– Ты сдурел?! А ну живо слез с меня! Придурок!
Сората разразился поистине демоническим хохотом и потянулся к лицу мужчины открытым тюбиком красной губной помады.
– Представь, что это всего лишь игра, – гнусно ухмыляясь, уговаривал он, стремясь дотянуться до губ, в то время как Генри отчаянно размахивал свободной рукой и даже пару раз смазанно съездил своему мучителю по физиономии. С большим трудом грубая сила все-таки одержала верх, Генри высвободил руку и, обхватив Сорату за пояс, перекатился на бок, подминая парня под себя. Кимура сдавленно пискнул, ощущая на себе немалый вес шотландца, который, пыхтя и отдуваясь, вытянулся на нем во весь рост. Японец уперся ладонями ему в грудь, силясь оттолкнуть:
– Ты тяжелый… Отпусти!
– Черта с два.
Генри приподнялся на руках, с победоносным видом нависая над парнем, покрасневшим от напряжения, волосы выбились из хвоста, черные прядки прилипли к вспотевшему лицу. Решив, что перегнул палку, Макалистер отвлекся всего на секунду, которой хватило Кимуре, чтобы снова оказаться сверху. Тяжесть на животе была уже почти привычной, и Генри издевательски выдохнул:
– Что-то ты легкий. Цветочной пыльцой питаешься, феечка?
Сората схватил его за воротник, приподнимая, и мужчина уперся руками в пол, помогая ему.
В такой позе их и увидели два ученика, зашедшие в спортзал.
Сэм Чандлер издал восхищенный вздох:
– А чем это вы занимаетесь?
Его друг, Курихара, дернул блондина за локоть:
– Пошли, все равно потренироваться не получится.
На его вечно серьезном лице не отразилось ни грамма эмоций, как будто шеф-повар, сидящий верхом на коменданте мужского общежития, стискивающий его бока коленями и тянущий его к себе за воротник, – это обычное дело, ничего, что стоило бы внимания. Генри показалось, что еще немного, и он сгорит от стыда вместе с татами и половиной спортзала в придачу, а Сората так и не удосужился отпустить его рубашку.
Хибики вышел за дверь, и Сэм, подняв вверх большой палец, подмигнул мужчинам и поспешил за другом.
Генри обессилено упал на мат и раскинул руки. Кимура, судя по легкости, слез с него и лег рядом.
– Позор, – лениво пробормотал Макалистер. – Это конец.
Сората повернул голову, и Генри услышал его голос прямо над ухом:
– Боюсь, только начало. И, Макалистер-сан, признайте поражение.
– Ни за что. – Он поднял руку и, не глядя, придавил ею парня. – Шотландцы не сдаются.
Это относилось не только к скоротечной драке, и Кимура, похоже, это понял и не возражал. Генри вздохнул с чувством выполненного долга и закрыл глаза.
История восьмая, в которой темнота обнажает тайные страхи Генри
Запад ли, Восток…
Везде холодный ветер
Студит мне спину.
Одиночество преследует нас с самого рождения. Мы вольны думать, что это не так, что мы окружены людьми, что мы важны и необходимы. Но наедине с собой, закрывая глаза, мы оказываемся лицом к лицу с черной зияющей пропастью, которую кто-то давно назвал человеческой душой.
Прежде Макалистеру не приходилось жаловаться на бессонницу, но, похоже, общение с Соратой накладывало свой отпечаток, и мужчина ворочался в постели, пытаясь заснуть, но сон бежал от него. И тогда Генри сердито откинул одеяло, не с первого раза влез в тапочки, не включая ночника, и отправился в туалет, скорее для того, чтобы проветрится, чем по необходимости.
План Академии уже давно успел уложиться в памяти, Генри позволил ногам свободно нести его, и вышло так, что после непродолжительного бесцельного блуждания, он вышел в холл, как тогда, в свой первый вечер в «Дзюсан». Мозаичный пол был залит слабым электрическим светом, а дальние углы тонули в густом сумраке, информационный стенд был подсвечен с двух сторон мертвенно-голубым сиянием ламп. В полной тишине слышались шорохи и скрипы, не замечаемые днем и так обостряющиеся ночью, но кроме них Генри уловил и нечто постороннее. Совсем рядом кто-то тихо-тихо плакал, не напоказ, чтобы заслужить жалость, а по-настоящему горько, сдавленно и безутешно. Мужчина обошел одну из четырех широких колонн с примостившимися к ней мягкими кожаными диванчиками и увидел сжавшуюся в комочек хрупкую девичью фигурку. Растрепанные светло-русые волосы завешивали лицо, но Генри ее узнал.
– Мисс Николь? – Он подошел ближе и осторожно тронул девушку за вздрагивающее плечо. – Вы в порядке?
Безусловно, он понимал, что вопрос глупый, но не знал, как иначе привлечь к себе внимание, к тому же плачущие женщины ввергали его в панический ступор, побороть который не всегда удавалось даже по профессиональной надобности. Николь подняла голову и увидела склонившегося над ней мужчину. Темные глаза испуганно сверкнули.
– Макалистер-сан?.. – Она сглотнула слезы и провела ладонью по щеке. – Что вы здесь делаете?
