Тот, кто видел кинофильм «В старых ритмах», может себе хорошо представить программу оркестра Рознера середины шестидесятых годов. В ней звучало все, что можно услышать в саундтреке этого фильма: и танго, и неаполитанские песни, и «мюзик-холльные» шлягеры, и самый зажигательный свинг. Однако для начала я процитирую Арти Шоу – американца с российскими корнями. Выдающийся джазовый музыкант говорит о «множестве околомузыкальных проблем», которые тревожили любого бэндлидера:
«Приходилось иметь дело с молодыми и неопытными музыкантами. Мужики пили на работе. Певицам не удавалось попасть в мелодию. Почувствовав в себе силы, некоторые уходили туда, где платили больше, чем я мог заплатить» (из автобиографической книги «Приключение с Золушкой», впервые изданной в США в 1952 году).
Итак, слово очевидцам.
Юрий Диктович:
Рознер был очень остроумный человек и очень добрый. Я помню, когда мы поступили к нему на работу, пошли как-то в ресторан, разгулялись, а когда нужно было рассчитываться, обнаружили, что не можем оплатить счет, не хватает. Побежали звонить Рознеру. Говорим: «Эдди Игнатьевич, одолжите нам, пожалуйста, каких-нибудь сто рублей». Он отвечает: «Золотко, сейчас приеду». «Царь» приезжает в ресторан, заказывает то же самое еще раз и все оплачивает. Таких эпизодов было много…
Нина Бродская:
В начале 60-х годов в оркестре Э. Рознера пел Альберт Баяджан. Это был прекрасный певец и удивительный человек. Он обладал прелестным мягким тенором. Его репертуар в основном состоял из неаполитанских песен. Исполнял он их хорошо и всегда пользовался бешеным успехом у слушателей. В какой бы город ни приезжал Альберт, везде его ожидали и встречали толпы поклонниц. В общем, любимец публики. Фанатки не знали главного: нездоровья Альберта. Музыканты прозвали его по-своему – Смурной, что в переводе с музыкального жаргона означало – «придурок». В ту пору Альберту было за тридцать. Был он среднего роста, худой, бледный и достаточно сильно облысевший. Из-за нарушенного психического состояния он постоянно боялся пыли и микробов, которые якобы повсюду его преследовали. Когда он становился мыть руки, то мыл их до тех пор, пока не заканчивалось мыло. Когда он покупал сливочное масло, то доставал из самой середины спичечного коробка одну спичку и ею умудрялся срезать с четырех сторон верхний слой масла, и лишь маленький кусочек, оставшийся у него от килограмма, отправлял себе в рот. Бедный! Ему вечно не хватало денег! И каждый раз он прибегал к директору оркестра за очередным авансом. Директор, дабы поскорее избавиться от Баяджана, снимал со стула свой пиджак и начинал его трясти. Испуганный Альберт молниеносно исчезал из виду. Так происходило почти всегда. Однажды Альберт пожаловался Рознеру, что нуждается в хорошем костюме, а денег у него нет.
– Золётько, возьмите у нашего директора! – посоветовал Рознер.
Упоминание о директоре привело Альберта в ужас:
– Директор мне не даёт денег, говорит, что я все деньги выбрал!
– Тогда приходите ко мне в гости, – резюмировал «царь».
Едва Альберт явился к «царю», Эдди провёл его в свою комнату и открыл платяной шкаф. В огромном шкафу висели десятки великолепных костюмов.
– Выбиряйте лубой костюм, золётько – он ваш!
Брезгливый Баяджан взглянул на предложенное и громко воскликнул:
– Эдди Игнатьевич! Я такое говно не ношу!
С тех пор обиженный Рознер никому больше ничего подобного не предлагал. И долго не разговаривал с Альбертом. Через некоторое время «смурной неаполитанец» ушел из бэнда. Еще несколько лет спустя кто-то из музыкантов встретил Баяджана в Москонцерте. Впечатление было неожиданным: Альберт очень изменился и стал здороваться за руку, чего раньше никогда не делал!
Всегда тепло отзываясь о Майе Кристалинской, Рознер рассказал Нине Бродской такой эпизод.
Шел концерт, конферансье объявил номер, и Майя, выйдя из-за кулис на сцену, внезапно остановилась. Оркестр уже играл вступление к песне, но певица оставалась стоять на том же месте, в той же позе. Как вкопанная. Никто не мог понять, в чем дело, пока конферансье Гарри Гриневич не вышел снова на сцену. Подойдя к Кристалинской он стал помогать ей вытащить каблук, который попал в щель между двух досок. Тщетно! Тогда Майя, мгновенно освободила ногу из туфельки, затем сбросила другую и босиком устремилась к микрофону. Зал был в восторге!
В каком оркестре не любят пошутить! Иногда требуется завести самих себя, чтобы почувствовались драйв и кураж, так необходимые для эстрадного исполнителя. Ведь если музыкант работает вполнакала, воспринимая очередной концерт как рутину, привычную или, того хуже, неприятную обязанность, все репетиционные усилия идут насмарку: зрителя не проведешь.
