в сай.

Старик заметил этот жест и спокойно спросил: – Что тебе толку в моей смерти, Косой?

– Очень ты мне нужен! Пошутить нельзя! – ответил Саид, заметив осуждающий взгляд Джуры.

– Ты ему доверяешь? – обратился охотник к Джуре, кивнув головой в сторону Саида. – Верный ли он человек? – Он мой друг, мы с ним вместе в яме мучились. – Ну и что же?

– Если ты, Идрис, хочешь быть моим другом, верь Саиду. Но кто же ты?

– Не надо, не верь! – обиженно закричал Саид. – Нашел кого спрашивать – Джуру! Он в три раза моложе меня. – Хорошо, не сердись и не хвастайся. Против меня ты мальчишка, – и старик погладил седую бороду.

Кучак сидел в стороне на камне, с наслаждением посасывая насвой. Он внимательно прислушивался к разговору. – Если ты советский охотник, – сказал Джура, – то укажи мне хоть одного пограничника, хоть одного джигита из добротряда Козубая, которому я мог бы доверить важную тайну… – Скажи её мне, – спокойно сказал Идрис.

– Но кто же ты, наконец? – сердито закричал Джура. Старик насмешливо посмотрел на него и сказал: – Вот мой пропуск, подписанный Козубаем, ты знаешь его руку. Смотри.

Расстелив на земле пояс, старик достал из курджума лепешки и холодное мясо. Когда он отвернулся. Саид быстро засунул руку в его курджум, но старик заметил его движение и оттолкнул Саида. – Я за лепешкой, – объяснил Саид, сжимаясь под его пристальным взглядом.

– Я вижу, – сказал охотник.

– Ой, не верь ему! – шептал Саид Джуре. – В его курджуме я видел коробку с маузером. Разве бывают маузеры у охотников? – Он с нами за одно дело, – ответил Джура. – Может, он и не охотник, может, из добротряда, но он с нами вместе против басмачей. Не все ли равно, кто он?

После долгого вынужденного безделья в яме и работы погонщиком в торговом караване истосковавшийся Джура мечтал о борьбе с басмачами. Предстоящей кровавой встречи с Тагаем Джура ждал так жадно и нетерпеливо, как путник в пустыне, умирающий от жажды, мечтает о воде.

Может быть, по обычаю отцов и дедов, принести жертву арваху, чтобы он послал победу над басмачами? Джура даже фыркнул от досады, что такие пустые мысли приходят ему в голову. Разве забыл он джаду – чародейство, оказавшееся просто миражем? Но каким диким он был тогда, поверив в чародейство и подставив себя под пулю Безносого? И тут же он с радостью вспомнил свой меткий выстрел в голову басмача Чиря.

Многое он понял тогда в добротряде и со многими заблуждениями расстался.

Послышались выстрелы. Все посмотрели на юго-восток. Внизу, на склоне, Джура увидел бегущую по склону, по направлению к ним, группу басмачей.

– Басмачи бегут сюда, надо действовать! – сказал Джура. – Смотрите! Смотрите!… Басмачи нарвались на засаду красных аскеров! – Никогда не тревожься напрасно и будь достоин доверия, – спокойно сказал охотник, вынимая маузер из курджума. – Никуда не уходите. Ждите меня здесь. Я скоро вернусь.

С этими словами старик, вынув маузер из кобуры, поспешил вниз и скрылся в хаосе каменных обломков.

– Скорее, скорее, или мы пропали! – сказал Саид. – Мы в мышеловке. Может, он тоже басмач.

– Я тоже думаю, что он не тот, за кого себя выдает, – сказал Чжао.

– Это наш человек, – ответил Джура. – Будь это басмач, он не оставил бы нам оружие. – Джура погладил ствол карамультука. – Может быть, он не стрелял, боясь привлечь внимание, – сказал Кучак.

– Не будем очень рисковать. Пойдем, Джура! – шепнул Чжао. И когда они отошли в сторону, сказал: – Передай фирман Кучаку и отправь его с ним к Максимову.

Джура отозвал Кучака, достал фирман и отдал ему. Тот немедленно спрятал его в ичиг.

– Ни слова Саиду! – сказал Чжао Кучаку.

– Я не знаю дороги. И кому дать? – нерешительно сказал Кучак. – Пограничников видел? Люди в военной одежде. Спрашивай Максимова, Козубая или другого начальника, – сказал Чжао, – им и отдашь.

– А если басмачи оденутся пограничниками? – спросил Кучак. – Вот что! – сказал Джура, возвращаясь с Кучаком к Саиду. – Отправляйся ты, Кучак, с Саидом вон на ту гору. Видишь? Наблюдайте с горы за Алайской долиной. С неё все видно. Ждите нас там. Если покажутся басмачи, спрячьтесь. Если нас до утра не будет, поезжайте к пограничникам, спрашивайте Максимова. – Мы возьмем бегового верблюда, – сказал Саид и, заметив осуждение в глазах Джуры, добавил: – Если это верблюд басмаческий, тем лучше, а если друга, то он одобрит наш поступок. Кучак и Саид скрылись в камнях. Выстрелы смолкли. Джура и Чжао долго молчали.

– Видишь, что делается! – раздался веселый голос Идриса. – Одни басмачи стреляют на границе, отвлекают силы на себя, а другие тем временем пробираются тайными тропами. Тут и глаз не хватит. Я уже давно послал за подмогой, а её все нет и нет. Здесь поблизости был конный отряд джигитов добротряда… А где же те двое, ваши друзья?

– Они ушли, – виновато сказал Джура.

– Ты же обещал, Джура, меня ждать!… Почему они бежали? Джура молчал: он был очень смущен.

– Эге-ге! – вдруг донеслось снизу. – Идите сюда! – Но кто же ты? – спросил Джура.

– Потом все узнаешь, а сейчас я Идрис.

Внизу их ждали джигиты добротряда.

– Да то Джура! – крикнул издали Муса. – Неужели Джура? – и приветственно взмахнул над головой винтовкой.

Воздух огласился криками «ура». Кричали бойцы, знавшие Джуру, кричали и те, кто о нем только слышал.

– А-а, Муса!

Соскочив с лошади, Муса обнял Джуру.

К Джуре подбежал подросток и радостно бросился ему на шею. – Эй, Джура, здравствуй! Друг, ты жив? А говорили… Вот здорово! – И он хлопнул Джуру по плечу.

– Таг! – Джура улыбнулся и крепко сжал ему руки. – Ты ещё здесь?

– Я с началь… – начал было Таг и вдруг осекся под пристальным взглядом Идриса. – Да, да, – растерянно закончил он, – я охотник, я помогаю отцу. – Он показал на старика.

– Ведь ты сирота! – удивился Джура.

– Таг, Таг, некогда разговаривать, иди за верблюдом! – крикнул Идрис. – Вон он там, – показал старик на склон. – На нем уехали мои люди к пограничникам, – сказал Джура, не зная, куда деваться от смущения.

– Муса, Джура, идите сюда! – сердито сказал старик, отходя за камни.

Они некоторое время шептались в кустах.

– Козубай! – воскликнул Джура, хватая старика за плечи и крепко прижимая к своей груди.

– Я нарочно нацепил бороду и усы, – говорил Козубай, – чтобы меня заранее не узнали местные жители и не доложили о моем появлении Линезе. Он затевал большую провокацию, но теперь можно не спешить. Басмачи Тагая уже пойманы. Они уверяли, что шли сдаваться в крепость и там по этому случаю устроить той. – Это не те басмачи! – удивленно сказал Муса. – Тех должен привести сдаваться Кзицкий.

– Ты не путаешь? А почему должен привести Кзицкий, а не Тагай?

– Ничего не путаю, – ответил Муса. – Тагая и Безносого мы поймали по пути сюда, и я с несколькими джигитами отправил их в крепость.

– Вот так путаница, да! – воскликнул Козубай. – Но ты твердо знаешь, что ждут басмачей Кзицкого?

– Да, – ответил Муса.

– Ну, а у тебя, Джура, что за тайна? Зачем ты взял моего верблюда? – внешне оставаясь спокойным, спросил Козубай. Джура объяснил все и пересказал как мог содержание фирмана. Козубай тут же записал слова Джуры и приказал Мусе отправить кого-нибудь с запиской к пограничникам.

