– Эй, ты слышишь меня, тюремщик?
Враг, конечно, все слышал – дело было за торжественной речью.
– Деспот, подлая тварь! – так я начал. – Примитивный прислужник чертовых наглых цветов, ничего, кроме своей мотыги не видевший, и ничего, кроме монотонных поливок и разведений роз и хризантем, не желающий знать. Ты упрямо губил мою жизнь, заперев здесь на веки вечные. Ничему ты так не радовался, как моему полному краху, ты ликовал от того, что я стал, в конце концов, придатком проклятого сада, ты лишил меня радостей, заставил пресмыкаться перед цветниками, превратил в тупого голого дикаря, и думаешь, что добился своего, оставляя здесь вместо себя?! Рад сообщить – твое дело проиграно, сволочь…
Тщедушный комок плоти, прах, готовый вот-вот рассыпаться, коричневатая мумия – он вздрогнул в ответ на мой спич (или только мне показалось?).
Подкрепленный вернувшейся ненавистью, я продолжал:
– Ты, конечно, меня отсюда не выпустишь! Прекрасно знаешь – стоит только открыться воротам: брошу все эти ведра и тяпки, сдеру с тебя твои штаны и рубаху – в чем-то надо бежать – и оставлю эту Бастилию вместе с ее астрами и рододендронами. Вот почему ты ни за что его не отдашь. Что же, так и быть, когда навеки закроешь глаза, я поступлю с тобой по-христиански, я закопаю тебя, и не оставлю валяться падалью, хотя и надо было бы оставить!.. Я готов к пожизненному, я еще поскриплю какое-то время, но ты так же не можешь не чувствовать, старый гнусный подонок – твой клоповник все равно обречен, стоит только мне здесь подохнуть…
И я задохнулся, я захлебнулся слюнями – от страстей, от победно явившейся злобы, от ярости, от желания все высказать.
И здесь я увидел усмешку!
Да, господа – дракон усмехнулся.
Даже в судорогах, даже в агонии…
В момент истины, когда затряслась вся его тщедушная плоть, когда она принялась выгибаться и дергаться, когда заскребли по земле его ноги – губы деда нахально расплылись.
И распахнулась ладонь.
Мир взорвался в очах моих. Все мгновенно взлетело на воздух.
Ржавый дедушкин ключ, друзья!
Эпилог
Вы бы видели, как расхаживает юнец, как приценивается к астрозалису. Как мелькает среди роз и магнолий его баснословный по стоимости смокинг. Он туда и сюда мотается – любопытствует, что почем.
Спохватился, взглянув на свой «роллекс».
А затем побежал к воротам.
И вернулся:
– Эй, дедуля! Не выпустишь ли, так сказать, незваного гостя?!
Коса – возле яблони.
Точило – на пне.
Палка – рядом.
Кроме того, нетленные, также доставшиеся по наследству, штаны и рубаха.
Признаюсь вам, благодетели: ухмыльнулся я довольно гнусно…[84]