— Что хочешь. Здесь все вкусно.
Я тем временем жевал чесночный хлебец.
«Лангош» не имеет себе равных во всем мире. Дед тоже его печет. Семейная верность требует заявить, что у него выходит лучше, но давайте не будем уточнять.
Лангош — это небольшой кругляш самую чуточку пресного хлеба, приготовленного до поджаристой корочки. Подается он с дольками чеснока. Чеснок нужно разломить пополам и натереть им хлебец, пока в пальцах не начнется жжение. Затем куснуть чеснок и подождать, как только он взорвется во рту — откусить немного хлеба. Главное — точно рассчитать время.
Я выбрал грудинку, Телнан заказал жаркое. Михи улыбнулся так, словно мы оказались самыми умными клиентами на его памяти. Телнан изучил мою технику работы с хлебцами, скопировал ее и расплылся в довольной ухмылке.
Дзурлорд с ухмылкой до ушей. Весьма странное зрелище. Но я был рад, что ему понравилась еда.
— Итак, — я попытался продолжить беседу с того же места, где мы остановились, — ты изучаешь чародейство. Может, объяснишь мне, что значит «чародей»? А то я просто теряюсь в догадках.
Он ухмыльнулся, словно учитель только что задал ему тот самый вопрос, к которому он подготовился.
— Чародейство, — изрек Телнан, — есть искусство объединения, равно как и управления, с несоизмеримыми силами природы для получения результатов, недоступных либо значительно более трудоемких для всякого иного тайного умения.
— Ага, — сказал я. — Ладно. Понятно. Большое спасибо.
— Всегда пожалуйста, — ответил он с ноткой удовлетворения. — А чем занимаешься ты?
— Хм?
— Ну, я — чародей. А ты чем занимаешься?
— А. — Я немного поразмыслил. — Ну, в основном убегаю, вопя от страха.
Телнан рассмеялся. Судя по всему, он мне не поверил. С другой стороны, может, и поверил, но тогда ему полагалось бы проявить презрение, а мне в ответ полагалось бы прикончить его, а Сетре это не понравится.
Однако эти слова надежно прикончили разговор.
Я куснул зубок чеснока, дождался взрыва и откусил кусок хлеба. Превосходно. Каждый кусочек чеснока был открытием, он захватывал, даже растворяясь. Каждый кусочек хлеба был эпитафией, достойно его завершающей. А сочетание их вновь переносило меня назад, вдаль от всего, что случилось за эти годы, в те дни, когда жизнь была куда проще. Разумеется, она никогда не была простой, но оглядываясь на нее из нынешнего мгновения, когда чувства мои переполнены чесноком и свежевыпеченным лангошем, кажется, что все было простым и ясным.
Шагнуть с Цепного моста — тоже было шагом в прошлое. Я сразу вспомнил те дни, когда еще не встретил Коти, когда я еще не работал на джарегов, когда я был просто выходцем с Востока, живущим на Нижней Киероновой дороге, но несколько раз в неделю пересекающим этот мост, или проходя по берегу к Плотницкому, чтобы нанести визит деду. Его больше нет тут, теперь он живет в особняке рядом с городком Мыска, у озера Щурк. Пару лет назад я навещал его. Пожалуй, надо сделать это снова, если я сумею уладить тут дела и меня не прикончат.
В моих воспоминаниях Южная Адриланка постоянно воняет. Это не совсем так. Пахнут кварталы восточников, а выходцы с Востока занимают хотя и немалую часть Южной Адриланки, но далеко не всю.
Улицы эти знакомы моим ногам не хуже, чем языку знаком вкус лангоша. Лангош куда приятнее.
В Адриланке стояла прохладная погода, однако плащ защищал от морского ветра. Лойош и Ротса шевелились у меня на плечах, глядя по сторонам. Я коснулся эфеса шпаги, просто чтобы проверить, на месте ли она. Леди Телдра висела прямо перед ней.
Сапоги мои сделаны из мягкой, прекрасно выделанной кожи дарра; удобные, равно пригодные для прогулок по лугам и по каменистым горным перевалам. Они не совсем подходят для каменных мостовых Адриланки, но мои старые сапоги остались там же, где и старая жизнь.
Я добрался до Шести Углов, одного из многих центров Восточных кварталов, и осмотрелся. Вокруг были люди — такие же, как я. Внутри у меня словно распустился узел, о котором я и не подозревал. Быть самим собой все-таки не то же самое, что оказаться среди своих.
Кто для меня «свои» — не всегда понятно, но я просто описываю то, что чувствовал в тот момент.
Шесть Углов, как говорят, не самый фешенебельный район. До Междуцарствия, насколько я слышал, тут обитали зажиточные торговцы, но после пожаров район так и не восстановили. А поскольку он никому не был нужен, сюда вселились восточники, которые прибыли, ну, с Востока. После этого район строился медленно и без всякой планировки; никого не интересовало, что тут происходит и как это все выглядит. И кто что с кем делает — тоже. Патрули гвардейцев Феникса днем курсировали по установленным маршрутам, ночью отсутствовали вовсе. Не думаю, что они боялись, просто им не было дела до происходящего.
Стены, которые когда-то были зелеными, просевшая посредине кровля и дверной проем, прикрытый ветхой завесой из мешковины. Здесь обитель лучшего сапожника в Южной Адриланке, а может, и во всей империи. Порядки тут далеко не как у Валабара, и Якуб уставился на меня с неподдельным изумлением:
— Лорд Талтош! Вы вернулись!
