На что он ей как-то однажды заметил: «А ты надень первое издание «Путешествие из Петербурга в Москву»! Поверь мне, дороже этого ничего нет!» Министр культуры Екатерина Алексеевна Фурцева очень ценила достоинства, знания и талант Николая Павловича, предложив ему однажды должность референта по культуре. Смирнов-Сокольский был настолько польщен и тронут этим предложением, что решил написать завещание, в котором свою библиотеку после смерти передавал в пользование государства. Но через некоторое время кто-то сказал Николаю Павловичу, что Фурцева на одном из совещаний не очень лестно отозвалась о нем. Обиженный Смирнов-Сокольский тут же сделал исправление в завещании.
Прошло время. Когда он ушел из жизни, в тот же день к нему домой пришли сотрудники библиотеки имени Ленина за книгами. Жена Николая Павловича, увидев у них завещание, спросила: «А знакомы ли вы с его последним завещанием, где он внес некоторые коррективы? Прошу вас ознакомиться с ними!»
Сотрудники стали лихорадочно читать. Там крупно, красным карандашом было написано:
«…им в рот, а не библиотеку!!!»
Также Смирнов-Сокольский предложил узаконить в России истинно русский коктейль. Рецепт:
50 граммов водки налить в фужер.
100 граммов водки влить в тот же фужер.
Для тех желающих, кто хотел бы разнообразить этот напиток:
Еще 25 граммов водки влить в тот же фужер.
Еще 25 граммов водки долить в тот же фужер.
Ну что сказать? Фурцевой поневоле посочувствуешь…
Смирнов-Сокольский
Необходимо отметить, что собрания проводила не только Фурцева. Этим периодически занимался и сам Эдди Рознер. Приведу еще один случай, который остался в памяти Нины Бродской и Юрия Диктовича.
Как-то раз Рознер, чем-то недовольный, решил собрать всех членов своего коллектива для серьезной беседы. Разбор полетов был долог, все устали, но совещание длилось и длилось. Неожиданно раздался телефонный звонок. Рознер поднял трубку и молча передал ее директору оркестра Григорию Наумовичу Майстровому. Акцент Рознера был неподражаем. Однако у Майстрового был свой «акцент» – едва ли не на французский лад картавя, сильно грассируя, директор при этом еще и заикался, растягивал слова. Григорий Наумович взял трубку и, услышав голос своей жены, принялся объяснять ей, что занят и серьезное собрание продолжается. Однако супруга не успокаивалась. Тогда Г. Н. спросил у Рознера:
– Э…дди И…гнатьевич, ко…гда собра…ние за…кончится?
Рознер, которому помешали, нехотя буркнул: «Чьерез пьятьнадцать минут».
– Р…оза М…оисее…вна, ч…ерез пят…надцать м…инут собр…ание зак…он-чится, – доложил Майстровой в телефонную трубку.
Жены своей директор боялся больше Рознера и величал исключительно по имени-отчеству.
Ровно через пятнадцать минут телефон снова зазвонил. Услышав в трубке голос жены директора, Рознер опять передал аппарат в руки Г. Н. Прозвучало нескольких однотипных фраз, после чего Майстровой обратился к Рознеру:
– Э…дди Игна…тьевич! Жен…а моя Р…оза М…оисее…вна ж…дёт меня на у…жин. К…огда в…сё закончится?
Рознер, раздраженный оттого, что ему постоянно мешают, процедил сквозь зубы:
– Скажите уже вашей жене, что у нас важное совещание! То ясно пщенще холэра!
И когда уже в третий, а может, и четвертый раз раздался звонок жены Г. Н. и директор в очередной раз спросил у Рознера: «Э…дди Игна…тьевич, к…огда ко…нчится с…обрание?«, Эдди Игнатьевич не выдержал и громко ответил:
– Григорий Наумович, идите на…
Без тени возмущения Майстровой рапортовал в трубку:
– Р…оза М…оис…еевна, Э…дди И…гнатьевич ска…зал, что я ему б…ольше н…е нужен, я ск…оро бу…ду.
Перенесенная в лагере цинга и автомобильная авария то и дело напоминали Рознеру о себе. Брать верхние ноты становилось все более щекотливым и капризным занятием. Подстраховывали первые трубачи оркестра – Иван Просенков, Владимир Избойников, Яков Владыкин.
Музыканты джаз-оркестров обычно делятся на две категории: джазменов-импровизаторов и сайдменов, которые могут играть виртуозно, красивым звуком, но импровизировать не умеют. Вообще исполнительское искусство – штука особая. Музыка рождается у нас на глазах, во время концерта. И как бы ни были отрепетированы штрихи и детали, даже добившись известного автоматизма, никогда не знаешь, каким окажется конечный результат. Особенно если не играешь заученное, но импровизируешь «здесь и сейчас». Иными словами, раз на раз не приходится. Иван Просенков принадлежал к числу лучших сайдменов рознеровского биг-бэнда. «Особо важное задание» он получил на «всякий пожарный случай»: импровизировать «за шефа» не требовалось, нужно было лишь пребывать в состоянии полной боевой готовности. Если Эдди Игнатьевич подаст тайный сигнал, подхватить искомую – конечную ноту. Постепенно за Просенковым закрепилось прозвище Пожарник.
Иван Просенков
Однако «Пожарником» Ивана прозвали не только за то, что «стоял на шухере». Его умение лучше других тянуть «картошки» – длинные ноты говорило о способности задуть любое пламя.
