то регламентировался. «Не-наша-музыка» отпускалась населению под строгим контролем в гомеопатических дозах. Наконец, не забудем, что еще польский бэнд Рознера в гастрольных поездках рекламировался как «ревю-оркестр». Песни имели успех, а успех у широкой аудитории всегда был важен для Эдди. Не дешевый успех, но настоящий шел по самой высокой цене, был необходим как воздух, играл роль эликсира, постоянного стимула.
Алексей Баташев заметил однажды, что эстетика Рознера была в чем-то похожа на творческие воззрения и принципы Арти Шоу: из любого материала стремились сделать «шедевр с точки зрения массового джазового вкуса». Не комментируя справедливость подобного утверждения, не вдаваясь в подробности, кроется в нем комплимент или упрек, хочется задать вопрос: так ли уж это плохо? С Арти Шоу, Александром Варламовым, Гленном Миллером нашего героя роднило умение использовать скрипки в джазе (смычковые инструменты для них никогда не были компромиссом или самоцелью, но интересной оркестровой краской). С Миллером объединяла и другая черта, которую Джордж Саймон, биограф великого американца, назвал стремлением быть нужным, востребованным, мастером на все руки.
На рубеже 60-х в стране становятся заметны ростки бардовского движения. Вряд ли многие джазмены проявили внимание к новому жанру. У Эдди такой интерес возник сразу же.
Поэт Инна Лиснянская вспоминала в «Российской газете», что Рознер заинтересовался «Песенкой об Арбате» Булата Окуджавы, которую услышал на магнитофонной ленте. Предложил, однако, написать другую музыку к ней. Окуджава пребывал в сомнениях:
– Как ты думаешь, Инна, отдать «Арбат» или нет? – спросил он Лиснянскую. – Может быть, «Арбат», пусть и не с моей музыкой, пробьет дорогу остальным песням? Есть ли смысл?
Лиснянская возразила:
– Ни в коем случае! Нет никакого смысла!.. Да тебя лет через пять вся страна запоет!
– Запоют меня или нет, музыки своей никому не отдам, – вынес вердикт Окуджава.
Неудача с Булатом не обескуражила Эдди. Наверное, можно было попробовать подружиться с Галичем, который напоминал Рознера внешне, или, скажем, с Визбором, объяснявшимся джазу в любви («я сам – поклонник джазовых оркестров»). Однако «царь» включил в репертуар оркестра песню, адекватную собственному прозвищу. Называлась она «Царевна-несмеяна» и вышла из-под пера биолога Гена Шангина-Березовского. Шангин был на четыре года моложе Окуджавы. Выпускник биофака МГУ, путешественник, автор туристских и студенческих песен, он принадлежал к числу первопроходцев жанра. Дружил с Дмитрием Сухаревым, к чьим стихам охотно сочиняли музыку те авторы-исполнители, которые сами редко писали стихи или не писали их вовсе.
Песня Шангина была поручена певице, голос которой для нового жанра подходил идеально. Звали певицу Майя Кристалинская.
«Как-то к нам пришла девушка, инженер-авиаконструктор. Она спела свою “Светлану” так по-особому проникновенно, что захотелось помочь ей стать настоящей певицей», – рассказывал Рознер годы спустя. Рознер не только помог, он отправил Майю к врачу, когда у Кристалинской после гастролей оркестра в Новосибирске и Ленинграде появились первые тревожные симптомы тяжелой болезни. Даром, что ли, «Справочник врача» всегда оставался настольной книгой Эдди.
А в начале шестидесятых в продажу поступила пластинка-миньон. На одной стороне – «Царевна-несмеяна», неожиданная, выбивавшаяся из ряда, очевидный «неформат», выражаясь сегодняшним языком. На другой – замечательная инструментальная джазовая пьеса с восточными интонациями: «Веселая прогулка» композитора Андрея Бабаева, прекрасно демонстрировавшая «летящий почерк» оркестра. (Мимоходом отмечу, что название «Веселая прогулка» было не только незамысловатым, но и расхожим – одноименная пьеса Вадима Людвиковского тогда же войдет в репертуар оркестра Утесова.)
Кристалинская, выпускница МАИ – Московского авиационного института, появилась у Рознера, успев коротко поработать в двух других джаз-оркестрах. Оба коллектива были известны, причем один из них – оркестр Олега Лундстрема – особенно давно, ибо первая завязь этого уникального ансамбля появилась в середине тридцатых годов в Харбине. Рознер сидел на Лубянке, когда Лундстрем получил разрешение переехать со своим оркестром, принадлежавшим к числу редких и наиболее продвинутых биг-бэндов русской эмиграции, из Китая в Советский Союз. Последовали семь – десять лет «анабиоза», фактически коллектив перестал существовать, музыканты использовали это время для учебы в консерватории. Что касается биг-бэнда, в котором состоялся дебют Майи Михайловны Кристалинской, то им был джаз под управлением… Юрия Саульского.
Майя Кристалинская
Вы не ослышались. Пятидесятые годы – время не столько туристических, сколько комсомольских путевок. Такие документы-направления выдавались райкомами комсомола, по этим путевкам осваивали целину, строили Братскую ГЭС. Новый 1957 год Юрий Саульский встречал, имея свою «путевку» в кармане: ЦК ВЛКСМ предложил Юрию взять шефство над молодежным джаз-оркестром Центрального Дома работников искусств.