– Поезжай к Кучаку, – подумав, сказал Козубай. – Пусть он один едет к Максимову в Горный кишлак. Его вид не вызовет подозрений. Максимов теперь член тройки по борьбе с басмачами. Нам же надо быстрее скакать в крепость. Приезжай туда с Саидом. Надо разобраться, что он за человек. Чжао я знаю со слов других. Спеши. – Козубай, – обратился к нему Джура, – я сделаю все, что ты приказал, но отдай мне Тагая.

– Мы его судить будем, – сказал Козубай. – А пока спеши к Кучаку и возвращайся в крепость.

Джуре дали коня, винтовку и пропуск. Он посадил позади себя Чжао. По дороге их дважды останавливали пограничники, проверявшие документы.

VI

На вершине горы притаился Саид. Навалившись грудью на обломок скалы, так что над камнем торчала только голова, подпертая руками, Саид внимательно осматривал окрестности. Это было очень трудное дело. С горы огромная высокогорная долина представлялась совершенно плоской, но на самом деле она была изрыта оврагами и загромождена большими холмами. Эти холмы, мохнатые от высокой травы, издали казались крошечными бородавками. Холмы ступеньками восходили к подножию гор. Кое-где между ними поблескивали зеркальца чистой воды.

Даже большой караван было бы трудно заметить на тропинках между холмами. Саид, разделив всю равнину на отдельные куски, подолгу вглядывался в каждый из них: не блеснет ли на солнце ствол ружья, не взовьется ли пыль, выдавая присутствие всадника? Резкий крик верблюда доносился снизу. Саид не понимал, почему кричит верблюд, и беспокоился. Крик мог привлечь внимание врагов. Саид шумно втянул воздух сквозь стиснутые зубы, что он обычно делал, когда злился. Верблюд продолжал кричать, и Саид пошел вниз. Большой черный ворон сидел на спине верблюда и клевал ему горб. Перепуганный верблюд ревел от страха и боли. А Кучак, развалившись у камня, с интересом наблюдал за вороном и рассуждал вслух:

– Хитрая птица ворон, хуже вора… прямо живодер! Верблюд глупый, и чего кричит?… Возьми его сгони, а он кричит, головой мотает! А ворон взлетел. Опять сел… Так и есть! Проклевал шкуру, кровь течет… – И Кучак укоризненно качал головой. В это мгновение просвистел камень, заставив ворона взлететь. Саид, ругаясь, сбежал по склону к Кучаку и погрозил кулаком: – Что смотришь?

Кучак перепугался и не мог сразу ответить, а потом сказал: – Я не погонщик, чтобы смотреть за верблюдом, я друг Джуры! – И тотчас же свалился от удара кулаком в грудь. – Все говорят: «Джура, Джура»! – гневно закричал Саид. – Что такое Джура? Он щенок передо мной! Пойдем!

Присмиревший Кучак помог Саиду накрыть покрывалом кричащего верблюда.

– Это не простой, это горный верблюд, а ты его чуть не испортил!

Они влезли на вершину.

– Если ты друг Джуры, то и высматривай басмачей. Это твое дело. А я плюну на все и уйду. Разве это жизнь? Вместо того чтобы идти в Андижан и пожить спокойно, я опять мучаюсь. Собачья жизнь! Было бы за что! А разве басмачи не люди? – Говоря это, Саид стоял во весь рост, уже не стараясь быть незаметным. – Смотри туда! – вдруг показал Кучак пальцем вправо. Саид взглянул в указанном направлении и присел от неожиданности, потянув за собой Кучака. Осторожно высунув голову из-за камней, они наблюдали.

– Идут на запад, – сказал Саид.

– Много верблюдов, три лошади, один ишак и пять человек, – добавил Кучак.

– Не похоже на отряд. Только одно ружье охотничье… Верблюды груженые. Это караван из Кашгарии. Караван-баши всегда привозят для продажи ценные вещи контрабандой. Здесь до границы километров пятьдесят, и они контрабанду наверняка вынули из груза и везут при себе.

– Это не басмачи, – решил Кучак. – Едем к Джуре. – Кто же бросает шелк и другое добро, не попользовавшись? – возмутился Саид. – Подождем ночи.

– Но Джура… – начал Кучак.

– Что мне твой Джура? К черту! – закричал Саид. – Они везут богатые товары. Мы захватим только контрабанду. Ее бы все равно, если бы нашли, отобрали на границе. Ты будешь ходить в шелковом халате.

– Ну? – Кучак посмотрел на свой дырявый халат: из прорех торчали куски ваты. – Не надо шелку! – сказал он, подумав. – Джура будет сердиться.

– Если ты не будешь слушать меня, – свирепым голосом сказал Саид, – зарежу тебя, как барана! – И он шумно втянул воздух сквозь стиснутые зубы.

– Хоп, я сделаю все, что скажешь, – испуганно ответил Кучак. Саид и Кучак свели верблюда вниз и сели на него верхом. Уже ночью они достигли ночевки караванщиков и, не доезжая ста шагов, остановились. Саид приказал Кучаку завыть по-собачьи. Тот завыл, но никто не отозвался. Убедившись, что у караванщиков собак нет, Саид пополз к лошадям. Вскоре из темноты перед Кучаком появились две лошади. На одной сидел Саид.

– Набери в пояс побольше камней, садись на вторую лошадь и делай то же, что буду делать я.

Саид с громким криком помчался к лагерю. Кучак тоже завопил и поскакал за ним. Караванщики, сидевшие вокруг костра, спрятались в юрту. Они решили, что на них напала банда.

Тяжелый полог распахнулся, и из юрты вышел старый караванщик. Несколько камней, пущенных меткой рукой, заставили его вскрикнуть. Караванщик пошатнулся и схватился за голову.

– Не шевелись, всех перестреляю! – кричал Саид, кружась на коне вокруг юрты. – Бросай ружье и патроны!

Из юрты выбросили ружье и патроны.

– Выходи и ложись возле костра, глазами в траву! – закричал Саид.

Караванщики повиновались.

Соскочив с коня, Саид схватил ружье и подошел к караванщикам. Он отобрал у них ножи и приказал Кучаку подбросить в костер полыни. Свет от костра осветил бледные, перепуганные лица пленников.

– Что везете? – спросил Саид.

– Хлопок, кожу Совсиньторгу, – ответил старый караванщик, садясь на корточки. – Мои только верблюды. Я нанялся перевезти груз.

– Не ври! – сказал Саид и ударил его нагайкой. – Не ври! – в тон ему сказал стоявший рядом Кучак и тоже легонько ударил его нагайкой, хотя сам дрожал от страха. По приказу Саида погонщики распороли несколько вьюков. В них действительно был хлопок и кожи. Саид пошел в юрту. – Это мои вещи, я везу их продавать, – тихо сказал старый караванщик, когда Саид вынес из юрты курджум и оттуда вынул анашу и шелковые халаты.

– Контрабанда! – сердито закричал Саид и бросил халат Кучаку. Тот напялил на себя халат с драконами и вспомнил, что у аксакала в Мин-Архаре был такой же. Он гордо запахнулся и закричал погонщикам:

– Берите себе остальные! Всё делите поровну! – Стойте, стойте! – закричал Саид. – Кто позволил тебе распоряжаться моей добычей? Все мое! Этот халат я тебе дарю, я! Эй, вы! Вытрясайте пояса! – приказал он караванщикам. – Мы бедняки! Зачем грабить? – ответил один. – Ты это мне говоришь, черномазый? – спросил, раздувая ноздри, Саид.

– Тебе, – ответил рослый киргиз-погонщик.

– Вытрясай пояса! – закричал Саид и выстрелил в воздух. Погонщики бросились врассыпную.

– Стой, стой! – кричал Саид, стреляя в темноту. После третьего выстрела он опомнился и сказал: – Далеко не убегут, некуда. Завтра утром все здесь будут… А что там в казане варится? Кучак подошел, поймал в согнутую ладонь пар, быстро поднес к носу и расплылся в улыбке:

– Это шурпа с бараньим мясом! Иди скорее! – И, расстелив кусок шелка, Кучак снял казан и сел возле него, вытащив из-за пояса большую ложку, с которой никогда не расставался. – Да иди же! – крикнул он Саиду, рывшемуся в вещах.