Я согласился, мол, да, вернулся.
— Как дела, Якуб? — Я пожалел о своих словах, едва произнес их.
— Ничего, лорд Талтош. У нас тут дожди, знаете, после них всегда поднимают налоги. А Николас несколько дней как повредил руку и не может работать, так что большая часть его заказчиков перешла ко мне. Конечно, леди Киата оставила половину своих земель под паром, и мы не получаем…
— Рад слышать, — быстро вставил я, пока он еще не набрал обороты.
Якуб, хвала Вирре, уловил намек.
— Как вы, господин?
— Неплохо, спасибо.
Он посмотрел в район моих ног.
— А это что?
— Даррова кожа, — сказал я. — Мне пришлось немало побродить по бездорожью.
— Ага, понимаю. И раз речь о бездорожье, в подъеме они не натирают? На пятках нет мозолей? На подошвах…
— У тебя сохранились мои мерки?
— Разумеется, — с обиженным видом ответил он.
— Тогда сделай мне что-нибудь, в чем я мог бы ходить по улице и мощеным тротуарам.
Он задумался.
— Подметки я бы сшил…
— Якуб, я хочу носить сапоги, а не слушать о них.
И я быстро выложил перед ним достаточно серебра, чтобы загладить вторую подряд обиду.
Он откашлялся.
— Теперь, насчет ваших особых, э-э, потребностей…
— Их не так много, как прежде. Только нож в каждом, примерно такого размера, — я извлек один из клинков и показал Якубу.
— Могу я взять его?
Я положил нож на стол.
— И больше ничего? Вы уверены?
— В сапогах — ничего, но мне еще понадобятся новые ножны для шпаги. Старые, которые ты когда-то сделал, э-э, повреждены.
Он поднялся и наклонился через стол, чтобы осмотреть их поближе.
— Их жутко покорежили. А кончик вообще отрезан. Что произошло?
— Их воткнули в меня.
Он уставился на меня, вероятно, желал спросить, как же так получилось, но не смел заикнуться.
Я пожал плечами.
— Делал это ученик лекаря, и я сам не знаю, что он сотворил и зачем, но это сработало.
— Э… да, господин. Новые ножны…
— Используй прежний шаблон.
— Со всеми дополнениями?
— Если хочешь.
— Непременно, господин, — поклонился он. Очень низко.
— И когда будет готов заказ?
— Через четыре дня.
Я вздернул бровь.
— Послезавтра.
Я кивнул.
— Хорошо. А теперь давай-ка поболтаем.
— Прошу прощения?
— Закрывай лавку, Якуб. Надо поговорить.
Он слегка побледнел, хотя за все то долгое время, пока мы знакомы, я никогда не причинял ему вреда и не угрожал. Наверное, все дело в слухах.
Я ждал.
Он закашлялся, прошаркал мимо и навесил тесьму поперек дверного проема. А потом отвел меня в заднюю комнату, наполненную кожей, запахом кож, маслами и масляными ароматами.
У Якуба пышная черная шевелюра, которую он по-драгаэйрски зачесывает назад, подчеркивая благородные черты лица (каковых у него нет). Я так и не смог разобрать, это парик или его собственные крашеные волосы. У Якуба недостает пары нижних зубов, а выпирающая челюсть лишь подчеркивает это. Дымчато-седые, совсем не в цвет волос, брови; маленькие уши; короткие пальцы, постоянно в чем-то вымазанные.
Он придвинул ко мне единственный стул, и я сел.
— Господин?
Я кивнул.
— Кто нынче заправляет делами, Якуб?
— Простите?
Я выдал ему Патентованный Джареговский Взгляд Номер Шесть. Якуб более или менее проникся.
— Вы имеете в виду, кто собирает деньги с игроков?
— Именно об этом я и спрашиваю, Якуб, — улыбнулся я. — Итак?
— Я доставляю свою часть обходительному юному джентльмену из вашего Дома. Его зовут Файявик.
— А кому доставляет сборы он?
— Господин, но я не…
Он умолк, когда я слегка наклонился к нему.
До того, как здесь появился я, у Якуба имелась своя доля во всем, что происходило в Шести Углах, а слышал он обо всем, что происходило и за пределами этой территории. Сейчас его доля могла уменьшиться, но она была. И уши тоже остались. Я это знал, и он знал, что я знаю.
Он слегка наклонил голову.
— Что ж, несколько недель назад все переменилось. Появилось много ваших… то есть джарегов, и…
— Мужчин или женщин?
— Мужчин, мой господин, — нахмурился он.
— Так. Продолжай.
— И их, ну, их просто стало в округе гораздо больше. Мои друзья забеспокоились. Я начал спрашивать.
— Так-так.
— Похоже, кто-то встал у руля. Кто-то из города.
Я кивнул. «Городом» в Южной Адриланке звали ту часть Адриланки, что к северу от реки. Или, так сказать, к западу от реки.
— И я слышал, что деньги идут к некоей Группе Странников.
— Это по имени Дороги Странников, или причина в другом?
— Да, у них особняк на Дороге Странников.
— Кому он принадлежит?
— Не знаю.
Я быстро взглянул на него, сузив глаза, но Якуб ответил:
— Я правда не знаю. Раньше он принадлежал старой госпоже Колетти, но она умерла в том году, и кто купил дом, мне неизвестно.