В оркестре играли пытливые любители. Достаточно сказать, что в группе саксофонов музицировал двадцатидвухлетний Жора Гаранян, студент Станкостроительного института (специализация – инженер широкого профиля). «Помогал» ему выпускник знаменитой московской 110-й школы Леша Зубов, учившийся в университете на физика. Секция тромбонов располагала Костей Бахолдиным, студентом Института связи.
А что же Рознер? Рознер спросил Саульского: «Юричка, холера, что вы уходите? Вы хотите, чтобы я вам прибавил зарплату?» Но Саульский ушел, ушел «на повышение», как говорится, – плох тот солдат, который не хочет. Да и кто откажется от «собственного оркестра»! Казак терпел и атаманом стал.
Эдди ничего не оставалось, как пригласить других. Над аранжировками теперь трудились Даниил Браславский и Владимир Рубашевский. Чуть позже Рознер принял на работу Владимира Терлецкого в качестве музыкального руководителя.
К середине января оркестру надлежало выехать в Ленинград по случаю длительных зимних гастролей в городе на Неве и Кронштадте. Любопытно, что концерты должны были состояться исключительно во дворцах и домах культуры – имени Горького, Кирова, Выборгском…
С 15 января по 1 марта оркестру предстояло дать больше сорока концертов! Выступления каждый день, в некоторые дни по два концерта – днем и вечером. 2 и 3 марта оставались про запас, в резерве, но и они пошли в гастрольный котел: клуб МВД. Этим дело не ограничилось. 5-го поступило приглашение от Товстоногова из Большого драматического театра, 10-го Рознер обещал дать дополнительный концерт в «Промке» – знаменитом на весь Питер ДК промкооперации.
Этот клуб на Петроградской стороне вскоре переименуют в ДК имени Ленсовета, который не только приютит местный джаз-клуб, но и станет одной из главных площадок нового джаз-оркестра Иосифа Вайнштейна. Именно в пятьдесят седьмом – пятьдесят восьмом к Вайнштейну придут лучшие молодые музыканты города. Не пройдет и десяти лет, как большинство из них вольется в рознеровский биг-бэнд.
Споры о том, у кого оркестр круче – у Рознера, Лундстрема или Вайнштейна, – еще впереди.
Чем отличается корнет от клаксона
Рознер не дорожил вниманием стиляг с четной стороны Невского. И вообще, откуда есть-пошли стиляги? Может быть, от постового? Композитор Александр Зацепин в своей книге «Есть только миг…» описывает такой эпизод: «В сорок первом году, когда мне было пятнадцать лет, с приятелем… мы любили промчаться на велосипедах мимо милиционера-регулировщика. Он был в желто-оранжевых, почти красных форменных ботинках американского производства. Машины тогда в городе тоже были американские – студебеккеры, виллисы».
Все бы ничего, вот только с американскими машинами в начале войны в Советском Союзе обстояло паршиво. Их почти не было. (Да и поставлять их в СССР начали только в 1942 году – тут мемуариста, видимо, подвела память. – Прим. ред.) Как не было и у Рознера в 1957 году автомобиля «Форд 8» (он упоминается в литературе о нашем герое). Была у Рознера «Победа». «Форд 8» – слишком старая модель, причем совсем из другой оперы: с его помощью передвигалась по Америке легендарная чета гангстеров – Бонни и Клайд. Иные главари преступных синдикатов питали слабость к искусству, чаще всего – музыкальному. Американские мафиози участвовали и в жизни Cotton Club, и карьере некоторых весьма уважаемых вокалистов.
В опасных связях Эдди Игнатьевич замечен не был, однако авантюризма ему было не занимать. А любовь к автомобилям настигла «царя» еще в середине 20-х. Как и страсть к легкой музыке. Как любовь к женщинам. Эдди любил легковые машины. Скорость и комфорт. Кайф! Может быть, в этом он наследовал своему отцу-каретнику? Ведь даже если Игнацы воспринимал «железного коня» в качестве конкурента, лишавшего его надежного заработка, мог ли он в принципе не питать теплых чувств к средствам передвижения? Все-таки автомобиль принял эстафету у брички в новых исторических условиях.
Однако к чему это отступление об автомобилях?
В начале июля 1957 года оркестр Эдди Рознера осваивал новую концертную площадку – Лужники. Сообщение о встрече Эдди с румынскими музыкантами попало на страницы «Московской правды». Приближался Международный фестиваль молодежи и студентов в Москве. Торжественному открытию, намеченному на 28 июля, предшествовали международные молодежные фестивали во всех уголках страны.
Нужно было отыграть концерты в Одессе. Назад торопились: предстояло закрытие сезона в эстрадном театре «Эрмитаж» и участие в столичных фестивальных мероприятиях. Галя и Валя решили возвращаться домой поездом. На освободившиеся посадочные места в машине Рознер взял администратора Мишу Сантатура – сына Деборы Марковны Сантатур и тромбониста Андрея Хартюнова.
Дальнейшее можно обрисовать телеграфно. Шоссе близ Днепропетровска, гужевая повозка, которая долго плелась перед машиной Рознера. Эдди решил обогнать ее… Итог был весьма печален. Гибель Миши Сантатура, многочисленные переломы у Рознера и Хартюнова, которые чудом остались живы. В таких случаях принято говорить, что «Победа», «толстостенная, луженая и тяжелая», спасла седоков, ехали бы на «Жигулях»… По словам дочери Валентины, Рознеру помогла его привычка держать руль сверху сразу двумя руками. Невдалеке от шоссе находилась больница, куда и определили маэстро. Пока суд да дело, труба нашего героя и некоторые личные вещи исчезли с места происшествия.