– Со мной не пропадешь, – сказал ему Саид, хлебая шурпу. – Я не Джура. Тот из-за девки голову потерял, а потом за Чжао стал повторять: «Народ, народ!» Зачем за басмачами гоняться? Всех не перережешь. Курбаши Тагай – большой человек, ему помогает имам Балбак, а Балбак – о-о-о! – очень большой человек. Джура ещё мальчишка. Кто тебе дал шелковый халат с золотыми драконами? – Ты, – ответил Кучак.

– Кто, кто?

– Ты, Саид!

– Повтори ещё раз, я что-то плохо слышу.

– Ты, Саид!

– Ну, то-то. Помни!

Ночь была пасмурная и теплая. Луна изредка показывалась из-за туч.

– Надо найти караванщиков, а то еще, чего доброго, пограничников приведут.

– Конечно, приведут! – сказал Кучак.

– Ишак! – закричал Саид. – Садись на коня, поезжай, созови их. Потом поешь.

Кучак сел на коня, как был, в желтом шелковом халате, вышитом золотыми драконами, и поехал шагом.

– Скорее! – крикнул ему Саид.

Но Кучак даже не пошевелил нагайкой.

Тогда разозленный Саид догнал его на коне и сильно хлестнул нагайкой коня под Кучаком. Конь поскакал.

Кучак ехал голодный и поэтому злой.

Кучак не спал уже вторую ночь и так глубоко погрузился в горестные думы, что мало удивился, когда встретил Джуру и Чжао. С ними были все пять караванщиков.

Не успел он рот раскрыть, как Джура ударил его нагайкой и закричал:

– Снимай халат!

Кучак даже застонал от злости: Саид бьет, Джура бьет! Ишачья жизнь! И он молча протянул халат.

– Возьми! – сказал Джура одному из караванщиков, в котором Кучак узнал старшего.

Вскоре они были уже у юрты. Возле костра стоял Саид. – Вот караванщики! – сказал ехидно Кучак, показывая на подошедших, и, не ожидая приглашения, соскочил с коня, уселся у казана, запустил в него руку и, поймав в шурпе кусок мяса, поднес ко рту.

– Брось мясо! – закричал Джура так страшно, что у Кучака кусок выпал из рук, и Тэке тотчас же его съел. Кучак плюнул с досады и выругался. Но то, что произошло потом, заставило его замолчать.

Джура подъехал к Саиду и тихо спросил:

– Ты кто? Бандит, вор, убийца? Зачем ограбил караван? Зачем погонщика камнями чуть не убил?

– Ты мальчишка! Учить меня? – ответил Саид. – Сам знаю! – Бросай оружие! – закричал ему Джура.

Саид, широко оскалив зубы, визгливо засмеялся и сжал в руках берданку.

Камча Джуры со свистом обвилась вокруг берданки. Быстрым рывком он вырвал её из рук Саида. Конец камчи ударил Саида по лицу, оставив на щеке темную полоску.

Саид, не ожидавший этого, растерялся.

– Ты понимаешь, кого ты грабишь? Ты понимаешь? Что с тобой делать? Говори!

Глаза Саида ещё больше скосило от злости.

– Кто ты, Джура? Я думал, когда шел с тобой, что мы будем жить как люди, а мы жили как собаки. Чего хочешь ты? Джура молчал.

– Сколько ты платишь? Ничего! – продолжал Саид. – Не кормишь, не поишь. Вот мой халат – рваная тряпка! А теперь, когда я сам его одел, ты кричишь: «Бандит, вор!» Я бедный, я совсем бедняк, а Тагай, твой враг, платит своим бойцам двадцать рублей золотом в месяц и ещё дает грабить.

– «Золото, золото»! – сердито сказал Джура. – Когда басмачи меня жгли раскаленным железом, они тоже кричали: «Золото, золото!» – Нет, Саид, не говори, что ты бедняк, – заговорил Чжао. – У тебя есть золото, на которое ты мог бы купить себе одежду. – У меня? – изумленно спросил Саид. – Золото? – Ага, золото? Я и не знал, – сказал Джура. – Дай этим беднякам за оскорбление по золотому. Им придется зашивать вьюки, распоротые по твоей вине.

– Пусть они пьют мою кровь, нет у меня золота! – Саид, – сказал Чжао, – ты ссоришь нас с дехканами. Ты плохо делаешь, Саид.

– Ты говоришь пустое, Чжао! – закричал Саид. – «Дехкане», «родина»! Кому это надо? Не мне! Счастливый человек – это богатый человек. Понял?

– Саид, дай караванщикам по золотому, – тихо повторил Джура. – А если я не дам, что ты сделаешь? – нагло спросил Саид. Джура не ответил.

Костер ярко пылал. Саид встретился взглядом с темными глазами Джуры и вдруг торопливо начал разматывать пояс, запустил туда руку и вынул монеты.

– Нате, хватайте, богатейте! – И он сунул по монете каждому караванщику.

Погонщики благодарили Джуру и, хватаясь за стремена его седла, приглашали в свою юрту – отдохнуть, поесть и выпить чаю. – Спасибо, – ответил Джура. – Спешить надо.

– Всегда так: мои деньги, а спасибо другому! – громко, с горечью в голосе произнес Саид.

– Возьмите на дорогу, – сказал старший караванщик Джуре, вынося две вареные бараньи ноги.

– Возьми, – зашептал Саид.

Джура отказался.

– Садись, – сказал он Саиду, вынимая левую ногу из стремени, чтобы Саиду было удобнее сесть позади него.

Саид вставил ногу в стремя, несколько раз подпрыгнул и сказал старшему:

– Помоги сесть.

Тот с готовностью бросился его подсаживать.

Саид оперся о плечо караванщика и, вскочив на коня, незаметно для других взял у старика караванщика вареное мясо. Потом поднес кулак к его носу и слегка повертел им, почти касаясь лица. Караванщик молча поклонился, не решаясь ничего сказать. Кучак поместился вместе с Чжао.

Тэке бегал вокруг, нюхая тюки. Когда всадники, напутствуемые благословениями караванщиков, тронулись в путь, он помчался вперед.

К Саиду вернулась его обычная болтливость.

– Эй, Джура, – сказал он и тяжело вздохнул, – я думал, хорошо будет, а вышло плохо. Неграмотный я. Ты сказал: «Дай по золотому» – я дал. Для тебя не жалко. Хочешь, возьми все мое золото. – Не сердись на меня, я погорячился, – ответил Джура. – Ничего, Джура, бей меня, бей сильнее, выбивай дурь из моей головы. Я мстительный. Другому бы за это голову отрезал. Но твой удар слаще меда. Бей меня… Спать хочу, – сказал он, обхватывая Джуру, – устал. А где ночевать будем?

– Скоро остановимся. Кучак дальше один поедет, а мы все возвратимся обратно в крепость.

– Что мне делать в крепости? Я лучше поеду с Кучаком. Я спешу в Андижан.

– Я обещал Козубаю, что привезу тебя в крепость. – Зачем?

– Козубай хочет с тобой ближе познакомиться. – А если я не хочу?

– Я обещал. Тебе нечего беспокоиться. Если он тебя ближе узнает, то будет считать своим другом, как и я. Саид заскрипел зубами от злости. На привале Джура, отделившись от Саида, приказал Кучаку ехать в Горный кишлак. Они долго шептались, чем вызвали недовольство Саида. В ту же ночь Кучак уехал на север. Джура отдал ему своего коня.

VII

На следующее утро, не успели путники спуститься в ущелье возле Кизил-Арта, как Тэке заметил труп, над которым кружили орлы. Пес медленно подошел к щели в скале у самого дна ущелья и понюхал. Потом Тэке оглянулся на Джуру и, глухо заворчав, снова уставился на щель.

Труп в одном нижнем белье лежал лицом вниз в узкой щели под скалой. Седые волосы щетинились на затылке.

Прислонив винтовку к камню, Джура извлек мертвого из щели и перевернул на спину.

Как ни перекошено было лицо с закушенными губами, все же Джура сразу узнал своего друга – аксакала из кишлака, что возле крепости, аксакала, подарившего ему винтовку и белого жеребца. Это он когда-то сообщил Джуре о переходе банды Юсуфа. Сейчас аксакал лежал перед ним мертвый и холодный.

Если аксакал умер от заразной болезни, кому нужна его одежда? Не нужно было особой догадливости, чтобы понять, что аксакал отравлен и ограблен.

