Но для этого необходим хотя бы минимум компетенции. Гарибальди напишет позднее своему другу Кунео: «Причина нашего провала в том, что мы доверились людям, которых считали друзьями, а они оказались просто жуликами…Ни у меня, ни у Россети не было никаких способностей к торговле».
«Я устал, — напишет он Джованни Кунео в конце 1836 года, — влачить на земле столь бесполезное существование и плавать ради торговли. Будь уверен: наше предназначение — великие дела, а мы сейчас, в данную минуту, — вне своей стихии. Я несчастлив. Меня мучает мысль, что я ничего не моту сделать для нашего Дела. Мне нужны бури, а не штиль».
Гарибальди и Россети ждут в начале 1837 года официальное письмо, которое позволило бы им превратить «Мадзини» из маленького торгового судна в корсарское судно на службе у республики Рио-Гранде-до-Суль.
Гарибальди и Россети получили, наконец, обещанное разрешение. С точки зрения международного права, письмо, позволяющее совершать регулярные рейсы, более чем спорно. Указанное в нем судно — не «Мадзини», и разве есть хоть одно государство, признавшее правительство республики Рио-Гранде-до-Суль?
Тем не менее это позволило Гарибальди «курсировать по всем морям и рекам, по которым ходят военные или торговые суда правительства Бразилии»… Корсарское судно могло захватить их, применив оружие, и захват считался законным, так как законная и полномочная власть своим декретом давала ему такое право…
И вот Гарибальди — корсар на службе республики!
8 мая 1837 года «Мадзини» снялся с якоря и покинул Рио-де-Жанейро. Позднее Гарибальди писал, сообщая об отплытии и определяя этот поворот в своей жизни: «Я бросил вызов империи».
Экипаж — всего из восьми человек — шесть итальянцев, в том числе Луиджи Россети и Эдоардо Мутру, и два мальтийца.
«Мадзини», как его описывает Гарибальди, «всего лишь крошечное суденышко». Все его вооружение состояло из нескольких ружей, и не все моряки были похожи на Россети и Мутру, отличавшихся «чистотой нравов». Но «впервые у этих берегов развевалось знамя освобождения! Республиканский флаг Рио-Гранде!»
Плавание вдоль берегов Бразилии, между Кабо-Фрио и Рио, нельзя назвать спокойным и однообразным занятием.
Но «Мадзини» вышел в море, и вот он уже на широте Илья-Гранде. Показалась шхуна-сумака — с тяжелым грузом и под флагом Бразильской империи.
Вперед, на врага! На абордаж!
«Лусия» не оказала сопротивления. Она везла кофе. Это хорошая добыча. Прекрасное судно. Гарибальди захватил его, бросив «Мадзини». Пятеро негров из побежденного экипажа, которым он предложил свободу, вошли в состав его экипажа. Затем нужно было успокоить испуганных пассажиров («наших ни в чем не повинных врагов»), «удержать от насилия» собственных моряков и отправить на берег пассажиров, усадив их в шлюпку — с их личными вещами и продуктами. «Лусия» переименована в «Фарропила», поднят зелено-красно-желтый флаг Рио-Гранде-до-Су ль — и вперед, на юг, подняв паруса!
Эта операция — военная для Гарибальди и пиратская, с точки зрения закона — совершенно изменит его жизнь.
Отныне жребий брошен. Его профессией стала политическая борьба.
«Профессиональный революционер»?
Термин, в применении к Гарибальди, в первой половине XIX века — звучит анахронизмом. Он связан с Интернационалом, всемирной организацией, которая появится много позднее.
Обычно верят с тем близоруким самодовольством, которое характерно для любого века, каким бы он ни был, что все началось только с его приходом. А Гарибальди, а поэты, сражавшиеся в Греции, а еще раньше солдаты французской революции, а до них… разве можно прервать эту цепь? И значит, в ту далекую эпоху изгнанник итальянец мог стать борцом — даже на краю света.
Впрочем, продолжается все та же борьба.
Первое судно, подвергшееся досмотру, — «Лусия» — принадлежит австрийскому судовладельцу! Австрия, угнетающая Италию, Австрия Меттерниха, контролирующая все мелкие монархии полуострова, — Гарибальди встретился с ней здесь, у бразильских берегов. Эпизод символический, но радостный для этой горсточки людей, чья борьба не дает умереть надежде.
Задача тем более трудная, что политические и военные обязательства превращаются в серию авантюр, стычек, кораблекрушений, долгих пауз, вызванных необъятностью бразильских просторов, слабостью используемых средств, импровизированным характером войны, когда армии похожи на банды, которые сразу же рассеиваются, как только закончился бой. Это естественное окружение, социальная и политическая среда оставили неизгладимый след: в жизни Гарибальди это были важные годы — от тридцати (1837) до сорока одного года (1848: 15 апреля он уедет из Монтевидео в Италию), переход от юности к зрелости. Здесь он прошел испытание борьбой и стал вождем. Здесь ему пришлось столкнуться с людьми — соратниками или врагами, здесь он близко видел смерть, здесь любил, здесь бежал или шел на штурм. Здесь он знал радость и отчаяние.
