Когда приходит блаженство
Что, если эта мощная сила была бы использована для духовного подъема людей, вместо того чтобы держать их в ловушке корпоративной и религиозной пищевой цепочки?
Суть в том, что мы сами внесли ограничения в свое восприятие. Если бы мы действительно знали, в какой степени отрицаем прелесть этого мира, то были бы очень удивлены.
Мы так запутались, что не можем даже представить мир без жертв. Но вот в чем дело: мир не подразумевает необходимости жертв, кроме тех, которые мы сами ему навязываем.
Стоит остановиться на мгновение, чтобы подумать, насколько мы заблуждались.
Через несколько дней после 29-го дня рождения Экхарта Толле[142] он перенес сильный приступ тревоги. У него были мысли о самоубийстве. Жизнь словно засасывала его. В ту ночь он снова и снова повторял про себя: «Я не могу больше жить с собой». Внезапно, по его словам, он почувствовал, что его «затягивает в пустоту».
Когда он «проснулся», он ощутил любовь, состояние глубокого, непрерывного мира и блаженства. Его эмоциональная боль заставила сознание отступить от всех ограничений, которые он сам наложил на него. Тяговое усилие было настолько мощным, что его заблуждающееся «я», это несчастное и очень испуганное «я» сразу же сдулось, как надувная игрушка с открытым клапаном.
Почти два года после этого он занимался только тем, что сидел на скамейках в парке, испытывая состояние огромной радости.
Или рассмотрим случай Кэти Байрон, риелтора из Калифорнии. Она вела обычную жизнь: два брака, трое детей, успешная карьера, – когда впала в глубокую депрессию. Она пошла в реабилитационный центр для женщин с расстройствами пищевого поведения не потому, что у нее тоже было расстройство пищевого поведения, а потому, что это была единственная возможность лечения, которую покрывала страховая компания. По ее словам, она чувствовала себя «слишком недостойной, чтобы спать в кровати». Однажды ночью, лежа на полу чердака, Кэти внезапно проснулась без обычных представлений о жертве.
– Все мысли, которые беспокоили меня, весь мой мир, весь мир вообще, все исчезло… Все было неузнаваемо… Смех поднялся из глубины и просто вылился… [Я] была опьянена радостью, – пишет она в своей книге «У радости тысяча имен». Выздоравливая, Кэти целыми днями сидела у окна, пребывая в полном блаженстве. «Как будто во мне проснулась свобода», – говорила она.
Полковник Мастард в оранжерее с гаечным ключом в руке[143]
Здравый смысл – это собрание предрассудков, приобретенных к восемнадцати годам.
Я играла в настольную игру Clue[144] с дочерью и ее подругами. Мы раздавали детективные тетради и помещали веревку, свинцовую трубку и другое оружие в комнаты миниатюрного особняка.
Я спросила у Кайли, которая играла за профессора Плам:
– Почему бы тебе не пойти первой?
Девушки посмотрели на меня так, словно я попросила их принять душ в раздевалке для мальчиков.
– Мама!
– Что? Что я сказала?
– Все знают, что мисс Скарлет всегда ходит первой.
Кроме того, они объяснили, что для того, чтобы выдвинуть обвинение, персонаж должен находиться в комнате, где произошло убийство, а если вы хотите совершить тайный ход, вы можете сделать это только между комнатой и кухней или библиотекой и консерваторией.
– Кто это придумал? – спросила я.
– Таковы правила. Тут так написано.
Одна из них сунула мне под нос листик с аккуратно напечатанными правилами.
Эти «выгравированные в камне правила» напоминают мне о том, как мы «играем в жизнь». Кто-то решил, что именно так «работает» мир, и поскольку мы все согласились увидеть это таким образом, то сделали этот свод примитивных правил реальностью.
Оказывается, нас всех, мягко говоря, обманули.
Почти все концепции и суждения, которые мы принимаем как должное, являются грубыми искажениями настоящей картины мира.
Все, что мы считаем «реальным», является просто отражением правил игры в Clue, которые все договорились соблюдать. Тот мир, что мы, как нам кажется, видим, – просто проекция наших собственных «правил игры».
Так, может быть, пришло время взять эти «правила», разрезать их и использовать в качестве конфетти? Пока мы этого не сделаем, пока наконец не поймем, что «всецело любимы, привлекательны и способны любить», мы будем продолжать чувствовать себя опустошенными, ставить под сомнение нашу цель и удивляться, почему мы «здесь».
Вот почему мы должны попросить совершенно новый объектив, чтобы смотреть на мир.