Джура быстро выпрямился и огляделся. Неожиданная находка заставила его подумать о басмачах. Джура заметил Тэке возле кучи камней, по-видимому недавно сложенных, так как наружная сторона камней не была покрыта лишайником.

– Ложись! – приказал Джура, и пес послушно лег. Джура разворотил камни, увидел достурхан и развязал его. В нем были две пиалы, маленький бурдюк с кумысом, лепешки и мясо. Тэке сунулся к нему, но Джура сильно ударил пса ногой. – Уйди, кэт! – гневно закричал он и поскорее забросал достурхан камнями, чтобы Тэке не съел отравленной пищи. На песке, между большими валунами, виднелись следы другого человека. Они шли с восточной стороны. По ним пошел Джура и, пройдя шагов сто, увидел место стоянки двух лошадей. Судя по следам, человек пришел отсюда и больше не возвращался. По-видимому, его лошадь увел спутник. Этот человек не был аксакалом, потому что у аксакала правая нога была немного короче и следы его ног различны.

Джура возвратился к трупу и пошел по следам аксакала на юг. Рядом со следами аксакала туда же вели следы второго человека. Здесь, не пройдя и тридцати шагов, он увидел конский навоз и остатки сена.

По навозу Джура понял, что лошадь стояла здесь дней двенадцать назад и простояла почти сутки. Значит, аксакал кого-то ждал.

Следы жеребца были сдвоены, возле них виднелись на песке следы второго человека. Человек упирался пятками. Значит, жеребец рвался и не давал сесть. Джура пошел по следам. Вскоре он прочел по отпечаткам на земле, что человек наконец сел верхом и жеребец поскакал галопом.

Джура прошел шагов двести, поднялся на плато и увидел сломанную нагайку. На ручке, выточенной из белой кости, были вырезаны тонкие узоры, и местами она была украшена тончайшей медной проволокой.

Она сломалась возле конца, где укрепляется ремень. По-видимому, всадник ударил жеребца по голове, чтобы осадить, когда тот стал на дыбы, желая сбросить чужого всадника. Это мог быть только саврасый жеребец аксакала. Старик любил хороших и быстрых лошадей, он приручал их только к себе.

Джура осмотрел местность в бинокль, полученный от Козубая. Справа, напрямик по склону, спускались Чжао на коне и Саид на верблюде. Видно было, что они размахивают руками в горячем споре. Их споры не волновали Джуру. Он беспокоился о Кучаке: «Как он переправится через реку? И удастся ли ему достигнуть Горного кишлака, чтобы предупредить жителей о грозящей им опасности?» Джура возвратился в ущелье. Он положил аксакала в щель, лицом на восток, и засыпал камнями и галькой. Позвав Тэке, до сих пор послушно лежавшего у кучи камней, Джура вскоре догнал Чжао и Саида. Они внимательно выслушали его, и Саид спросил: – Халат у него был шитый золотом?

– Нет, – ответил Джура, – он носил черный сатиновый. – Может быть, в халате были зашиты деньги? – спросил Чжао. – Я все знаю! – закричал Саид. – Его убил тот старый охотник, что повстречался нам недалеко от границы. На нем был тоже черный халат!

– Если аксакал – враг Тагая и выдал мне курбаши, может быть, ему кто-нибудь мстил из родни Юсуфа? – спросил Джура. – Такие ручки у камчи, – сказал Чжао, вертя в руке нагайку, – делают в Индии из слоновой кости. Это дорогая камча. Надо быть очень сердитым, чтобы бросить такую ценную вещь. Ты узнал опасный секрет. Брось эту нагайку или спрячь, чтобы никто её не видел. Виноватый тебя узнает по этой камче, а ты его не узнаешь. Зачем испытывать судьбу?

– Зачем прятать? – возразил Джура. – На эту камчу я поймаю её хозяина, как Кучак ловил кииков в силки.

Напрямик через горы и ущелья, по охотничьим тропам Джура, Чжао и Саид приближались к крепости.

Джура шел впереди. Ни один камень не сорвался из-под его ног. За ним ехали Чжао и Саид. На последнем привале Чжао показал Саиду жучка, который безуспешно пытался взобраться на верхушку стебля и, не достигнув её, падал на землю, сдуваемый ветром. – Много раз он лезет и столько же раз падает, не достигнув цели. Он настойчив – значит, он влезет на цветок. Кто настойчив и терпелив, тот рано или поздно, но обязательно добьется своего, – сказал Чжао.

– Он мог бы подгрызть стебель снизу, и цветок бы упал на землю, – возразил Саид.

– Да, но соки перестанут течь, а зачем жучку сухой цветок? Он хочет пить долго и много сладкого сока. Вчера ты чуть не подгрыз стебель снизу.

– Чжао! – возмутился Саид. – Ты обещал мне не напоминать. Раз сказал, и довольно!

– Одна капля, упав на камень, ничего не сделает, а тысячи разрушат его.

Дорогой Саид передумал вчерашнее и пришел к заключению, что Джура поступил с ним как злейший враг. Друг не мог так поступить! Кому нужны эти караванщики и их халаты? Джура совсем потерял голову. А если он, Саид, будет с ним дальше иметь дело, то не сносить ему своей головы. И о чем он раньше думал? Правда, с Кипчакбаем у Саида большие счеты, но не мусульманский ли обычай прощать врага, если он доказал подарками и делом свою преданность? Вчера враг – сегодня друг.

Саид огляделся, не следит ли кто за ним, не догадался ли по выражению лица о его мыслях.

Но Джура и Чжао быстро спускались с горы в узкую долину, где уже виднелась крепость.

VIII

На пути, в ложбине за отрогами горы, перед ними внезапно открылась одинокая юрта. С такими юртами и скотом горные киргизы обычно выезжают весной на джейлау.

От юрты к путникам ехал на саврасом жеребце человек, похожий на аксакала, а за ним на вороном жеребце следовал кто-то еще. Джура, увидев саврасого жеребца, сразу остановился. Всадники, заметив людей, натянули поводья, но потом, по– видимому, решили продолжать свой путь мимо них. Чжао быстро выхватил из-за пояса Джуры найденную нагайку и сунул ему за пазуху, проговорив:

– Осторожность никогда не мешает!

Если бы Джура собственными глазами не видел старика убитым, он мог бы поклясться, что перед ним сам Садык. На нем был надет сатиновый черный халат, на ногах – желтые мягкие сапоги и расшитые шерстяные чулки. Старик, как его помнил Джура, всегда так одевался. Реденькая рыжеватая бородка торчала из-под платка, которым был перевязан глаз.

– Эй, Садык! Как поживаешь? Глаз у тебя болит, что ли? Узнаёшь своего друга? Остановись! – крикнул Джура. Он заметил, что конь старика поскакал быстрее. Каблуки всадника впились ему в бока. Джура отметил, что нагайки у всадника не было.

Джура выбежал вперед и с силой схватил жеребца за повод. – С каких пор ты перестал узнавать старых друзей? Ты ли это? – сказал Джура, удерживая за повод жеребца, испугавшегося Тэке. – А-а-а… – радостно промычал старик. – Это ты? Кандай сыз тынч-мы келдыз?[48]

– Тынч, тынч, – ответил Джура.

– Я болен, – прошептал старик, – голос совсем пропал, плохо вижу, зубы болят. Еду к знахарю, пусть лечит. Приеду – гостем будешь. – Он сделал нетерпеливое движение поводьями, давая понять, что спешит.

Джура, не выпуская повода из рук, сказал:

– Я сделал все по твоему поручению, аксакал, и хочу сейчас же получить этого саврасого жеребца. Ты, помнишь, сказал мне: «Если исполнишь, на дороге слезу и отдам жеребца». Ты знаешь, я исполнил. – И он показал на Чжао, как бы желая услышать подтверждение своих слов.

– Да, он исполнил, – подтвердил Чжао, хотя и не понял, о чем идет речь; по тону Джуры он смекнул, что надо подтвердить. – Хоп, я отдам тебе жеребца, когда приеду от знахаря. Приходи вечером. Пусти, я спешу.

Джура крепко уцепился за повод, предупредив взглядом Чжао и Саида, чтобы они были наготове, и повел коня за собой. Крепость, такая знакомая и близкая сердцу Джуры, была уже недалеко. На её крыше все так же развевался красный флаг. Вокруг неё было заметно оживление.

