йники. А Маша Златорукова ни казаком, ни разбойником быть не желала. Она хотела быть дочкой-матерью. Но других товарищей по игре, кроме Багратиона и Яблочкина, у Маши не было. Самые молодые девчонки, какие жили в Чушках, имели такой большой возраст, что были бабушками. Поэтому почти каждое утро, надев на плечо ружье, вырезанное ее отцом из тракторного железа, Маша Златорукая уходила на войну. И иногда возвращалась убитая. А иногда живая. В зависимости от того, кто победил, "наши" или "ненаши". Однако генерал Багратион и маршал Яблочков так умело воевали, что "наши" почти не проигрывали. Надо думать, "ненаших" это сильно бесило. Да и проиграть, когда в твоих рядах находится человек с фамилией Багратион — трудно.
В тот день с утра "нашим" удалось захватить вражеский обоз и целую роту во главе с именитым генералом, родственником Наполеона, де-Нейем. Правда, враги чуть не взяли в плен Златорукую, но ее быстро отбили и рассредоточенный неприятель скрылся в непроходимых окрестных лесах.
— В болотах увязнут, — рассуждал маршал Яблочкин, похлопывая своего боевого белого коня.
— Опасность ликвидирована, — соглашался генерал Багратион, поглядывая на свою армию в лице Маши Златорукой.
Ружье оттягивало ей плечо, а ноги после завершающего марш-броска жутко ныли.
— Может в "классики" сыграем, — предложила она. — Или в "паутинку"? У меня и нитки с собой.
И Маша достала из кармана куртки нитки, с которыми удобно играть в "паутинку" — тонкие, но не очень. В самый раз нитки.
— А вдруг не увязнут? — встревожился маршал Яблочкин, и боевой конь под ним беспокойно заржал.
— Надо проверить, — согласился Багратион и вскочил в седло своего вороного.
— Армия, за мной! — приказали военачальники. Но потом поправились: — Армия, за нами!
Однако армия села на поваленный телеграфный столб у дороги и сказала, что никуда не пойдет, потому что у нее болят ноги.
— Ну и лады, — сказал маршал Яблочкин. — Мы что вдвоем врага не разделаем?
— Под орех! — согласился Багратион.
Подняв тучу военной седой пыли, кони унесли своих седоков к театру военных действий, который, между прочим, располагался не в каком-нибудь городе, а в окрестных полях и рощах.
Маша тяжело вздохнула и подперла подбородок рукой. С деревьев за заборами наконец-то стали облетать чего-то зависевшиеся листья. Алые кленовые, желтые березовые и охристые дубовые. Ветер гонял их то вверх по Широкой улице, то обратно к сельсовету. Они были похожи на стаю необыкновенных осенних бабочек. Над листьями в небе мотались неприкаянные вороны и отчего-то громко каркали. Им хотелось, подобно журавлям, улететь в теплые края, но вороний характер не отпускал их далеко от родного села, где всегда можно найти кусок хлеба, который не доел, к примеру, мастер Златорукий.
Маша встала, взяла ружье и пошла вслед за листьями, которые ветер теперь гнал вверх по Широкой. Время уже было, можно сказать, вечернее. Возле небольшого домика старика Айгая сидел старик Айгай, а рядом — недавно приехавший из-за границы дядя Костя Крыжовников. На коленях у Айгая муфтой лежала его кошка. Время от времени Айгай грел об нее зябнущие руки.
Собеседники смотрели на летающие то влево, то вправо листья и собеседовали.
Листья понеслись дальше, а Маша свернула и присела на лавочку возле Айгая.
Ей нравилось, как говорил старик — вроде по-русски, а не совсем.
— Ветер летел, — сказал задумчиво он. — Потом листья летели. А теперь вот Маша Златорукая прилетела.
— Ага, — согласилась Маша, — прилетела.
— И чего это она прилетела? — рассуждал Айгай. — Не кошку ли подержать?
— Ага! — обрадовалась Маша и стащила кошку с коленей Айгая на свои. Кошка слабо сопротивлялась. Можно было подумать, что в ней на время выключили энергию.
Старик Айгай считался самым мудрым в деревне. У него была длинная тонкая борода и косматые брови. Такие густые, что, казалось, Айгай все время супится. Но на самом деле он был добрый и мудрый.
— У каждого мудрость есть, — рассуждал Айгай.
— Но не каждый ею пользуется, — соглашался Крыжовников.
— А как же ею пользоваться? — интересовался Айгай.
— Нужно научиться всех понимать, — подсказывал Крыжовников. — Камни слушать. С деревьями разговаривать.
— Разговаривать с деревьями важно, — соглашался старик.
— А умеет ли Костя Крыжовников разговаривать с камнями?
— Умеет, — убеждал Костя.
— А может ли Маша Златорукая животных понимать? — спрашивал Айгай.
Задумалась Маша Златорукая и удивленно посмотрела на кошку. Как же с ней говорить-то? Кошка старика Айгая дрожала как небольшой трактор и дышала теплым воздухом на Машины ладони. Когда кошка вдыхала доносилось:
— Хрр.
А когда выдыхала слышалось:
— А-шо!
Вместе получалось "Хрр-а-шо! Хрр-а-шо!". А иногда даже, вроде, слышалось:
— Здор-р-рово! Здор-р-рово!.
— Могу, — сказала Маша, — могу я животных понимать. Уж кошку-то, наверное.
— Это хорошо, — погладил свою длинную бороду Айгай. — Значит, и у Маши Златорукой мудрость есть. Теперь ей надо деревья научиться понимать.
