– Са…лли Бор…исовна, а п…очему в…аш отец не сд…елал в…ам э…ту ста…вку? – И не дослушав объяснения певицы, добавил: – Я не зна…ю, что в…ы дума…ете, а у меня св…оё м…нение имеется на э…тот с…чёт. Са…лли Бори…совна! В…аш от…ец пр…осто М.З.Д.
– А что это такое М.З.Д.? – спросила Салли.
– М.З.Д. – это зна…чит “м…удак зам…едленного д…ействия!”»
И Салли вернулась в вильнюсский оркестр…
В конце 70-х, успев на какое-то время покорить сердце главного дирижера биг-бэнда Латвийского радио и телевидения, певица уедет в Германию. Уедет вдвоем с сыном. В Берлине ей будет помогать Вида Вайткуте – другая бывшая солистка оркестра Эдди Рознера. Поможет справиться с депрессией, познакомит с нужными людьми. Благодаря этим знакомствам Салли окажется в Бельгии, выйдет замуж… Меньше пятнадцати лет Салли и Михаил прожили в браке, но навсегда остались друг для друга родными. Именно она поставит Талю памятник на рижском еврейском кладбище.
Чем вы хотите удивить Одессу?
Бывшие коллеги Рознера живут сегодня в разных странах мира. Певица Нина Бродская и ее супруг тромбонист Владимир Богданов – в США, там же – пианист Николай Левиновский. Барабанщик Александр Симоновский, саксофонист Александр Пищиков, аранжировщик Эгил Шварц с супругой певицей Ларисой Мондрус – в ФРГ. Артисты эстрады Юрий Диктович, Владимир Гилевич и Олег Марусев, саксофонист Геннадий Гольштейн, контрабасист и аранжировщик Игорь Кантюков и певица Нина Дорда – в России…
Владимир Гилевич:
О том, что можно устроиться на работу к Рознеру, я узнал от Гарри Гриневича. Он собирался уходить из оркестра и посоветовал обратиться от его имени. У Рознера на Озерковской был смотр, кастинг, так сказать. Я приехал в Москву к Коле Никитскому (Николай Никитский – известный эстрадный певец и киноактер). Но что-то у него не сложилось, затянулось с ансамблем, возникли трудности с Москонцертом. В итоге получилось весьма забавно: Гриневич ушел от Рознера, к Рознеру пришел я. Потом Гриневич ушел от Кобзона, я пришел к Кобзону. Иногда путались, спрашивали, кто выступал – Гриневич или Гилевич?
Росконцерт был единственной организацией, в которую разрешалось принимать людей без московской прописки. Рознер сказал мне: «Будешь жить, Володенька, у меня. В моем кабинете. Днем я буду писать музыку, а ночью ты будешь там спать».
Некоторое время спустя я занял одноместный гостиничный номер: в высотке на Котельничской набережной с левой стороны была небольшая гостиница от Министерства культуры. Платили суточные – 2 рубля 60 копеек. Это было даже удобно. Однако сколько ни старались Рознер и директора оркестра сделать мне прописку в столице, ничего не получалось. Однажды Олег Милявский временно прописал меня у своего дядьки в подмосковной Истре, но такой вариант только усложнил ситуацию.
Уже в 1970 году Таня Покрасс, дочь композитора и певица Москонцерта, собиралась по делу заехать на дачу к Хренниковым. За компанию она взяла меня с собой. Клара Арнольдовна, супруга Тихона Николаевича, просила привезти старинный абажур. Таня говорит ей: помогите Володе, столько лет мучается, никак не удается сделать ему прописку. Он все время без кола без двора. И Клара Арнольдовна сделала мне прописку в течение недели. Все-таки ее супруг был депутат и глава Союза композиторов. В паспортном столе выдали справку, согласно которой мне разрешалось вступить в любой кооператив города Москвы. С примечанием: прописка будет произведена по предъявлении ордера. Так нежданно-негаданно одним махом я две проблемы решил. Во-первых, в кооператив невозможно было устроиться. Во-вторых, тогда были недорогие квартиры. Я накопил две тысячи рублей. Вообще у меня были с Рознером достаточно доверительные отношения. Если на гастролях в каком-то клубе тесно, он звал к себе – что ты, мол, там со всеми оркестрантами гримироваться будешь.
Рознер – страстный рассказчик. Очень любил рассказывать байки, тем более в хорошей компании. Актерски делал это потрясающе, показывал в лицах, копируя жесты и голоса. Например, такой анекдот про Гофмана. Павел Гофман жил в Ленинграде. Жена его очень ревновала. Особенно во время поездок в Москву, где у него была масса знакомых. Вот приезжает Гофман в очередной раз в Москву вместе с сыном. В гостинице достает записную книжку и начинает звонить.
– Валю можно? Как? Валю! Что, уже не живет здесь? Давно? Жалко. Ну, ладно, извините.
Потом набирает другой номер.
– Катю можно? Ой, Катюшенька, мы на гастролях здесь, как ты живешь, это Павел Гофман! Давай встретимся… Вышла замуж? Хм. Зачем тебе это нужно было? Любишь его? А, понятно. Ну, ладно, извини.
И так далее. Куда ни позвонит, ничего не получается. Наконец, Гофман бросает трубку и говорит сыну: «А твоя мама думает, что это так просто!» <…> В оркестре было много ветеранов, «пергюнтов», как говорили. Того неудобно уволить, этого неудобно уволить. Но Рознер дорожил и молодежью. Трубача Володю Избойникова призвали в армию. «Царь» поехал со мной на машине прямо в часть – вызволять его.