Случай из жизни
Быть мрачным легче, чем веселым. Любой может сказать: «У меня рак» и выделиться из толпы. Но кто из нас сможет успешно выступить в пятиминутном комедийном стендапе?
Кэрин Джонсон всегда знала, что хочет стать актрисой. На самом деле, по словам самой Кэрин, ее первой ясной мыслью в детстве было: «Эй, я хочу играть!»
Несмотря на то что она росла в Нью-Йорке, в нищете, театр и то, что она называла «возможностью притворяться кем-то другим», много значили в ее жизни. Это было в те дни, когда Джо Папп[145] бесплатно «привез Шекспира» в район Челси. Она часто смотрела фильмы вместе с братом Клайдом и мамой Эммой, которая воспитывала двух детей на одну зарплату.
– Когда я увидела, что Кэрол Ломбард[146] спускается по лестнице в длинном атласном платье, то подумала, что тоже так могу, – говорит она. – Я хотела спуститься по этой лестнице, произнести эти слова и жить этой жизнью. Вы могли быть кем угодно там, в кино. Вы могли летать. Могли встретить инопланетян или быть королевой. Вы могли спать в собственной комнате на большой кровати с атласными простынями.
Когда ей было восемь лет, она посещала детскую студию, находившуюся по соседству. Там был театральный кружок и кружок искусств, все это состояло под началом Общественного центра Гудзонской гильдии[147].
Ее жизнь пошла под откос в средней школе, когда из-за дислексии ей ошибочно присвоили категорию «медлительная, возможно, отстает в развитии». Она бросила школу, стала наркоманкой и забыла о своей актерской мечте. К 19 годам она уже была матерью-одиночкой.
Хорошая новость заключалась в том, что она вылечилась от наркомании. Фактически ей в этом помог отец ее дочери – консультант по борьбе с наркозависимостью. А плохая – в том, что он оказался плохим отцом и ушел из семьи через несколько месяцев после рождения Александрии.
В это время Кэрин была ученицей старших классов, навыков у нее никаких не имелось. На самом деле единственное, что она знала, – как заботиться о детях. Она переехала в Лаббок, штат Техас, и устроилась няней. Работу ей нашла подруга. Затем подруга переехала в Сан-Диего, и Кэрин с дочерью с радостью последовали за ней, а затем в Калифорнию.
Она ничего не умела делать, денег у нее не было. Она даже не знала, как водить машину, – а это главное умение в Калифорнии с ее автострадами.
– У меня даже не было диплома об окончании средней школы, – говорит она. – Все, что у меня было, – это я и ребенок.
Ах да, и актерская мечта.
Днем она училась класть кирпичи и посещала курсы косметологов, ночью играла в экспериментальной театральной труппе. Некоторое время она работала парикмахером и визажистом в похоронном бюро, зарабатывала на жизнь, дополняя свой доход чеками от служб социального обеспечения, «заботясь о том, чтобы у ребенка было больше одной пары туфель или чтобы продуктов на сумму 165 долларов хватало на месяц».
Но, несмотря ни на что, она продолжала верить, что «все возможно». Верить, что может быть как Кэрол Ломбард, спускавшаяся по лестнице в атласном платье.
– Я всегда знала, что у меня получится быть актрисой, – рассказывала она.
Ее непоколебимая вера наконец победила.
В 1983 году прославленный голливудский режиссер Майк Николс попал на ее выступление в экспериментальной труппе в Беркли – Black Street Hawkeyes. Он был так поражен персонажами, которых она играла, что дал ей роль в женском моноспектакле The Spook Show[148] на Бродвее.
Стивен Спилберг увидел это шоу и дал ей роль Селии в The Color Purple[149]. К тому времени она сменила имя на Вупи Голдберг.
«Я могу сделать все, что угодно. Могу быть кем угодно. Никто никогда не говорил мне, что у меня не выйдет. Никто никогда не говорил, будто я ограничена чем-то одним. Думаю, поэтому я мыслю категориями возможностей и не думаю о том, что невозможно», – пишет Вупи в своей автобиографии под названием Book[150].
«Я знала, что никогда не смогу превратить воду в вино или заставить кошек говорить по-французски. Но я также знала, что, если подойти к чему-то без предвзятых представлений о том, что это за вещь, весь мир может стать вашим полотном».
«Просто мечтай об этом, и ты сможешь сделать это. Я верю, что это со мною происходит, где бы я ни захотела быть, в какой бы ситуации или контексте я ни находилась. Я верила, что маленькая девочка, выросшая без отца на Манхэттене, которая сама стала матерью-одиночкой и семь лет перебивалась случайными работами, борясь за социальное благополучие, в конечном итоге будет сниматься в кино».