– Ты непочтителен к старшим, – прошептал старик. – Отпусти повод, я тебе дам вороного коня, на котором едет мой спутник. Конь рванулся из рук Джуры – видимо, старик опять ударил его каблуками.

Джура повис на поводе. Халат его распахнулся, и оттуда выглянула ручка из слоновой кости.

Заметив её, старик вздрогнул и испытующе посмотрел на Джуру. Джура перехватил его взгляд.

Платок на лице старика ослаб и открыл правый глаз. Джура заметил, что этот глаз смотрит прямо, в то время как левый глаз обращен на Джуру.

Саид пристально глядел на другого всадника. Тот делал вид, что не обращает внимания на Саида, но потом улыбнулся ему, обнажив зубы. Саид сказал:

– Да побьет меня огонь, если я не узнал тебя, Пундит! Незнакомец отрицательно покачал головой.

– Ну да, ты Пундит, – продолжал Саид, – и я встречал тебя у истоков Желтой реки, в Звездной степи. Не я ли продал тебе рыжую кобылу?

Тот, кого назвал Саид Пундитом, сразу перестал улыбаться и что-то быстро сказал своему спутнику на непонятном языке. «Садык» соскочил на землю и бросил поводья, затем вскочил на коня позади своего спутника, и они галопом понеслись на север. Все это произошло очень быстро.

– Стой! – закричал Джура, срывая с плеча винтовку. – Стой! Стрелять буду! – и выстрелил в воздух. – Возьми, возьми! – приказал Джура.

И Тэке послушно помчался за всадниками.

От крепости, где толпились люди, к друзьям направились трое верховых. Впереди ехал толстый женоподобный мужчина без бороды и усов.

– Басмачи? Сдаваться? – спросил он, подъезжая. – Нет! – ответил Джура гордо.

– Зачем вы стреляли, подняли панику? Бросай оружие! Кто вы такие?

– Я Джура. Вон там поскакал неизвестный человек, может быть, враг!

Подъехавшие не тронулись с места.

– А ты кто? – спросил Джура.

– Бросай оружие, потом говори! – закричал толстый. – Я начальник добровольческого отряда. Зовут меня Линеза. Стоять смирно! Целься! – скомандовал он, и три дула уставились на них. Джура знал со слов Козубая, что Линеза – экиёз, двуглазый, так говорят о двуличных людях, и к тому же предатель. Прежде Джура сам бы расправился с Линезой. А сейчас он полагался на мудрость Козубая и решил скрыть свои подозрения, чтобы не насторожить Линезу.

Джура положил винтовку на землю.

– Что ты делаешь? – взволнованно закричал Саид. – Я повинуюсь начальнику, – как можно спокойнее отвечал Джура и обратился к Линезе: – Смотри, вон скачет убийца вместе с приятелем. Я не желал самоуправства, хотел передать его в твои руки. Иначе я стрелял бы не в воздух.

– Второй – Пундит, я его видел в Звездной степи: он ходил с машинкой и срисовывал на бумагу дороги и горы, – вставил Саид, желавший отличиться.

– А тебя как зовут? – презрительно спросил толстяк. – Меня зовут Саид.

– А, Саид, Косой, контрабандист! Слышал о тебе. Саид посмотрел на Джуру.

– Мы советские люди, – ответил Джура. – Зачем нас обижаешь? Стрелять надо не в нас.

– Ты молод ещё меня учить… Взять у них ножи! Тебя я не знаю. Твой друг – известный контрабандист. Мы его и китайца посадим в нашу тюрьму.

– Не хочу в тюрьму, лучше стреляй! – закричал Саид, разрывая халат на груди. – Эй, Джура, что же ты смотришь? – Зачем, начальник, кричишь, зачем сердишься? – спокойно сказал Чжао. – Ты дело разбери, а потом решай. – Молчать! – оборвал его Линеза.

– Потерпи немного, – обратился Джура к Саиду, – сила не на нашей стороне.

Один из спутников Линезы шепотом сказал ему, что перед ними тот самый Джура, который осенью убил Юсуфа и Артабека. Линеза, подумав, обратился к остальным спутникам:

– А вы тоже знаете Джуру?

Они ответили, что о Джуре ничего не слышали. – Если то, что сказал о тебе боец, правильно, – задумчиво проговорил Линеза, – и старые бойцы это подтвердят, я отдам тебе оружие. Сейчас у нас той. Мы празднуем сдачу тридцати одного басмача, которых привел Кзицкий. Басмачи ещё раньше сдали нам оружие, и мы, в знак мира и доверия, не ходим с оружием. Только мой конвой с винтовками. Пусть другие басмачи видят, что здесь нет ловушки. Поэтому и вам сейчас не надо оружия. Приходите на той возле кишлака.

– А мясо на тое зубами рвать? Отдай хоть ножи, – сказал Джура.

Линеза отдал распоряжение вернуть ножи.

– А убийца Садыка пусть гуляет? – спросил Джура. – Ты расскажешь после. Тут тридцать один басмач в плен сдались, а ты: «убийца, убийца»! Саида, если поручишься за него, оставлю на свободе.

– Ручаюсь за него головой, – ответил Джура. – А я прошу тебя: отдай мне Тагая! Я знаю, он у тебя под арестом. Он мой враг, я должен убить его сам.

– Что ты, Джура, порядков не знаешь? – удивленно вскинул брови Линеза. – Мы посмотрим, как быть с Тагаем. Может быть, обменяем на кого-нибудь из наших, кто у них в плену. Линеза уехал.

– Хитрый ты! – И Саид хлопнул Джуру по плечу. – Я поручился за тебя, – сказал Джура.

– Слово – это дым. Ты хочешь, чтобы меня судили? – спросил Саид.

– Даже если и будет суд, твои славные дела перетянут. Чего тебе бояться?

– Хоп, хоп, – ответил, криво усмехаясь, Саид и шумно втянул воздух сквозь стиснутые зубы.

С востока показалась группа всадников во главе с Мусой. Джура подождал их у ворот крепости и, когда подъехал Козубай, сердито обратился к нему:

– Ты обещал, что Тагая будем судить, а Линеза говорит «обменяем»! Как так «обменяем»? Значит, опять он будет на свободе? – Все будет по закону, и никто не вправе его нарушить, даже ты, Джура! Пусть кто-нибудь вызовет Линезу. – С этими словами Козубай направился в кибитку начальника.

– Куда ты? – крикнул сторожевой.

Но Муса махнул ему рукой, и тот, недоуменно пожав плечами, отошел.

– Идите в кибитку лекаря, там сейчас никого нет, и вы сможете отдохнуть, – сказал Муса, обращаясь к усталым путникам.

IX

Проводив Чжао и Саида, Джура остался во дворе. Ему все здесь было знакомо: и высокие стены, и примыкающие к ним строения. Он обошел двор, поздоровался с джигитами и не спеша направился к двери арестантской. Она находилась между кибиткой начальника и конюшней.

Джура решил, что все сговорились против него и хотят, по-видимому, спасти Тагаю жизнь. А если будут живы Тагай и Безносый, реки дехканской крови потекут с гор. «Не бывать тому!» – мысленно твердил Джура, подходя к арестантской.

Он молча стоял возле двери и выжидал случая, чтобы проскользнуть туда. Выбрав удобный момент, он открыл дверь и очутился в кибитке. Тагай и Безносый сидели на кошме. Увидав Джуру, они в ужасе вскочили.

Пронзительный крик заставил всех повернуть голову к арестантской. Линеза, в это время слезавший с лошади, замер, застряв ногой в стремени.

Из дверей арестантской с криком: «Джура! Джура!» – выскочил Тагай. В нем нельзя было узнать смелого и владеющего собой курбаши. С раскрытым ртом и выпученными глазами, трусливо оглядываясь, он побежал к воротам.

Бойцы бросились к нему навстречу. Следом за ним бежал Джура с окровавленным ножом в руках. Тагай сбил с ног бойца, преграждавшего ему путь.

Дверь кибитки начальника распахнулась, и наперерез Тагаю вышел Козубай. На нем все ещё был костюм охотника. Борода, как и прежде, делала его неузнаваемым.

– Не стрелять! – крикнул он.

Обезумевший от страха Тагай не обратил на него внимания и упал, споткнувшись о подставленную ему кем-то из бойцов ногу. К лежавшему на земле Тагаю подбежал Джура.

