нцев. Но такими знаниями не мог похвастаться никто из гайдзинов, не то, что обычный студент Транспортной академии. Ладно, ладно, не совсем обычный. Но эта необычность абсолютно не касалась умственных способностей. Просто у меня был свободный доступ к любым базам данных клана, вот и все. Плюс неуемное любопытство и не свойственная в иных делах торопливость — я впитывал знания как губка. Но и меня понять можно, ибо есть причина. Даже дядя Герман со временем смирился с моей одержимостью, и сумел понять и простить. Или нет?..
Бог с ним, с дядей Германом. Тем более, что он не стал поднимать бучу, когда выяснилось, что меня не удалось прищучить по прибытию на станцию Ивановых-Перовских. Этот факт вообще нигде и никак не афишировался, равно как и исчезновение наследника клана, то бишь меня. Где-то в кулуарах, естественно, циркулировали самые разные слухи, но достоянием широкой общественности они пока не стали. Хотя и этот момент недалек — должен же дядька как-то объяснить мое отсутствие на «Савве Морозове»? И вариант тут, по сути, ровно один — объявить меня пропавшим без вести. Пропал, и все. Нету Алекса. Куда делся — без понятия. Убийство? Какое убийство, вы о чем? Предъявите тело, прежде чем в таком обвинять. Пустить посмотреть? Да пожалуйста! Вот покои, вот основные места пребывания, вот записи с видеокамер. Вплоть до последней отслеженной секунды — вошел на территорию Транспортной академии, и исчез. Сбежал? Почему нет?.. По какой причине? Да кто их поймет, молодых да ранних? Взбрела в голову блажь какая-то, и поминай как звали. В любом случае, какова бы ни была причина, наследник не вступил в права собственности. Не принял бразды правления кланом. А безвластие недопустимо. Поэтому что? Правильно. Пока его нет, вся полнота власти у регента. Ну, а не объявится в течение предусмотренного Кодексом времени, так кто ж ему виноват? Придется регенту взвалить на свои хрупкие старые плечи бремя власти на постоянной основе…
И тут дядька прав — у меня всего три года. Потом уже можно будет не рыпаться, никакой суд мне ничего не присудит. Сам сбежал, сам хозяйство бросил. А Герман Романович подобрал — по доброте душевной и из чувства ответственности. Тем более, и право имел, ибо следующий в очереди на наследование. Вот как-то так.
Из этого обстоятельства, кстати, следовал один важный вывод — продержаться мне надо именно эти три года. Продержаться в смысле выжить. Ну а дальше моя смерть никому не будет нужна. Хотя я и сейчас в сомнениях — едва получил доступ к даркнету, незамедлительно обшарил все новостные ресурсы «охотников за головам». И знаете что? За меня до сих пор не объявлена награда! Причем ни за Александра Завьялова, ни за Алексея Заварзина. Так что опасаться загонной охоты не приходилось, равно как и шарахаться от каждого шороха. По крайней мере, в ближайшей перспективе. И это еще больше сбило меня с толку — ну, дядька, ну сукин сын! Вот как понять, что он замыслил? С одной стороны, вроде как благословил на бегство, и даже удачи пожелал, плюс не стал усложнять сверх меры жизнь. С другой — засада-то на нас со Степанычем была! И никто из гоп-стопщиков жалеть нас не собирался. Можно сказать, повезло мне. Чудом ушел. А вот Степаныч… черт, опять напомнил! Ладно, Герман Романович, пусть счет к тебе и не очень велик, но как минимум по одному пункту я тебе предъявлю, причем серьезно. Со временем.
Впрочем, про вероломного дядьку я почти и не вспоминал — до него ли, если здесь ТАКОЕ?! С тех пор, как я вырвался из плена бассейна с живительной слизью, скучать не приходилось от слова вообще. Мало того, я пребывал в состоянии перманентного офигения — от окружающих чудес попросту дух захватывало. Синтез человеческих и инопланетных технологий это что-то с чем-то! Но самое удивительное — симбиоз двух разумных систем: обычной хумановской девчонки и боевого искина гексаподов. Как они умудрялись между собой общаться, особенно на начальном этапе — ума не приложу. Потом-то, понятно, друг от друга нахватались всякого, и дело пошло веселей. Но все равно многого я не понял, несмотря на то, что Рин-тян оказалась очень для своих лет хорошей рассказчицей и на подробности не скупилась, особенно в отношении инопланетной части корабля. Куда мы с ней только не забирались! И именно в ее компании я совершил первое из великих открытий — как водится, совершенно случайно. Хотите подробностей? Извольте…