– Нет, это вы что здесь делаете в такое время? – Генри присел на корточки. Ода поджала ноги, и ее круглые голые коленки оказались как раз перед его глазами. – Куда смотрит ваш комендант, интересно?
– В это время она смотрит сериал, – охрипшим от рыданий голосом объяснила девушка и мило покраснела. – Мы уже выучили ее расписание.
Генри ободряюще улыбнулся и положил руку на ее неожиданно холодную ладошку.
– Так, прекращайте плакать. Я отведу вас в вашу комнату.
– Нет!
Мужчина нахмурился, а Николь плотнее вжалась в спинку дивана. Огромные, влажно блестящие глаза наполнились неподдельным ужасом:
– Нет! Я туда не пойду! Ни за что, пожалуйста, не заставляйте меня туда возвращаться!
Генри беспомощно поднял руку, и девушка вдруг, тонко всхлипнув, бросилась ему на шею, крепко обхватила и уткнулась носом в плечо. Ее волнистые мягкие волосы защекотали британцу лицо. Неуверенно он положил ладонь ей на спину, и Николь заплакала громче. Слезы душили ее, сотрясали гибкое тонкое тело. Макалистер принялся вполголоса бормотать что-то утешительное, первое, что приходило в голову.
– Ладно, вставайте. – Он поднялся на ноги и потянул Ода за собой. – Вам нужно успокоиться. Идемте.
Он рисковал, приводя ученицу в свою комнату в начале двенадцатого ночи, однако иного выхода из ситуации Генри не видел, к тому же Николь немного напоминала ему сестру, не внешностью и даже не характером – Филлис была бойкой шумной девочкой с копной огненно-рыжих волос. Наверное, дело в том, что они были одногодками и обе страдали от того, что рядом не было тех, кто мог бы их защитить.
Генри включил настольную лампу и усадил девушку на кровать.
– Я налью воды. – Он плеснул в стакан из графина и протянул ей. – Выпейте.
Николь, припав к стакану, залпом его осушила. Зубы постукивали о край. Генри достал из шкафчика чистый носовой платок и дал Николь, она промокнула зареванное лицо и улыбнулась:
– Спасибо.
– Почему вы боитесь возвращаться к себе? Вас кто-то обижает?
Девушка резко побледнела и прижала платок к лицу. Похоже, снова собиралась плакать, но, не успел британец испугаться, как она негромко ответила:
– Нет. Все из-за меня. Хироши… – Она порывисто вздохнула. – Он рассержен на меня, я точно знаю.
– Хироши? – Генри уже слышал это имя. – Хироши Накамура?
Ода кивнула. У нее уже не осталось сил для разговоров.
– Я побуду у вас немного? – попросила она и, не дожидаясь разрешения, легла. Через пару минут ее дыхание выровнялось, девушка подтянула ноги к животу, обхватила руками подушку и уснула.
Генри сидел напротив, под светом лампы, и думал, чем для него может обернуться это вечернее приключение. Его взгляд против воли задерживался на длинных ногах, едва прикрытых чулками и короткой школьной юбочкой в складку. Николь застонала во сне, крепче стискивая подушку. Макалистер поспешил накрыть гостью одеялом, под которым сам недавно лежал. Поправляя его, провел рукой по разметавшимся русым прядям, отводя их с лица. Пальцы случайно коснулись прохладной влажной от непросохших слез щеки, и Николь чуть повернула голову, будто специально поощряя его действия, и Генри отдернул руку.
Его ждала очередная нелегкая ночь.
За полчаса до подъема Генри разбудило шуршание одежды. Поскольку кроме него не должно было быть никого, кто мог бы издавать подобные звуки в холостяцком жилище, мужчина резко распахнул глаза и, щурясь, оглядел комнату, блеклую и серую в тусклом свете разгорающейся зари. Сонный взгляд нашел замершую на кровати девичью фигурку, и память услужливо подсказала, что происходило накануне.
– Доброе утро. – Макалистер потянулся, поднимаясь со стула, где продремал всю ночь, завалившись на столешницу. Тело ломило. – Как спалось? Успокоилась?
Николь зарделась и впилась пальцами в край одеяла.
– Д… да, немного. – Она не знала, куда смотреть, глаза бегали из стороны в сторону, а трогательный румянец красиво оттенял светлую кожу. – Простите, Макалистер-сан!
– Простить? – не понял он. – За что?
– Из-за меня у вас могут быть проблемы. Простите меня, пожалуйста!
Генри махнул рукой. Он не особенно переживал, если учесть, что самое, в его понимании, страшное с ним уже случилось, и Хибики с Сэмом тому живые свидетели. Мужчина подошел к столику и поставил электрический чайник греться. Комната наполнилась уютным потрескивающим шумом.
– Я заварю кофе, растворимый, естественно, другого нет. Могу сделать бутерброд… – он зашарил по столу и обнаружил печенье, которое они с Кимурой тогда не доели. – О, есть сладкое. Ты любишь сладкое?
Он обернулся и увидел, что Ода выбралась из постели и уже подошла к двери.
– А кофе?
Девушка замерла, как напуганный зверек:
– Мне надо скорее вернуться к себе, пока моего отсутствия не заметили. Прошу прощения за беспокойство.
Она выскользнула в коридор, и окрик Генри заставил ее испуганно вздрогнуть.