– Не уйдешь! – кричал он, стараясь схватить Тагая за волосы. – Посчитаемся за все!

Козубай удержал руку Джуры, в которой был нож. Подбежавшие бойцы с большим трудом оторвали Джуру от Тагая. – В арестантскую его, в арестантскую! Я его расстреляю за своеволие! – кричал Линеза. – К стенке его, я сейчас же застрелю его!

– Ты опять своевольничаешь, Джура? – сердито сказал Козубай. – Я же сказал тебе!

На шум, который поднялся во дворе крепости, вышел из лекарни Чжао и, став в тени, внимательно наблюдал за происходившим. Линеза, вынувший было револьвер, сунул его обратно в кобуру. Упирающегося Джуру увели бойцы.

– Вставай! – Козубай толкнул лежавшего Тагая носком сапога. – Кто ты, старик, чтобы вмешиваться в дела отряда? Как ты смеешь? – раздраженно спросил Линеза.

Старик сорвал бороду и усы.

– Козубай! – воскликнул удивленный Линеза. – Козубай… – повторил он упавшим голосом.

– Козубай, здесь Козубай! – разнеслось по крепости. Тагай, услышав знакомое ненавистное имя, быстро вскочил и, захлебываясь словами, выкрикнул:

– Откуда ты здесь? Ведь ты в городе, ты не должен быть на Памире!

Козубай, усмехнувшись, приказал:

– Запереть Тагая в арестантскую!

Вскоре Муса доложил Козубаю, стоявшему во дворе: – Тагая заперли в первую арестантскую, Джуру – во вторую. Джура кричит, чтобы его выпустили. Что делать с трупом? Безносого Джура успел ударить ножом. Закопать надо. Выпусти Джуру, начальник, выпусти, не обижай. В другой раз он принесет в сто раз больше пользы.

С пустыря, расположенного за северной стеной крепости, доносились крики. Вдруг раздался выстрел, за ним – другой, третий… Линеза молчал.

– Что за шум? – спросил Козубай Линезу.

– Там по поводу сдачи в плен басмачей устроен той, – сказал подошедший Чжао.

– А ты опять откуда взялся? – спросил Линеза и, обращаясь к Мусе, добавил: – Запереть вместе с Джурой!

– Не надо, – сказал Козубай.

– А я говорю – запереть! – настаивал Линеза. От его растерянности не осталось и следа. – Вы что, ручаетесь за него? – Ручаюсь, – насмешливо ответил Козубай.

– А я бы не поверил этому проходимцу. Кто он, откуда? – Линеза, неизвестно, кому можно здесь верить! – гневно сказал Козубай. – Сейчас же вызови оставшихся в крепости бойцов. Возьми два пулемета и окружи пирующих басмачей. – Здесь я начальник! – вызывающе ответил Линеза, вскакивая на коня. – Новые бойцы тебя не знают. Снять караул! – закричал он. И бойцы, сторожившие басмачей, отошли в сторону. – Назад! – крикнул Муса.

Крики и беспорядочные выстрелы усилились. Линеза, ударив коня нагайкой, скрылся за воротами.

– Назад! – закричал ему Козубай и выстрелил Линезе вдогонку. – Чар-яр! – доносился крик басмачей.

– К бойницам! – скомандовал Козубай.

– Чар-яр!… Чар-яр!…

В бойницы было видно всю степь. По степи бежали безоружные бойцы. Позади них с гиканьем и криками «Чар-яр» скакали верховые. Они рассчитывали, что оставшиеся в крепости джигиты не откроют огонь по своим. Но спасавшиеся от басмачей бойцы внезапно, как по команде, бросились на землю. Это дало возможность сделать залп по басмачам.

Тем временем пленные басмачи, приведенные Козубаем, воспользовавшись суматохой, бросились через стену наутек. Три басмача упали мертвые по эту сторону крепости. Муса, побежавший за пулеметами в кибитку начальника, возвратился с пустыми руками.

– Товарищ начальник, – сказал он Козубаю, – пулеметы без замков. Измена!

– Бомбы! – приказал Козубай, и Муса снова скрылся в кибитке. – Всем вооружиться и защищать крепость!

Чжао, получив винтовку, занял бойницу рядом с Козубаем. – Товарищ начальник, – сказал Муса, тяжело дыша и утирая пот, – бомбы на складе все без капсюлей. Но у нас есть трофейный пулемет. – Муса показал на ручной пулемет, отобранный у басмачей. Козубай осмотрел его и мрачно заметил:

– Не годится. Басмачи его нарочно испортили, когда сдавались. – Плохо! – согласился Муса.

Сумрак сгущался. Басмачи, рассыпавшись цепью, снова пошли в наступление.

Козубай кивнул Мусе:

– Видишь?

Муса не понял.

– Где ты видел, чтобы басмачи шли пешей цепью, да ещё в таком порядке? Они ученые стали. Понятно?

– Понятно.

Из крепости открыли частый огонь по наступающим басмачам. Цепь залегла…

X

Из лекарни, не замеченный в пылу боя, вышел Саид и под покровом сгущающихся сумерек дошел до двери, за которой был заперт Тагай. Саид быстро отодвинул задвижку и открыл дверь. В кибитке было темно.

– Эй, Тагай, это я, Саид, – шепотом произнес он. – Я хочу помочь тебе!

Из– за двери с куском железа в руке вышел Тагай. -Твое счастье, что окликнул, а то получил бы по голове. Ну? – Тагай сразу обнаглел, заметив, что Саид без оружия. – Помни, Тагай: я, Саид, спасаю тебе жизнь. Не забудь. – Конечно, ты понимаешь, что победим мы, и хочешь жить. Хорошо, живи, – ответил Тагай.

Они вышли, и Саид опять запер дверь на задвижку. Тагай прокрался возле стены и быстро втащил Саида в конюшню, где, как он знал, были вторые ворота крепости.

– Я тоже убегу с тобой. Собачья жизнь! – прошептал Саид. Натыкаясь на лошадей, они ощупью отыскали ворота. – Вот что, – сказал Тагай, осторожно снимая засов. – Привези мне голову Джуры – дам тебе десять тысяч золотом и дом в Сарыколе. – Зачем же тебе платить, если победа близка? – насмешливо спросил Саид.

– Он может удрать. И это не твое дело. Голову достанешь ты – деньги даю я.

Тагай открыл дверь и увлек за собой Саида. Над стенами визжали пули. Перестрелка шла на противоположной стороне крепости, откуда вели наступление басмачи.

– Видишь, – сказал Тагай, показывая нож Саиду, – этот нож я снял со столба в конюшне. Я бы мог зарезать тебя, но дарю тебе жизнь. Живи. Следи, чтобы эти ворота не были закрыты. Помни: мне – голова Джуры, и десять тысяч – твои.

– Хоп, – ответил Саид.

– Держи это, – сказал ему Тагай, подавая бутылочку. – Здесь яд. Когда я уйду, ты отравишь водоем. А не сделаешь – напишу письмо Козубаю, что ты меня выпустил.

– Хоп, – отвечал Саид, взяв бутылочку и кусок железа из рук Тагая.

Басмачи отступили. Они потеряли много людей, прекратили стрельбу и ушли в кишлак, забрав с собой раненых. Джигитов, бежавших из кишлака с тоя, больше не было видно. В суете Козубай забыл об арестованном Джуре. Но, вспомнив о нем, он немедленно распорядился его выпустить. – Очень хорошо, очень хорошо! Теперь все будет хорошо, – сказал Козубай. – Пойди приведи Тагая. Допросим. Будем судить. Джура выбрал себе винтовку и револьвер из груды оружия и помчался к кибитке, заряжая винтовку на бегу.

Отодвинув задвижку, Джура ударом ноги распахнул дверь и ворвался в кибитку. Никого! Джура заглянул за дверь, обшарил углы. – Как же так, где же он? – громко шептал Джура и наконец понял, что пленник бежал.

Джура выскочил за дверь. Слева – стенка кибитки начальника, справа – конюшня. Сюда и вбежал Джура, прислушиваясь к шороху. Лошади фыркали и звенели уздечками. Кто-то мелькнул в просвете раскрытой двери.

– Выходи! – закричал Джура. – Выходи, все равно убью! – И он бросился в угол, где кто-то зашелестел сеном.

– Это я, Джура! – послышался приглушенный голос Саида, не успевшего уйти из конюшни.