Просенков был предан Рознеру но «в семье не без конфликтов». Как назло, на конфликтную фазу пришелся концерт. Солируя, Эдди почувствовал, что взять верхнюю ноту не сможет. Дал Просенкову знак – тишина. Повторил свой сигнал, а Пожарник и ухом не ведет. В третий раз просигналил – Иван фигу показывает. Пришлось идти на мировую, куда денешься.
Нина Бродская:
Просенков был неплохим человеком. Реагировал на хохмы, как полагалось всем нормальным музыкантам, и в оркестре к нему было хорошее отношение. Крупный, в меру упитанный, с круглым, как у колобка, и вечно красным лицом, он работал вместе с женой своей – Аллочкой, миниатюрной, особенно на фоне супруга, услужливой и кроткой женщиной. В штате она значилась костюмершей. На работу Аллочка убегала рано, чтобы успеть выгладить униформу оркестрантов. Крепкая семья с двумя детьми, которые ждали в Москве, пока папа с мамой мотались по городам и весям. Иван и Алла не мыслили себе иной доли, как быть всё время в пути. Они всегда старались уложиться в положенные им суточные. А потому лишнего не тратили, ведь нужно привезти побольше денег домой. Питались очень скромно. Каждый раз, приехав в очередной город, искали самую дешевую столовую, и найдя, сообщали всем. Как правило, эти столовые у музыкантов имели свое название – «Рыгаловка». Однажды кто-то из них забрел в скромное заведение общепита, где увидел сидящих там Аллу и Ваню. Заметив, что у Вани в одной тарелке поместились сразу два блюда – суп и еще какое-то мясо с подливой, коллега спросил его: «Вань! Ты никак сразу два блюда в тарелку загрузил?» «Всё в желудке будет, чего церемониться!» – рассмеялся Просенков.
Танцуют Евгений и Галина Скуратовы. За ударной установкой – Станислав Стрельцов
Вопрос о двух блюдах прозвучал неспроста. Такие гастрономические курьезы уже приводили к ЧП. Оркестру предстоял концерт в Кривом Роге, когда, ужиная в ресторане, Борис Матвеев рискнул навернуть сразу две порции отбивных. То ли желудок барабанщика оказался слишком тесен, то ли свинина несвежей, но стало Матвееву плохо. Никакого дублера у Бориса не было, и Рознер усадил пианиста за ударную установку. Еле-еле Эдди удалось довести концерт до конца – пианист, сидя за барабанами, возвышавшимися над оркестром, оказался явно не на высоте положения. После этого инцидента Матвеев получил статус VIP-персоны: всегда отдельный номер в гостинице, всегда купе, даже если остальным оркестрантам отводился плацкартный вагон.
Подменять барабанщика удавалось чечеточнику Михаилу Кушниру (сценический псевдоним – Подольский). Как Владимир Зернов в сценке «Дирижер» имитировал самого шефа, так Михаил Кушнир в концертном номере «Чарльстон» выступал в роли ударника. Он действительно играл с оркестром часть музыкальной темы, долго и самозабвенно солировал до тех пор, пока не «ломались» палочки. Тогда, выбежав на авансцену, он уже каблуками и подошвами туфель отбивал джазовый ритм. В определенный момент к степисту присоединялась его партнерша – с ней вдвоем он и заканчивал танец. Однажды из-за партнерши Кушнира случился инцидент, который едва не привел к трагедии.
Нина Бродская:
Номер пользовался большим успехом. Миша был человеком искусства, перфекционист, старавшийся вкладывать в творчество всего себя. Невысокого роста, симпатичный, но со взрывным характером. Партнерша его была хорошей танцовщицей, однако привлекательной внешностью не отличалась. Ее худоба была настолько заметна, что вызывала неприятное впечатление, будто она вот-вот распадется на части прямо во время танца.
Внешность обманчива, любовь зла. Молодая особа была замужем и отличалась не только талантом артистки. Женскими чарами она владела в совершенстве, будучи способна вскружить голову и даже подчинить себе сразу трех мужчин.
От ревности и неразделенных чувств кавалеры теряли рассудок, – продолжает Нина Бродская свой рассказ. – Понять, кому танцовщица отдавала большее предпочтение – мужу, Рознеру или Мише, – было невозможно. Но для Кушнира и Рознера эта история ничем не увенчалась. А могла иметь еще более плачевный финал. Бедный Миша так страдал, что однажды, зайдя в номер любимой и застав там своего соперника – Эдди Игнатьевича, не сдержался, бросившись на шефа с ножом. Слава богу, кто-то из музыкантов при этом присутствовал и успел вовремя разнять двух петухов. А танцовщица, объяснив незадачливым ухажерам, что не любит никого из них, собрала вещички и… уехала к своему мужу.
На этом «поножовщина в оркестре Эдди Рознера», увы, не закончилась. Вскоре после ухода Кушнира (он выступал теперь в дуэте с Юрием Гусаковым) на работу к Рознеру поступили супруги Евгений и Галина Скуратовы.
Есть темы и образы, не слишком подходящие для эстрады. У танцевальной пары Скуратовых было несколько характерных номеров. В одном из них Евгений играл роль «попа-расстриги», которого соблазняла красотка. Вернувшись в Москву после очередных гастролей, Скуратовы решили навестить мать Евгения. Мать, женщина ревнивая и неравнодушная к выпивке, жила в ту пору с другом. Застолье и обильные возлияния сделали свое дело. Зайдя в комнату, где на кровати отдыхали Галя и Женя, она перепутала сына с любовником и перерезала ему горло.