А где-то за последним чушкинским домом раздавались звуки горна и барабана. Там военачальники Багратион и Яблочков взяли в плен солидное вражеское соединение. Звуки были такими мощными, что их любой без всякой мудрости услышал бы.
— Ну, мне пора! — сказал Костя Крыжовников, встал и отправился домой, слушать камни.
Матвеевна в кастрюле
Утром Василиса Липовна любила жарить спелого цвета блины да оладьи. А уж Крыжовников любил их есть. Бывало, сядет утром за стол и ест, и ест.
А Василиса Липовна и рада:
— Ешь, Костик, ешь, поправляйся.
Только на одних блинах здорово не поправишься.
— Мяса Костику надо, — поняла Василиса Липовна и решила приготовить борщ. Наваристый, со сметанкою.
Возвращается как-то вечером Костик с работы, а на столе кастрюля. И из-под неплотно закрытой крышки дух борщевой тянет.
Пес Бушлат услыхал тонкий мясной и капустный запах, стал в дверь скрестись, поскуливать. Мол, как это, без него борщ едят?
Едва Костик кастрюлю на столе увидел, сразу подвох почуял. Поводил носом над столом:
— Чего это в кастрюле-то? — спрашивает. — Не борщ ли?
— Борщ, — подтверждает тетка. — Украинский, с говядинкой и со сметанкою.
— Со сметанкою? — нахмурился Костик.
— Ага, с вологодской. Сметанка вологодская, борщ украинский.
Костик, как солдат, повернулся и двинулся к двери. На выход.
Тетка хвать его за монашескую одежду.
— Куда? А борщ?
— Я мертвое не ем.
— Как так, мертвое? — не поняла Василиса Липовна.
— У тебя там в борще кто? Корова, аль баран?
— Говядина вроде, — засомневалась тетка.
— Нешто живая?
— Да не, того… — совсем неслышно шепчет.
— Вот те и того. А я что, волк, мертвечину жрать?
— Дак все ж едят, Кость?
— А я не все. Человек — он всему живому брат, и ему все братья. А он других — жрать! Может, нам и друг друга кушать? Может, нам с тобой Липыча слопать? Он ниче мужик, наваристый. А из Кадыкова холодец хороший выйдет. Крепкий.
Василиса Липовна прижала ко рту ладонь и стояла, не двигаясь. Думала, как это — крепкий холодец из Кадыкова?
— А, лучше всех Матвеевна. В ней жиру много. Давай из нее колбасу сделаем!
Страшно стало Василисе Липовне. Накормила она племянника утрешним пирогом и напоила чаем с липовым медом.
Когда Костик уже лег спать, она решила выставить борщ на улицу, чтоб не пропал. Подняла крышку, а ей в кастрюле соседка Матвеевна мерещится. Вот ужас-то!
Трактор в реке
Уже картошка была убрана с серых чушкинских полей. Сено, вроде бы, все было заготовлено. Осталось, делов чуть, отвезти картофель в райцентр, а оттуда привезти продукты в сельский магазин. Сделать запас на зиму. И в этот ответственный момент случилась беда. Когда Липыч вел трактор по берегу речки Вожки, он наклонился и боком съехал в мутную от долгих дождей воду. Липыч едва успел взмахнуть рукавами телогрейки и словно невиданная птица вылететь на прибрежный камень.
Липыч наблюдал, как пуская крупные пузыри, трактор скрывается под водой цвета чая с молоком, и не знал, что делать. Нырять в Вожку или бежать за помощью? Наконец, он решил, что за помощью-то бежать вернее, но трудно было ему оторвать глаза от того места, где скрылся трактор.
Вскоре все мужское население Чушек собралось на берегу Вожки, здесь был даже однорукий Кадыков. Однако мужики понимали, если уж Липыч не вынул машину двумя руками, то где уж Кадыкову одной!
— Надо веревку кидать, — сказал Златорукий.
— Зачем? — удивился Кадыков.
Он не понимал куда и какую веревку надо бросать.
— Трактор цеплять, — объяснил Златорукий. — А то в глубину уйдет.
Принесли веревку, стали кидать чуть дальше того места, где вроде бы на дне стоял "Кировец".
— А он у тебя на ходу был, когда тонул? — интересовался дзэнский монах Костя Крыжовников у бледного от горя Липыча. — Мотор работал?
— Работал, — припомнил Липыч. — А что?
— Как бы по дну не уехал, — сомневался Костя.
— Не уедет, — плюнул в воду знатный слесарь Златорукий. — От воды машина глохнет.
Он плюнул снова, но в первый плевок не попал, его унесла мутная Вожка.
Наконец, вроде зацепили веревкой трактор и даже затянули на нем под водой петлю. Да как его тянуть? Машин-то в Чушках больше ни одной.
— Как его тянуть-то? — огорчался Липыч. — Тягловой силы нет.
— Самим придется, — сказал Кадыков и ухватил одной рукой за веревку. — А-то как же продукты из райцентра везти?
Тут все окончательно поняли, что если трактор из реки не выедет, то и продуктов на зиму не будет.
Чушкинские мужики впряглись в веревку и стали очень похожи на бурлаков с картины И. Репина.
Грязь ожесточенно хлюпала под сапогами, и в получавшиеся от них следы тут же вливалась вода Вожки цвета чая с молоком. Однако на трактор это хлюпанье никакого действия не имело. Он оставался в мутных Вожкинских глубинах. Липычу мерещилось, что в этот момент на его водительское место залазит нахальный водяной и начинает нагло крутить руль, нажимать педали.