Перепуганный появлением взбешенного Джуры, Саид ударил себя по лбу куском железа, который сунул ему в руки Тагай. Теплая липкая кровь залила глаза. Выйдя из темноты навстречу Джуре, Саид с дрожью в голосе рассказал, как он погнался за убегавшим Тагаем, а тот ударил его железом и оглушил. – Спасибо тебе, Саид, – взволнованно промолвил Джура, – ты верный друг! А где же Тагай?

– Удрал, ускакал на лошади. Я увидел его уже верхом у двери атханы.

Пули глухо били в стену и свистали над двором. Джура сначала обыскал атхану – не спрятался ли где басмач, освободивший Тагая, но никого не нашел. Потом он провел Саида в лекарню и, наскоро замотав ему лоб марлей, возвратился в атхану, снова обыскал все помещение и, обнаружив незапертую дверь, запер её и завалил вход бревном.

В окошко бойницы он увидел басмачей, подкрадывавшихся к крепости. По-видимому, они рассчитывали на открытую дверь атханы. Уже совсем стемнело, хорошо прицелиться было невозможно, и все же Джура, подняв винтовку, выстрелил по крайней фигуре. Раздался крик:

– Ой, убили! Ой, убили!

Кто– то кричал по-русски истошным голосом.

На время перестрелка прекратилась, и крик раненого был далеко слышен. Басмачи отступили.

– Кто тут? – спросил Джура, оборачиваясь на шорох. – Это я, Саид. Не помочь ли тебе?

– Не надо, – помолчав, ответил Джура, – я один справлюсь. В конюшню пришел Козубай. Джура рассказал ему о бегстве Тагая и об открытых воротах. Для Козубая это было так неожиданно, что он даже изменил себе и громко выругался.

– А я убил кого-то. По-русски кричал. Наверно, Кзицкий, – сказал Джура.

– Нет, – ответил Козубай. – Кзицкий где-нибудь позади. У басмачей кого только нет: и русские белогвардейцы, и киргизы, и туркмены. Но есть у них один… это очень опасный человек. Если ты, Джура, когда-нибудь встретишь человека со стеклянным глазом в правой глазнице, задержи его обязательно.

– Он среднего роста, левый глаз карий, выпуклый? – Откуда ты знаешь? – удивился Козубай.

Джура коротко рассказал обо всем.

– Он, – сказал Козубай, выслушав рассказ Джуры. – Конечно, он. Умей же хранить тайну! Это имам Балбак. Это он подымает баев на борьбу с Советской властью, это он командует басмачами. Он больше, чем имам. Он… – Козубай внезапно замолчал, а потом добавил: – Да это тебе и неинтересно. Главное, этот человек – очень опасный враг. Хотел, видно, проследить, как они проведут операцию, а ты спугнул его. Мы перехватили одно письмо к Садыку, в котором он назначал ему встречу.

– Знаешь, Козубай, я Тэке отправил преследовать того, со стеклянным глазом… Не знаю, что будет. Неужели пропадет? – Джура пошел в угол конюшни.

– Ты что там делаешь? – спросил Козубай.

– Хочу лошадям дать сена. А то во время боя обо всем забываешь. Эй, смотри, а в сене какое-то железо, ноготь чуть не сорвал.

Козубай подошел к Джуре. Вспыхнувшая спичка осветила замки от двух пулеметов. Пуля, пролетев сквозь бойницу, глухо стукнула о стену.

– На два пальца правее – и в моей голове была бы дырка! – И Козубай задул спичку, чтобы басмачи не стреляли на огонь через бойницу. – Ну, теперь дела басмачей плохи! – весело сказал Козубай. – Эти замки от двух станковых пулеметов – дело Линезы. Предатели рассчитывали на легкую победу и поэтому спрятали их недалеко. Жаль, пулеметчиков нет. Самому придется стрелять, а второго нет. Пулеметчики погибли в кишлаке во время тоя или в плену.

– Чжао возьми. Он говорил, что был пулеметчиком. – Хоп, – ответил Козубай, – попробуем. А тебе, Джура, наверно, придется идти за помощью: ты охотник, пройдешь по всякой тропинке, следы знаешь. Меткий стрелок, видишь хорошо… Мы отрезаны. Лишь бы воды хватило, а то измором возьмут. А нельзя, чтобы крепость взяли. Хоть она и старинная, скорее одно название что крепость, но все равно нельзя. Никак нельзя! Понимаешь? – Понимаю, – ответил Джура.

Снаружи, из-за стены, донесся болезненный стон. Козубай осторожно подбежал к окошку. Стон повторился. – Кто там? – тихо спросил он.

– Это я… Биллял… партизан… Пусти.

Осмотрев из окошка окрестности и убедившись, что засады нет, Козубай и Джура открыли дверь и внесли раненого…В лекарской кибитке около раненого сидели бойцы. Говорил Козубай:

– Пусть каждый боец знает, как было совершено предательство. Еще неизвестно, кто из нас останется жив. Так пусть же слушают все, и тот, кто останется в живых, расскажет об этом красным командирам, большевикам. Рассказывай, Биллял!

Джура, поджав ноги, сидел у изголовья раненого. Чжао поместился на корточках рядом.

Муса, наклонив голову набок, неподвижно смотрел на костер, где в казане кипел суп из баранины.

Саид стоял у стены. Глаза его выглядывали из узеньких щелей прищуренных век, и казалось, что он стоя спит. Бойцы, положив винтовки на колени, сидели вокруг Билляла и внимательно слушали его рассказ.

– Линеза хитрил, как ворон, – начал Биллял. – Только очень уж он был несправедливый. Не любили его. Чуть что – кричит, ругается. Никакой власти над собой не признавал. «Я сам, говорит, Советская власть! Что скажу, то и делайте».

Начали мы, коммунисты, с ним ссориться: «Неправильно ты делаешь, товарищ начальник!» А он сердится, кричит, ругается. Запретил комсомольцам собираться. Тогда мы написали Козубаю, чтобы приехал и посмотрел, что делается.

«Когда много драконов, говорит, толку не будет. Я один здесь начальник. Кто не со мной, тот против меня». Много новых джигитов набрал, старые ушли.

Десять дней назад созвал всех и спрашивает:

«Слыхали вы, чтобы к Козубаю приходили целые отряды басмачей сдаваться?»

«А он, отвечаю, сам их находил и разбивал».

«Не то! – рассердился Линеза. – Было ли так, чтобы целая банда пришла с оружием и сдалась?» И сам отвечает: «Не было такого. А ко мне, говорит, целая банда идет сдаваться. Ее ведет Кзицкий, он раскаялся».

И начал считать, сколько оружия сдадут басмачи, сколько пулеметов, сколько винтовок да сколько револьверов, да каких. Мы обрадовались.

«Только, – говорит Линеза, – их надо встретить не как врагов, а как друзей. Раскаялись они, грабить не будут, под Советскую власть идут. Мы, говорит, устроим им той. И будем есть и пить вместе с ними».

Мы, старые джигиты, говорим: «Басмач – что волк, кто басмачу поверит, голову потеряет». А новые обрадовались. «Нам, говорят, слава будет, если басмачи сдадутся».

Много баранов зарезали для плова, со всех окрестных джейлау кумыс собирали. Почти весь свой запас риса на плов отдали. Лучших кашеваров позвали.

Пришли в кишлак басмачи. Оружие отдали. Линеза сам обыскал каждого басмача и говорит: «Всё оружие отдали, больше нет». «Вот, а вы не верили! – обратился Линеза к старым джигитам. – Все оружие отдали, сколько я говорил».

Мусу Линеза послал на это время в горы с теми, которые тоже очень спорили. Теперь мне понятно, зачем он это сделал. Боялся, чтобы Муса джигитов не поднял против него. Остальных бойцов послал на той. Не ждал вас. Басмачи нам своих коней подарили. Из рук в руки уздечки передали. «Мы, говорят, киргизы и вы киргизы. Не будем ссориться». Потом улак[49] устроили. Достурханы постелили на траве. Лепешки белые, конфеты, печенье – всего мы наложили.

Сели, начали есть. Тут около горы кто-то выстрелил. Линеза испугался. Поскакал. Мы едим, а из крепости вести бегут. Говорят, Муса прибыл. Тагая, Безносого и ещё восемь басмачей Муса привел. Потом слышим: Джура зарезал Безносого.