Коридоры. Они присутствовали в моей жизни всегда, впрочем, как и в жизни любого другого обитателя космической станции, выбиравшегося на поверхность планеты не просто от случая к случаю, а крайне редко. А то и вовсе не выбиравшегося — встречались и такие уникумы, продубленные космическими ветрами, прожаренные космической же радиацией и высушенные тысячекратно регенерированным воздухом из вентиляционной системы. Этакие близнецы из пробирки, выросшие при стандартном g в двадцатичетырехчасовом суточном цикле и в условиях необходимого минимума всего остального. И этим они, кстати, очень сильно отличались от «планетчиков», зачастую обитавших в весьма разнообразных условиях, начиная с силы тяжести родного мира и заканчивая спектром светила. А еще люди со станций отличались характерной походкой и обостренным чувством пространства, развившимся, такое ощущение, из самой обыкновенной клаустрофобии. И если «планетчик», даже типичный горожанин, привыкший к относительной тесноте, запросто мог зацепиться лбом о притолоку или врезаться плечом в стену на простейшем повороте, то урожденный «станционщик» никогда и ни при каких обстоятельствах подобного старался не допускать. Ключевое слово «старался». Другое дело, что далеко не всегда это получалось. Тем не менее, обитатели станций всеми силами стремились избегать непредвиденного контакта с твердыми поверхностями, и причин тому было целых две: во-первых, стремно, во-вторых, чревато. Сложный техногенный объект, висящий в космосе, да еще и функционирующий в режиме двадцать четыре на семь круглый год (естественно, стандартный) — постоянный источник немеряного количества опасностей. В центральных секторах еще ничего, там двойные и даже тройные системы контроля, да и разгерметизация не грозит. А вот ближе к периферии, где люди не живут, а исключительно работают, разнообразные инциденты случаются с завидным постоянством, до сотни за сутки. Впрочем, данный показатель коррелируется как с размером станции, так и с ее возрастом. Ну и человеческий фактор имеет место, как же без него?.. И вот там, в окраинных секциях, на внешних палубах или вообще в стыковочных рампах и погрузочных стрелах, зевать себе дороже. Там любое, даже самое легкое взаимодействие со старой стеной может закончиться микроскопическим повреждением загерметизированного комбеза, которое сразу и не заметишь, а потом будет поздно — при перепаде давления оно может превратиться в весьма значительное, и здравствуй, удушье! Или отравление какой-нибудь дрянью. Или переохлаждение. Или… да еще миллион всяких гадостей.
Плюс еще один немаловажный фактор, на сей раз исключительно психологический — постоянная скученность и теснота приучают ценить личное пространство. Причем не только свое, но и каждого встречного, поэтому толкотни в местах обитания коренного населения станций не бывает никогда. Ну а если намеренно задеть кого-то плечом — так вообще труба! Минимум мордобоем закончится. Вот пассажирские терминалы с транзитниками, из которых львиная доля мигрирующие «промышленники», совсем другое дело. А еще у нас, «станционщиков», особое отношение к одежде. К любой. Будь то повседневные джинсы с футболкой, или деловой костюм, да, в конце концов, специализированный рабочий комбез! Одежда — это не только физическая защита, но и ментальная оболочка, футляр, нечто твое и только твое, куда нет хода никому другому. И вне собственного жилища мы оголяемся очень неохотно. И это еще мягко сказано. В том числе и по этой причине нам трудно на планетах, особенно тех, что отличаются мягким климатом. Я лично представить не могу, как это — рассекать по общественному пляжу в одних плавках. Дикий дискомфорт сразу же, и как следствие — депрессия и рухнувшее ниже плинтуса настроение. И небо… невероятно высокое, плюс необъятный горизонт. Да, клаустрофобией мы не страдаем, мы ею наслаждаемся, но вот агорафобия — совсем другое дело…
В общем, не удивительно, что при таких привычках я освоился на «Спруте» очень быстро, особенно в «очеловеченной» части, которую исследовал в компании Лизки. А вот с непосредственно кораблем-акцептором пришлось несколько труднее — очень уж здешние лазы от привычных коридоров отличались, напоминая скорее пещеры или норы, отделанные в равной пропорции чем-то хитиноподобным и на вид каменным. Или даже костяным, буэ-э-э!.. Утрирую, конечно. Но все равно отвращение приходилось периодически перебарывать, что чрезвычайно веселило Рин-тян. Какой странный парень! Мало того, что гайдзин (это вообще не показатель, все такие, за исключением Рина-старшего), так еще и «Спрута» боится! А бояться такого няшку может только… совершенно верно. Именно так она мне и заявила, когда мы оказались в очередном затерянном в недрах корабля лазе:
— Ты глупый, Алекс-сан! Очень глупый!
И счастливо рассмеялась.
Хотел бы я так просто решать все проблемы… нашел самое очевидное объяснение — и рад. Но я, к сожалению, уже далеко не десятилетний ребенок, кое-чего повидал на своем веку. А еще последние пять лет провел в атмосфере перманентного стресса. Другой бы на моем месте однозначно оскорбился и постарался поставить зарвавшуюся малолетку на место, но я лишь усмехнулся в ответ.
— То есть ты согласен, что глупый? — не пожелала униматься та.
— Смотря в чем, — пожал я плечами. — Видишь этот лаз?
— Это не лаз, это вспомогательный технический туннель для обслуживания модуля подпространственной связи, — строго поправила меня девочка.
В вопросах, касавшихся устройства корабля, она не терпела ни малейшего небрежения, и тем самым подкупала мою технарскую душу еще больше. А контраст няшной внешности с неизменной пушистой челкой и пухлыми щеками с выдаваемой информацией получался вообще убийственный. Это как если бы пятилетняя девчушка поясняла седовласому профессору основы теории относительности Эйнштейна.