Американский период — решающий для становления его личности. Всю свою жизнь он будет возвращаться к прожитым там годам.
Женщин он тоже будет вспоминать: и ту, что читала ему «Дайте, Петрарку, наших величайших поэтов», и сестер Бенто Гонсальвеса — президента Рио-Гранде-до-Суль, и их прелестную гостью, Мануэлу. «Я никогда не переставал любить ее, хотя и безнадежно, так как она была невестой одного из сыновей президента. Я поклонялся ее идеальной красоте и в моей любви не было ничего мирского».
Эта жизнь, жестокая, потому что идет война и па каждом шагу подстерегает смерть, — вне норм цивилизованного государства. Нации Бразилии, Аргентины, Уругвая еще не сформировались. Армии кормятся за счет населения. Чтобы создать кавалерию, приходится укрощать диких лошадей. И командовать людьми, для которых война — еще и возможность грабежа.
«Войско, которое я вел за собой, — признается Гарибальди, — было настоящим сбродом, кого только там не было — люди всех цветов кожи и всех национальностей».
С трудом поддающиеся дисциплине, смелые, но способные превратиться в варваров, когда деревня взята, обнаружены бочки с вином и для устрашения отдан приказ грабить.
«Я желаю себе самому и каждому человеку никогда не забывать, что он человек, и никогда не прибегать к грабежу».
Ему пришлось обнажить саблю против собственных солдат; рисковать жизнью, чтобы остановить «наглых грабителей». Ему пришлось угрожать, даже убивать, чтобы заставить сесть на корабль этих «сорвавшихся с цепи диких зверей». И обнаружить на борту, в трюме, что эти люди проигрывают награбленное, играя в кости на животе одного из своих мертвых товарищей.
Жестокий урок человечности.
«Я не знал в то время, что у человека есть склонность к извращенности, — некоторая, если он образован, и большая — если он необразован».
Гарибальди больше склонен к размышлениям о морали, чем к социальному анализу. Он верит, что культура может изменить человека к лучшему.
И все-таки, несмотря на всю ее жестокость, эта вольная жизнь ему нравилась.
«Жизнь, которую приходилось вести во время войны такого типа, чрезвычайно активна, полна опасностей из-за численного превосходства противника. Но в то же время это прекрасная жизнь, полностью соответствующая моей природной склонности к приключениям».
А приключений было достаточно.
Они вписываются в «десятилетнюю войну», которую Рио-Гранде-до-Суль вело, начиная с 1836 года, чтобы отстоять свою независимость. Порто-Алегре, столица, была захвачена императорскими войсками, но республика была провозглашена в Паратини, деревне, расположенной севернее.
Это район лагун, отделенный от океана более или менее широкой песчаной полосой. Суда под командой Гарибальди бороздят эти водные просторы, которые, когда дует памперо — коварный ветер, превращаются в разбушевавшуюся стихию. Ему придется также плавать по Лярго-дос-Пасос, южнее Порто-Алегре.
Это также район больших рек — Рио-Уругвай, Рио-Парана, Рио-Гвалегуа, — впадающих в Рио-де-ла-Плата. Севернее этого пресноводного устья 18 июля 1830 года была основана Восточная Уругвайская Республика со столицей в Монтевидео.
Республика эта возникла, отделившись от Аргентины, расположенной к югу от Рио-де-ла-Плата. Между двумя государствами шла непрекращающаяся борьба, хотя со стороны могло показаться, что это всего лишь внутриуругвайские конфликты.
Аргентинский диктатор Хуан Мануэль де Росас, грубый креол, враг европейского влияния, захвативший власть в 1831 году, не мог примириться с существованием Уругвайской Республики.
Монтевидео, прекрасная столица, с населением, превышавшим сто тысяч, символизировала для него Европу с ее либеральными устремлениями. Французы (в своем большинстве баски), итальянцы (между 1835-м и 1842 годами около восьми тысяч подданных королевства Сардинии обосновались в Монтевидео), немцы, столь многочисленные, что город казался самым европейским, самым цивилизованным из южноамериканских городов.
В молодой и неокрепшей Уругвайской республике у Росаса был союзник, Орибе, целью которого было лишить независимости Уругвай и заставить вернуться эту «восточную банду» под суверенитет Аргентины.
Вся южноамериканская сторона побережья, зона умеренного климата, благотворного для скотоводства и земледелия, где легко приживались европейцы и, следовательно, несли с собой другие обычаи и другой жизненный уклад, в годы первой половины XIX века переживала пору бурных перемен. Все пришло в движение, несмотря на то, что на этом огромном пространстве поселения были еще редки, разбросаны, и врагам приходилось искать друг друга на этих необъятных просторах, где на воле паслись стада диких быков и лошадей, которых отлавливали гордые и свободные гаучо.
Для Гарибальди его участие в войне Нового Света началось неудачно.
После того как он захватил свою первую добычу, два уругвайских судна погнались за ним в районе Монтевидео. Бой шел борт к борту. Дрались только итальянские моряки, остальные спрятались в трюме и дезертировали при первой возможности. Рулевой итальянец был убит, а Гарибальди тяжело ранен: пуля застряла в шее, и его парализовало.