Рознер любил «подавать» солистов. Выводить их на поклон, пока не смолкли аплодисменты, для того чтобы певица или певец могли спеть еще одну вещь. Однажды он поспорил со мной: «Я знаю, как лучше подать!» Вышел объявлять, а аплодисменты уже закончились. Артистка выглянула и сразу же вернулась в кулисы. Остался Рознер с протянутой рукой стоять, да так растерялся, что даже отчество мое забыл:
– Владимир Спиридонович!
Я отвечаю:
– Да, Эдди Эдмундович!
«Тебе нравится эта девочка?» Нина Бродская, «царь» и Владимир Гилевич. 1966
«Впоследствии, – добавляет Олег Марусев, – когда музыканты в шутку хотели подразнить “царя”, они к нему так и обращались. Рознер не обижался».
Одесса – город Утесова, выступать здесь – все равно что «играть на чужом поле». Но, по словам Гилевича, Рознеру нравилось выступать в Одессе, здесь его всегда ждал радушный прием. Директор Одесской филармонии Козак был известен на всю страну и деловой сметкой, и хохмами.
Приезжает маленький коллектив. Козак встречает в аэропорту. Музыканты говорят: «Здравствуйте, вот мы и прибыли!» – «Какие прибыли? Одни убытки!» – «Как?» – «Билеты плохо продаются». – «Но мы же дешево стоим!» – «А транспортные расходы?» – «Какие транспортные расходы, мы сами добираемся!» – «Так к вам же зрителей возить надо!»
Однако с Козаком оказались связаны два инцидента, о которых рассказывают Владимир Гилевич и Нина Бродская.
Певица уже не работала в оркестре, когда Рознер попросил ее поехать с ним на гастроли. Получив предварительное согласие, Эдди поторопился сообщить об этом в Одессу. Тем временем Нина, связанная рядом других обязательств, плотным концертным графиком, решилась на дискуссию с «царем», объясняя невозможность совместной поездки. В результате Рознер дал знать Козаку, что оркестр приедет без Бродской. На что одесский директор отреагировал телеграммой в союзное Министерство культуры. Телеграмма имела примерно следующее содержание: «Оркестр Эдди Рознера без участия Нины Бродской Одесская филармония принять не сможет!» Когда Бродская и Рознер появились в городе, скандал только вступил во вторую фазу: по всей Одессе были расклеены большие плакаты Бродской и лишь в некоторых местах виднелись сводные афиши Бродской и Эдди Рознера.
Владимир Гилевич:
Мы жили в гостинице «Красная». Там было два люкса. Один из них – с балконом и белым роялем. Директор Козак обещал дать Рознеру этот номер. Но слова не сдержал. Недолго думая, Эдди Игнатьевич вернулся в Москву. Летний театр на Дерибасовской полон. Народу много, проданы все билеты. Козак дает распоряжение выступать без Рознера. Я объявляю оркестр под управлением, но не при участии. Играем одну оркестровку, другую, начинается шум. Еле дотянули до антракта. В паузе – делегация из зала: где Э. И? Вы не знаете нашу публику? На хрена им ваши солисты? Говно солисты. И оркестр говно. Чем и кем вы хотите удивить одесситов? Конечно, они хотят посмотреть на «царя»… Им нужен Э. И.! Ничтоже сумняшеся Козак объявил, что желающие увидеть Рознера могут прийти завтра: билеты, точнее говоря, билетные корешки, будут действительны. На следующий день Рознер в самом деле вернулся. Теперь представьте себе, как выглядел зал. Пришли новые люди, плюс те, кто уже были вчера… со своими стульями.
Эгил Шварц:
Эдди Рознер – в Советском Союзе это было прежде всего ИМЯ. Имя, окутанное легендами, сопоставимое с именем артиста похожей судьбы – Вольфа Мессинга…
Нина Дорда:
В нем было такое свойство: едва зная дебютанта, увидев впервые, мог предугадать его будущую судьбу. Кроме того, он с вами работал так, будто вы уже состоялись как настоящий большой артист. Очень приятно, что вы обратились ко мне с вопросом о Рознере. Четыре года, проработанные с ним, были самыми счастливыми в моей творческой жизни. Рознер умел устроить фантастический праздник из всех выступлений. Сам всегда элегантен, красив, замечательно одет. Одни кремовые костюмы оркестрантов чего стоили. Он стал большим учителем для меня. Не любить Эдди Игнатьевича было невозможно, он был человек с открытой душой. Да и атмосфера в оркестре была очень хорошей. В творческой среде всегда возможны конфликты, но все эти внутренние конфликты – мелочи. Что касается начальства, то для некоторых чиновников на Рознере было сразу три клейма – еврей, зек и западник.
Владимир Гилевич:
Тексты, которые я читал, всегда литовали. Это был стандартный процесс. Цензура. Виноградский Игорек, писавший мне, хитрый был. Он говорил: «Вот утвержденный текст, в этом месте купюры, я предусмотрел, что ты скажешь то-то и то-то. Вписывать нельзя, запомни и произнесешь в концерте». Мы были на гастролях в новосибирском Академгородке, там интеллигентный зритель. В первом концерте я включил «добавку» от Виноградского в свой конферанс. На второй день Рознер вызывает меня и говорит: «Сказали, что придет кто-то из Комитета. Сегодня не читай». У музыкантов свое сарафанное радио, своя почта. По возвращении в Москву вызвали меня в МОХК – Московское объединение художественных коллективов на Жданова, 12. Астахов был директор. Давайте, говорит, показывайте, весь репертуар, все папки. Фурцева, дескать, на совещании по идеологической работе сказала, что Гилевич позволяет себе какие-то вольности. Оркестр Рознера был в Новосибирске и конферансье ляпнул такое, что министру позвонили!» Слух прошел, а фактов нет.