А тут разнеслась весть, что сам Козубай в крепости. Вот тут и началось! Кзицкий кричит: «Чар-яр!» – «Чар-яр!» – закричали сразу все басмачи. По одну сторону мы сидим, по другую – они. Засунули басмачи руку за пазуху и вынули из-под халатов маузеры. Каждый из них стрелял в того бойца, который против него сидел. Многие и вскочить не успели.

Когда это случилось, я успел спрятаться. Потом из крепости на жеребце прискакал раненый Линеза. Он Кзицкому на руки упал. Линезу перевязали. А когда из крепости побежали по полю в кишлак пленные басмачи, я тоже побежал им навстречу, и со мною ещё пять наших, что в живых остались. Я думал, что басмачи по своим стрелять не будут. Вижу, что из крепости из-за нас не могут стрелять по басмачам, крикнул: «Ложись!» Легли. А как басмачи пробежали, тут я из стороны в сторону прыгать начал. Другие тоже. Один я добежал… Рана – пустяк: руку прострелили, крови много потерял. Да, потом басмачи опять «чар-яр» кричали и «Тагай!» кричали. Что, Тагай убежал?

Я ещё слышал, как басмачи говорили: «Теперь кругом наша победа! Горный кишлак наш, крепость наша. Скоро весь Памир будет наш». Потом откуда-то из кибитки незнакомые баи вышли, начали что– то говорить.

– Ну, если Горный кишлак их такой же, как крепость, то дела их неважны, – заметил Козубай. – Они ещё не знают, что у нас есть пулеметы. Но они узнают.

– В Горный кишлак я послал человека, – сказал Джура. – И когда я…

– Потом поговорим! – резко перебил его Козубай.

XI

Когда, поев баранины с лепешками, бойцы ушли, Козубай позвал Джуру к себе в кибитку и сказал ему:

– Джура, когда ты говоришь, думай, кому ты говоришь. В крепости было предательство. Кто мог бы подумать, что Линеза предатель! Ты знаешь, кто эти новые джигиты? Нет, не знаешь. А может быть, Биллял тоже…

– Биллял? Никогда!

– Я говорю: может быть. А ты при всех сказал, что послал человека, и чуть не сказал, что сам идешь. Это секрет. Косой знает, что ты послал человека?

– Знает, – ответил Джура.

– Плохо, – сказал Козубай. – Я ему не верю.

– Он мой друг! – гордо ответил Джура. – Он, может, и был раньше контрабандистом, но меня, своего друга, и наше дело он никогда не предаст: мы в тюрьме сидели вместе, я его знаю. Козубай пожал плечами:

– Ну, слушай внимательно. Предатели рассчитывали на легкую победу и поэтому замки спрятали недалеко. А теперь, Джура, собирайся в путь. Возьми карабин, револьвер, побольше патронов и четыре гранаты. Ты тихо проползешь мимо сторожевых басмачей. Не трогай их, это почти наверняка выдаст твое присутствие, и тебе будет трудно скрыться. Не иди к самой границе. Двигайся напрямик через Алайскую долину. Обратись к первому же отряду любых наших советских войск, будь то пограничники или другие, – тебе помогут. Требуй, чтобы тебя тотчас же везли к старшему командиру, и передай это письмо. Если басмачи тебя поймают, проглоти его. На словах передай вот что. Крепость осаждена басмачами. По-видимому, они рассчитывали быстро взять её и назначили её сборным пунктом для своих сторонников. С каждым часом сюда прибывают люди, по-видимому исмаилиты. Имам Балбак на Памире. Тагай тоже. Крепость сковывает их действия. Я буду держаться до последнего патрона, но патронов мало. Кончатся мука и мясо – будем есть лошадей. Их здесь штук тридцать. Вода есть, и это самое главное, и воду будем экономить. Начальники знают, что надо делать, но не забудь слов: «Крепость связывает значительные силы». Повтори!

Джура повторил и сказал:

– Я проберусь в стан басмачей и похищу Тагая! – И думать об этом не смей!

– Но почему? Почему ты не пошлешь с бумагами кого-нибудь другого? Я должен убить Тагая! Не могу сейчас уйти: он здесь. Понимаешь! Я никуда не уйду. Стреляй меня, руби меня – не пойду! Я ему отомщу… Тагаю одна судьба – моя пуля!

– И этот детский вздор говоришь ты, Джура? Ты молод, но хотел быть среди самых воинственных. Неужели ты до сих пор не понял, что твоя судьба – одна с судьбой всего трудящегося народа? Партия большевиков руководит народом. Каждый советский человек обязан честно выполнять её задания. Великие батыры большевиков меньше всего думают о себе, а все силы свои отдают на борьбу за счастье всех трудящихся. Будь же и ты батыром! Только ты один из джигитов знаешь здешние места. Ты сможешь проползти, как змея, там, где никто не пройдет. Ты меткий стрелок, но слишком горяч. Ты будешь полезнее, если пойдешь за друзьями. То, что ты передашь, – это не просто бумажка. Это может решить судьбу басмачей. Ты выполняешь очень важное дело. Неужели ты окажешься недостойным доверия и я ошибался в тебе?

Джура схватил руку Козубая и крепко её сжал. – Я вырос в дикой пустыне, где были горы и бездны, – сказал Джура. – Первые чужие люди, которых я увидел, были басмачи. Ты знаешь, я их ненавижу, и Тагая больше всех. Больше ты никогда не услышишь от меня необдуманных слов. Это были последние. Обещаю. Скажи мне: я стану комсомольцем?

– Ты будешь комсомольцем, Джура, только… В чем дело? – спросил Козубай у Тага, появившегося в дверях. – Товарищ начальник, вода ядовитая!

– Как – ядовитая? – в изумлении воскликнул Козубай. – Почему ты так думаешь? Кто сказал?

– Чжао напоил из хауза трех лошадей – они подохли! – быстро, задыхаясь от волнения, сказал Таг и замер, ожидая приказа. Козубай вскочил и поспешно вышел из кибитки. Джура устремился за ним.

Во дворе было шумно. Все встревожились и собрались возле мертвых лошадей. Что означает отсутствие воды в осажденной крепости, понимали все. Козубай осмотрел трупы лошадей, дал выпить воды из хауза облезлому коту. Кот подох. Сомнений не было: вода была отравлена. Это сделал враг. Враг был в крепости, среди них. Козубай приказал собрать и снести в свою кибитку всю неотравленную воду во фляжках. Джуре он сказал так: – Мы могли бы прорваться через осаждающих, но нельзя сдать крепость басмачам. Будем держаться. Теперь ты понимаешь, Джура, как тебе надо спешить?

Поздно ночью Джура простился с друзьями, сказав, что пойдет на разведку.

– Куда же ты один? – удивился Саид. – Возьми меня. Но как ни настаивал Саид, Джура отправился один, попросив Козубая позаботиться о Тэке, если тот прибежит. Ночь была темная. Из кишлака, с басмаческой стоянки, долетали крики и ржание лошадей. Огонь больших костров багровым заревом отражался на низко мчавшихся тучах.

Джура бесшумно полз между камнями в направлении северного прохода в горах.

Вдруг он почувствовал близость человека. Сторожевой басмач испуганно смотрел из-за большого камня в темноту. Ему мерещились многочисленные всадники, и он ежеминутно вскидывал винтовку к плечу и вытягивал шею, повертывая голову то вправо, то влево. Это движение головы разглядел Джура на фоне неба. Джура поднял камешек и швырнул в противоположную от себя сторону. Часовой вздрогнул и повернулся к нему спиной, прислушиваясь к шуму. Удар по голове свалил его на землю. Обыскав труп, Джура запрятал винтовку басмача под камни и пошел дальше. Теперь ему была нужна лошадь. Джура поднес ко рту кулак, и из его рта раздались звуки, настолько похожие на ржание коня, что лошадь басмача, привязанная неподалеку, немедленно ответила ржанием. Разыскав её, Джура вскочил в седло. Вдруг лошадь шарахнулась в сторону, едва не выбив Джуру из седла. Черная тень метнулась к Джуре, и он узнал Тэке.

ЕСЛИ РОДИНЕ УГРОЖАЕТ ОПАСНОСТЬ, ЗАБУДЬ ОБО ВСЕМ И ЗАЩИЩАЙ ЕЕ