Иногда Эдди Игнатьевич заходил к нам на участок. Участок тогда еще только осваивался, но на грядках уже росла клубника, и мой отец приглашал Эдди Игнатьевича с Галей и Вадиком на чай. Он ставил на стол большой старинный самовар с медалями (угли в нем раздувались старым сапогом, оставшимся чуть ли не со времен Первой мировой войны) и миски с клубникой. Разговоры за столом велись на «плодово-ягодные» темы, и, что удивительно, Эдди Игнатьевич живо в них участвовал.
Была у нас в селе очень удобная прогулочная детская колясочка. Мои дети к тому времени из нее уже выросли, и отец одолжил ее Эдди Игнатьевичу для Вадика, которого он сам любил возить на прогулки в лес. А лес в то время (кольцевой дороги вокруг Москвы еще не построили) был замечательный! Полон грибов, ягод и всякой живности. Водились в нем тогда не только кроты, белки и ежи, но даже зайцы, а на просеку иногда выходили огромные лоси.
Дочери Рознера Валентина и Ирина единодушны во мнении, что Эдди оберегал их от общения с «лабухами».
Ирина Прокофьева-Рознер:
Мне было четырнадцать лет, у меня был неплохой голос. Как-то раз, когда я залезла на сцену и начала песенку петь, а оркестранты мне стали подыгрывать (была пауза во время репетиции), он вбежал в зал и уже с заднего ряда кричал мне: «Немедленно слезай со сцены!» Все испугались и удрали тут же.
Между тем жизнь в квартире на Каретном ряду возвращалась в нормальное русло. Рознер набрасывал карандашом очередную мелодию, по Садовому кольцу неслись машины, заслышав на лестнице чужие шаги, хрипло лаял пес Джерри.
Нина Бродская:
Одно ухо у пса висело, а второе словно силилось приподняться. Однако чаще всего Джерри дремал на диване, устроившись по соседству с хозяйкой дома, которая свое свободное время посвящала вязанию. Галя кропотливо работала над изделием, редко получавшим законченный вид. Полная и морщинистая домработница Фрося неуклюже хромала, седые волосы ее вперемежку с темными выглядели слегка растрепанными. Она медленно передвигалась из комнаты в комнату, на что внимательный Рознер порой реагировал ворчливыми, но беззлобными фразами.
Глава XКак делается шоу
Гастроли на Камчатке. 1962
Только в мюзик-холле
Не думайте, что сочинять на пару с приятелем проще пареной репы. Но одна золотая голова хорошо, а хороший тандем способен родить целых «Двенадцать стульев» и «Золотого теленка» в придачу. Парным сочинительством в Советском Союзе занимались не только блестящие сатирики Ильф и Петров. Когда-то на отечественной эстраде были очень популярны дуэты. Незаменимыми специалистами по части писания интермедий считались драматурги Масс и Червинский, Бахнов и Костюковский, Дыховичный и Слободской. А исполняли эти интермедии артисты эстрады: Миров и Новицкий, Шуров и Рыкунин, наконец, Тарапунька (Тимошенко) и Штепсель (Березин) – пожалуй, самый популярный эстрадно-разговорный дуэт 1950–1970-х гг. Со временем вдвоем остались только Вадим Тонков и Борис Владимиров, выступавшие в качестве «старых» русских бабок Вероники Маврикиевны и Авдотьи Никитичны, а также Карцев и Ильченко, «открытые» Жванецким.
Почти как в бродвейском спектакле
Постоянными авторами программ оркестра Эдди Рознера были Масс и Червинский – маститые эстрадники. С «царем» они познакомились в годы войны, сочинив слова к песенке Рознера «Только ты» (до появления американского хита Only You оставалось еще целых десять лет). В Госджазе БССР балладу «Только ты» исполняла Зоя Ларченко. После возвращения Рознера из мест отдаленных эту лирическую вещь включила в репертуар солистка оркестра Наталья Розинкина, но не сразу. Видимо, поэтому Масс и Червинский, уже не надеясь услышать «Только ты» с эстрады, решили отдать свой текст Дунаевскому, чтобы Исаак Осипович использовал его в либретто «Белой акации». Так появился «Дуэт Кости и Ларисы». Рознер в долгу не остался: в песне «На Луну» (поет Нина Пантелеева), написанной им в конце 50-х гг., слышатся отголоски другой легендарной композиции Дунаевского – «Лунного вальса».
Тогда же, в конце 50-х, появился другой авторский дуэт – Борис Рацер и Владимир Константинов.
Одержав победу во Всесоюзном конкурсе эстрадных произведений, Рацер и Константинов были замечены руководством Московского театра эстрады в лице старейшины жанра Николая Смирнова-Сокольского. А тот в свою очередь пригласил Бориса и Владимира в 1959 году писать текст – конферанс, интермедии, остроты, репризы для дивертисментной программы-обозрения «Московские окна». Кстати, именно в этой программе впервые прозвучала бессмертная песня Хренникова с тем же названием.
