– Семушка, неужели это ты?..
Это действительно был Сашка Семенов, мой закадычный дружок детства, с которым мы просидели за одной партой добрую половину школьных лет, а потом вместе «бомбили» на купленных вскладчину стареньких «Жигулях». Мы крепко обнялись и отступили в сторону, разглядывая друг друга. Сашка заметно потолстел, у него появилось брюшко, волосы поредели и поседели на висках – но это был все тот же Семушка, с его голубыми глазами и доброй, чуть наивной улыбкой.
– Надо же, какая неожиданная встреча! – заметил я.
– Для кого неожиданная, а для кого и нет, – отвечал старый друг. – Я лично уже знал, что ты возвращаешься в наши палестины.
– Откуда?
– А Викторию позавчера встретил, сестру твою, она и рассказала. Я вообще их часто вижу – и Вику, и Барбару Иоганновну, бабушку твою. Они многое про тебя рассказывают… Так что я, можно сказать, в курсе всей жизни твоей. Это ты, наглое лицо твое, уехал и обо всех нас забыл…
Он был прав, и мне даже стало немного неловко.
– Ты-то как? – спросил я.
– Да нормально, – махнул рукой Сашка. – Работаю вот на одной фирме, жена тележурналистка, двое пацанов… А ты с семьей приехал? С женой, дочкой?
– Не, один… – отвечал я нехотя.
Мне безумно хотелось рассказать Семочке о своем горе – насколько бы стало легче на душе… Но не делать же это вот так: во дворе, на бегу! Тем более что дома ждут бабушка и сестра.
Мы простояли у подъезда, наверное, с полчаса, делясь новостями и вспоминая былое, и, конечно же, ничего толком не успели сказать друг другу. И наверняка проговорили бы много дольше – если бы я так не спешил домой.
– Черт, как же все не вовремя… – вздохнул Сашка на прощание. – Как назло, я уже завтра в отпуск с семьей улетаю, в Испанию… Но ты, Пистолет, учти – если тебе что-то нужно, то я всегда к твоим услугам. Понял?
– Понял! – Мы пожали друг другу руки и весьма неохотно разошлись.
Лифт у нас в подъезде был все тот же – немного постаревший, поизносившийся, но все такой же помпезный, с красивой дверью-решеткой и зеркалом в дубовой раме. Когда он остановился на нашем этаже, ноги сами собой понесли меня к Басиной квартире, но я вспомнил о неотложном деле и позвонил сначала к Вике.
Загремели сложные замки массивной стальной двери.
– Приехал? Ну, наконец-то, я что-то уже волноваться начала, – сестра прижалась ко мне, от нее очень приятно пахло тонкими нежными духами. – Как ты, братик?
– Пока все в порядке.
– Они не звонили?
– Нет.
– Что-то долго… Ну, что ты стоишь в дверях, проходи, располагайся… Или ты, наверное, хочешь сначала к Басе заглянуть?
– Да, обязательно. Но первым делом я должен позвонить в Германию. Можно от тебя?
– Господи, да конечно! Хочешь – звони отсюда, из холла, хочешь, иди в папин кабинет.
– А что, он еще сохранился? – Я направился в ту сторону.
– Да, там все так же, как при отце. Мама там ничего не трогала, и я тоже не стала. Пусть будет память…
Я вошел в знакомую мне с детства комнату, огляделся. Да, ничего не изменилось. Так же стояли стол и кресло наискосок, так же строгие переплеты книг, то же оружие по стенам, те же фотографии в больших рамках и маленьких рамочках, и даже пепельница – тяжелая серебряная ладья – на месте. Я сел в большое кресло. Высокая спинка с массивным резным изголовьем скрывала сидящего в ней взрослого человека. В детстве я, забравшись в кресло с ногами, представлял себя то в башне танка, то в подводной лодке. Я давно вырос, а кресло так большим и осталось.
– Мне уйти? – Вика стояла в дверях и вопросительно глядела на меня.
– Да нет, ну что ты, зачем?
Я вынул письмо, нашел на бланке номер телефона и стал накручивать диск старинного аппарата. Мне повезло – господин Вильгельм Лейшнер, поверенный в делах моего деда, оказался на месте и сразу же согласился поговорить со мной.
– Наконец-то вы объявились, герр Шмидт! – сказал он сразу после приветствия. – Я уже забеспокоился и даже собирался посылать вам повторное сообщение. Как ваши дела, когда вы сможете приехать?
Я вкратце объяснил ему сложившуюся ситуацию.
– Что же, все не так страшно. Месяц – срок не маленький, но, уверяю вас, беспокоиться вам не о чем. Несмотря на то что состояние вашего деда и моего доброго друга Отто довольно солидное, за время, прошедшее после смерти, никто больше не заявил своих прав на его наследство. У него ведь не было других детей, кроме вашей матушки, да и не могло быть. Тут сыграло свою зловещую роль ранение, полученное в сорок пятом году…
Я едва дождался окончания его фразы.
– Герр Лейшнер! – почти перебил я. – Дело в том, что я никак не могу ждать месяц! Мне срочно, очень срочно нужен миллион долларов. Это вопрос жизни и смерти!
Мой собеседник сначала ничего не понял, и мне пришлось повторять свою тираду.
– Вы – моя последняя надежда! – уверял я. – Очень прошу вас помочь мне. Разумеется, не задаром, за хорошие проценты. Назовите сумму, которую сами сочтете нужной. Я обязательно компенсирую ее вам, как только получу наследство…
– Это очень непростая задача, – задумался Вильгельм Лейшнер. – Надо все взвесить.