«Царь» репетирует
У каждого свои способы обрести «нужную скорость». Человек, попавший на репетицию, мог стать свидетелем разминки, о которой рассказала Нина Бродская. Вообразите себе такую мизансцену. Вот оркестранты занимают свои места, вот Рознер с гордым видом прохаживается взад-вперед. «Царь» как будто хмурится – кто знает, гневливо или для порядка. Вот он топчется возле дирижерского пульта, мрачно поглядывая по сторонам. Видя, что пауза затянулась, «грозный» Рознер неожиданно переходит к «разбору полетов». При этом объектом критики становится, как правило, инспектор оркестра. В ведении инспектора многие технические вопросы, в том числе набор новых музыкантов. Новички волнуются и гадают: то ли внутренний конфликт (случается в любом коллективе!), то ли «нападение на инспектора» связано с ними. Как говорится, вопрос на засыпку, кто отвечает за репку: дед или мышка?
Нина Бродская:
Они и не догадывались о том, что происшедшее не более чем игра «царя». Цель разыгранного Рознером спектакля – лишний раз показать, who is who, а заодно попугать молодых, пощекотать нервишки перед репетицией, чтобы злее были и лучше играли. Для тех, кто изучил повадки Рознера, происходящее было сплошной забавой. Старейшие музыканты, старались подыграть шефу, при этом лукаво подмигивая рядом сидящему коллеге. Так или иначе, эти разборки всегда сопровождались дружескими хохмами и смехом. Но вот «перепалка» закончена, звучат слова Рознера «Итак! Каунт Бэйси, номер пять», быстро и легко шелестят перелистываемые страницы, оркестр играет.
«Царь» вообще очень любил подтрунивать. По словам Юрия Диктовича, «у Рознера был культ розыгрыша. Каждый день нужно было кого-то разыграть. Иногда розыгрыши бывали необычайно остроумные, оригинальные, иногда злые, но смешные все равно».
Нина Бродская:
Порой он зазывал к себе в комнату тех или иных оркестрантов, чтобы составить себе компанию, предлагая выпить вместе по рюмочке коньяка. Иногда специально приглашал к себе того, на кого был за что-то обижен. Музыканту он свою обиду не показывал, а просто предлагал ему пригубить коньяка, притом что сам не притрагивался. Через какое-то время у музыканта появлялась шутливая кликуха Алкаш. Оправдываться и объяснять было бесполезным делом, ведь все понимали, откуда ветер дул. Разумеется, за кулисами судачили: «Наверное, чувак отбил бабу у «царя»!
Как и у каждого человека, у Рознера были свои минусы и плюсы, но важная отличительная черта его характера – отходчивость – позволяла ему быстро забыть обиду и простить. Через короткое время Рознер считал инцидент исчерпанным и как ни в чем не бывало вступал с обидчиком в контакт. И, конечно же, снова, как раньше, начинал шутить, хвалить, приглашая зайти, чтобы усадить рядом с собой и угостить коньяком, от чего адресат отказывался категорически.
Луи Маркович
Зачастую объектом розыгрышей и подначек становился старый друг Рознера, добрый и доверчивый Луи Маркович. Времена трио «Мандолина, гитара и бас» отошли в область преданий, поседевший Луи даже гитару готов был уступить другим, но по-прежнему выступал в программе со своим собственным номером. Номер назывался «Тирольская песня». А начиналась песенка такими словами:
Был я мальчик молодой
И в тирольских жил горах.
Там вечернею порой
Все тирольцы пели так…
После четырех строчек мелодекламации гитарист-вокалист ждал сигнала. Условным сигналом служил вопрос «как?», поступавший из оркестра. В качестве объяснения следовали альпийские рулады-йодли в исполнении Марковича:
Ула-ла рихи.
Ууула ларихи.
Ла-ла рихи,
ла-ла-ла ларихи!
Однажды перед концертом оркестранты договорились между собой и вместо того, чтобы хором крикнуть «как?», сделали паузу. Луи ждал, но они упорно молчали, тихонько посмеиваясь. Всем было интересно, как прореагирует Маркович.
Луи исполнял тирольскую песенку из концерта в концерт, из вечера в вечер. Она и ему уже навязла в зубах.
Нина Бродская:
Громкая вопросительная реплика «как» являлась для него, наверное, определенным эмоциональным стимулом. Не услышав привычного вопроса-пароля, петь Маркович не смог. Постоял, заплакал и ушел со сцены. Увидев, что он так серьезно воспринял эту историю, не на шутку расстроился, музыканты в антракте стали подходить с извинениями к заслуженному гитаристу. Им было его искренне жаль. А Рознер еще долго старался его успокоить.
Другой эпизод с Марковичем описывают и К. Кудрявцева, и Н. Бродская.
Оркестр был в очередной гастрольной поездке, когда Луи, изучая новый город, принес из магазина зубной порошок. В гостинице он принялся нахваливать порошок на все лады, советуя музыкантам приобрести такой же. На следующий день в антракте концерта к Марковичу друг за другом стали подходить оркестранты.
– Луи! Слушай, я сегодня купил зубной порошок, который ты вчера рекомендовал мне, и меня долго тошнило после него!