Кордебалет. Под такую музыку танцевать можно! 1961
В обозрение «Московские окна» Рознера не позвали: в программе был задействован Утесов, а два медведя в одной берлоге… Зато новое шоу, затеянное другим мэтром – Львом Мировым, премьера которого намечалась на лето 1960 года, предполагало участие и «царя», и его джаза. Да и как было не пригласить Рознера, если Миров задумал возродить в Москве мюзик-холл! Лев Борисович сам когда-то начинал в мюзик-холле и понимал, что хорошо забытое старое несомненно привлечет публику. Без малого четверть века прошло с того момента, когда мюзик-холлы закрыли по всей стране. Однако идея нашла горячий отклик у гвардии майора в отставке Александра Павловича Конникова. Майор Конников был выпускником ГИТИСа, фронтовиком, имевшим ранения и боевые награды. День Победы праздновал в Вене. Первый раз он слушал Рознера «живьем» на закрытом вечере в Доме актера. А когда «царь» шел по этапу от Хабаровска до Комсомольска, Александр Павлович работал тоже далеко от Москвы – в Ташкенте. В начале 50-х годов Конников пришел на эстраду, связав с ней всю дальнейшую жизнь. Вначале он был главным в театре «Эрмитаж», где еще недавно Александр Цфасман руководил своим последним оркестром, позже отвечал за режиссуру в Мосэстраде. Утесов был обязан Конникову несколькими эстрадно-оркестровыми представлениями. А еще он одним из первых, если не первым, стал устраивать концерты на стадионах. Ну и, наконец, самое главное: начиная с 1955 года Александр Павлович ставил почти каждую программу оркестра Эдди Рознера.
Своего помещения у нового мюзик-холла не было, и местом премьеры был выбран Зеленый театр Центрального парка культуры и отдыха имени Горького. В «феерию в двух отделениях» пригласили кордебалет – танцевальный ансамбль «Радуга»: двадцать четыре девушки, все как на подбор, в костюмах от Бориса Георгиевича Кноблока. Стоявший на пороге своего шестидесятилетия «кутюрье» Кноблок был опытнейшим сценографом. В прошлом он оформлял театральные спектакли, физкультурные парады, праздничные народные гулянья, театрализованные концерты и другие массовые зрелища. Между прочим, именно Борис Георгиевич придумал живые картины на стадионах, которые с тех пор практикуются в церемониях открытия Олимпиад и прочих спортивных состязаний. Балетмейстером феерии был ровесник Кноблока – Николай Сергеевич Холфин.
В программе выступили известная пародистка Кира Смирнова, Капитолина Лазаренко, чечеточники братья Гусаковы, Марк Бернес, дебютировала победительница 3-го Всесоюзного конкурса артистов эстрады Тамара Миансарова.
Конферансье Миров то и дело отсылал зрителя к Ильфу и Петрову, громогласно объявляя, что и командовать парадом будет, и шахматный турнир проведет. Особенно интересно проводить турнир по шахматам, когда на каждой клетке огромной доски стоит прекрасная девушка. В конце концов смущенный Миров, как Чацкий – карету, потребовал себе живую лошадь.
Первое мюзик-холльное представление получило обширную прессу. Интересно, что длинноногие герлс скандала не вызвали. «Царь» уже пять лет назад ввел кордебалет в программу своих выступлений. Критика и раньше не знала, какой вердикт наиболее уместен в этой связи, помните туманную фразу Александра Медведева: «Впервые в эстрадном концерте мы увидели женский балетный ансамбль. К сожалению, в его выступлении мало свежести, новизны». На сей раз девушки устроили решительно всех.
Наиболее придирчивым зрителям не хватило сюжета. Коллективные старания Мирова и Конникова, Рознера и Рацера показались, несмотря на всю изобретательность, концертным чередованием номеров.
Работа над партитурой. Второй слева – Борис Матвеев, первый справа – Владимир Терлецкий
Вскоре за музыку в мюзик-холле станут отвечать Саульский и Рубашевский, а Рознер привлек Бориса Рацера и Владимира Константинова к написанию интермедий и реприз для концертов оркестра. Увы, после суда над разведчиком Пауэрсом и случившегося два года спустя пленума Союза композиторов РСФСР, который обсуждал вопросы легкой музыки, критикуя все «завозное», очередной всплеск охранительных тенденций не заставил себя ждать. Текст Рацера – Константинова не преодолел строгих барьеров, воздвигнутых реперткомом.
С Борисом Михайловичем Рацером я познакомился в Германии, где прославленный комедиограф живет с начала 90-х гг.
Борис Рацер:
В программе, которую мы писали для джаза Эдди Рознера, не оставили вообще ни одной фразы. Помнится, сидели мы на репетиции на эстраде Зеленого театра Московского ЦПКиО (Центральный парк культуры и отдыха), как вдруг появился человек в штатском и объявил: «Константинов и Рацер – с вещами!» Этим приказом, очень напоминавшим тридцать седьмой год, мы со своими произведениями вызывались «на ковер» к начальству. Результат вам уже известен. А Эдди Рознера… они уговаривали исполнять только советские песни.
Когда Рознер начал выводить на своей золотой трубе рулады в песне Долуханяна «Ой, ты, рожь!», публика засвистела и начала покидать зал. А в антракте утешать Рознера прибежал чиновник из Министерства культуры Холодилин, в подчинении которого были все концертные организации): «Поздравляю вас, Эдди Игнатьевич! Сегодня вы одержали победу над кучкой стиляг и хулиганов!» «Еще один такой побед, – ответил Рознер, – и у меня не будет публикум!»