– Я умоляю вас, спасите меня…
Трубка надолго замолчала, в ней слышалось только характерное потрескивание.
– Ну, хорошо! – раздалось, наконец, в ответ. – Думаю, что такие вещи по телефону не решаются. Нам с вами необходимо повидаться лично. Возможно, я сам приеду в Москву, тем более что у меня есть дело к вашей бабушке, фрау Барбаре Шмидт. Я перезвоню вам в ближайшие же дни.
Виктория только что не ерзала на стуле, слушая наш разговор. Она была очень взволнована, щеки ее пылали, пальцы нервно играли стоящим на столе массивным бронзовым пресс-папье.
– Ну? Что он сказал? – накинулась она с расспросами, едва я положил трубку.
– Обещал перезвонить.
– Как думаешь, поможет?
Я пожал плечами:
– Хочется надеяться… Ну что, пойдем к Басе?
Сестра поднялась со стула.
– Пошли, я тебе сама открою. У меня есть ключи от ее квартиры – Бася иногда не слышит звонка.
– Она что, совсем оглохла? – ахнул я.
– К счастью, нет. Плохо слышит только звонки – и дверной и телефонный. Я ей даже аппарат такой специальный, с лампочкой, поставила. Она если увидит, что лампочка мигает, значит, звонят. Только по телефону она тоже не очень хорошо слышит.
– Да, это я знаю. Мы уже давно не созваниваемся, только переписываемся.
Бася была на кухне. Она выглянула на громкое: «Бася, встречай гостей!» – увидела меня и кинулась навстречу с радостным возгласом на своих не сгибающихся уже ногах. Я обнял ее. Она очень сильно сдала за эти годы, стала какой-то маленькой, худенькой. Я ощутил под своими ладонями ее косточки.
– Господи, приехал, наконец-то, – улыбалась Бася сквозь слезы. – А я тебя с утра жду, вот и пироги уже готовы. Что же ты так задержался-то?
– Да самолет опоздал, потом я на общественном транспорте ехал… Надо было бы, конечно, позвонить тебе.
– А толку-то? – грустно улыбнулась моя бабушка. – Ты же знаешь, я по телефону плохо слышу.
– Ну а так-то слышишь? – громко спросил я.
– Слышу-слышу, – засмеялась она. – Можешь так не кричать. Что же правнучку-то не привез? Ведь умру, не повидавшись.
– Нет уж, – обнял я ее, – не умирай, пожалуйста, я тебе ее обязательно привезу, немного позже, ладно? Она у меня на даче с садиком отдыхает, – соврал я. Еще во Львове я твердо решил не посвящать Басю в свою беду.
– Хорошо, тогда я подожду еще умирать, – легко согласилась моя бабушка. Я рассмеялся и снова обнял ее.
– Ну ладно, не буду вам мешать, пойду к себе, – проговорила Вика. После долгих обсуждений мы с ней решили, что я должен сообщить Басе новость о наследстве с глазу на глаз. – Герман, но ты, конечно, остановишься у меня? Не ютиться же вам с Басей в одной комнатке, когда рядом огромная квартира пустует…
– Конечно, Вика! – Мы с сестрой улыбнулись друг другу.
– Ну, как вы тут с Викторией живете? – спросил я, когда дверь квартиры закрылась.
– Хорошо, – Бася уже хлопотала, собирая на стол. – Она неплохая девочка, вот только слабохарактерная очень. То ею мать командовала, а теперь вот он… Только и живет, что своим Игорьком.
Она поставила на стол чашки и вздохнула.
– Он тебе не нравится?
– Я ему не верю, – заметила Бася, снимая чистое полотенце с блюда, полного ее знаменитых пирогов. – Больно положительный, сладкий, как сахарный сироп. Вроде и вежливый, и внимательный, и вокруг нее вьется, а что-то в нем не то… И не в том даже дело, что молодой…
– А сколько ему лет?
– Моложе тебя. Тридцать семь, кажется…
– Думаешь, любит не ее, а ее миллионы? – вспомнился мне старый фильм. – Все-таки Вика у нас невеста богатая: драгоценности, картины-подлинники, дача шикарная в Опалихе, квартира вон – целые хоромы…
– Не знаю… – снова вздохнула Бася, вынимая из буфета сахарницу. – Но давай лучше о тебе поговорим. Как ты? Юля, я так поняла, все же уехала, да?
– Угу, – кивнул я и потянулся за вторым пирогом.
Бася разлила по чашкам ароматно дымящийся чай и села напротив меня.
– Ну, а что за дела привели тебя в Москву, можно полюбопытствовать? Чему я обязана таким счастьем? – С годами моя дорогая Ба не растеряла умения красиво говорить.
– Ба, у меня для тебя важные новости. Только ты обещай, что не будешь волноваться, хорошо?
– Что-то случилось? – побледнела Бася.
– Пожалуй, да. Но не столько плохое, сколько хорошее. Хотя…
Я полез в сумку за документами, Бася смотрела на меня со смесью любопытства и тревоги.
– Немецкий еще не позабыла? – я протянул ей бумаги, привезенные Викторией.
Бабушка быстро пробежала глазами первые строки документа и тихо ахнула. Я испуганно глядел на нее. Только сейчас я по-настоящему осознал, каким страшным ударом может стать для нее сообщение о смерти неведомого мне герра Отто. Она читала с выражением непоправимой беды на лице. Когда она дошла до конца, то сняла очки и подняла на меня глаза.