Арнхвит ежился и водил пальцами ноги по песку. Он слушал отца, но не мог понять, как важно то, что он говорил. Мал еще.
Керрик встал и отряхнулся.
— А теперь мы навестим нашего друга Надаске´, принесем ему мяса. И он споет нам. И пусть сильный охотник не опускает лука — быть может, нам удастся прихватить и свежатинки.
С восторженным воплем Арнхвит вскочил, схватил лук и наложил на него стрелу. Затем прищурил глаза и, пригнувшись, как охотник на звериной тропе, стал красться по поросшему травой склону. Керрик шел следом, раздумывая, понял ли Арнхвит хоть что-нибудь. Ну, если сейчас не понял — когда-нибудь поймет. Когда Керрик умрет и Арнхвит станет охотником, саммадаром. Когда на его плечи ляжет ответственность…
Сидя на берегу, Надаске´ смотрел на море. Услышав призыв слушать речь, он приветливо зажестикулировал. Он очень обрадовался, увидев принесенное Керриком мясо. Обнюхав сверток, иилане´ сделал благодарный жест.
— Маленький-мокрый уже не маленький и не мокрый, эфенселе Керрик, мясо великого удовольствия. Давно мы не разговаривали.
— И вот мы пришли, — проговорил Керрик, чувствуя себя виноватым за долгое отсутствие.
Обернувшись, он поискал глазами и обнаружил густой куст. Керрик вырыл в его тени ямку и положил хесотсан на влажный песок. Тану до сих пор соблюдали все меры предосторожности, ведь никто не знал, как передается болезнь. И никому не позволяли трогать свой хесотсан и не клали оружие рядом с чужим.
Арнхвит принялся рассказывать Надаске´ об охоте на птиц. Идея силка весьма заинтересовала иилане´. Керрик не вмешивался и не пытался помочь мальчику, когда тот пытался объяснить на иилане´, что такое силок. Надаске´ сам помогал ему правильно ответить на вопросы. Керрик молча и с удовольствием слушал. Надаске´ действительно был заинтересован: ему хотелось выяснить, как это сделать.
— Если я пойму, то сам сумею сделать силок. Все знают, что самки сильны и грубы. И все знают, что мастерство и искусство — удел самцов. Ты же видел блестящего ненитеска.
— А можно еще раз посмотреть?
— Потом. Сейчас я вас кое-чем угощу.
Они отправились с Надаске´ на другой конец острова. Там, у линии прилива, была вырыта яма. Надаске´ отодвинул закрывавший ее плоский камень. Под ним лежали ракушки, покрытые влажными водорослями. Выбрав для гостей угощение покрупнее, Надаске´ сунул в рот ракушку и с хрустом стал жевать.
— Зубы Надаске´ прочны многократно, — сказал Керрик, открывая раковину кремниевым ножом. — Зубы устузоу для этого не годятся. Тут нужен каменный зуб.
— Или металлический, — добавил Арнхвит, снимая с шеи нож.
— Нет, — произнес Керрик, — не делай этого.
Арнхвит удивленно поднял глаза. Керрик сам себе удивился. Отдав сыну кремниевый нож, он забрал у него металлический и потер его пальцем. Нож был поцарапанный и щербатый, но острый — Арнхвит точил его о камень.
— Это был мой нож, — произнес он, — и всегда висел на шнурке у меня на шее, а потом на металлическом обруче — вот как этот.
— Один большой, другой маленький, очень похожи, — проговорил Надаске´. — Объяснение-существование-сходства.
— Они сделаны из небесного металла, так мне говорил Херилак. Он сам видел, как с неба упал камень, который оказался не камнем. И вместе с другими охотниками Херилак отправился его разыскивать. Нашел камень саммадар по имени Амагаст. Оказалось, что небесный металл тверд, но его можно резать зазубренным тонким камнем. Так сделали эти ножи, и большой, и маленький. Амагаст носил тот, что побольше, а маленький нож отдал сыну. Амагаст был моим отцом. А теперь уже мой сын носит его.
— Что есть отец, что есть сын? — спросил Надаске´, потирая пальцем блестящую металлическую поверхность.
— Мне трудно объяснить тебе это.
— Ты считаешь меня фарги, неразумной, неспособной понять и постичь?
Керрик жестами попросил прощения.
— Нет, просто это относится к тому, как рождаются устузоу. У нас нет яиц, нет эфенбуру в море. Дитя выходит из матери, а потому знает и своего отца.
Надаске´ ответил жестами смущения и сомнения.
— Слова Керрика истинны. Многое в устузоу недоступно моему пониманию.
— Скажем так: мы с Арнхвитом — маленькое эфенбуру. Близкое-тесное.
— Понимание частичное, пояснения приняты. Ешь еще.
Вскоре Арнхвиту надоели разговоры, и он стал беспокойно оглядываться. Заметив это, Керрик подумал: нельзя, чтобы встречи с Надаске´ надоедали ему. Пусть они всегда будут интересными и желанными.
— Пора идти, — сказал Керрик. — Птицы садятся на болото — может быть, и подстрелишь какую-нибудь.
— Краток визит — кратка жизнь, — мрачно проговорил Надаске´, огорчившись, что гости уходят.
— Скоро еще раз приду — со свежим мясом, — пообещал Керрик и отвернулся.
Он взял хесотсан, смахнул с него песок.
И окаменел.
— Что ты увидел? — спросил Надаске´, видя тревогу в его позе.
— Да ничего. Просто песок налип на этот дурацкий хесотсан.
Керрик потер его пальцами, еще раз… Маленькое серое пятнышко не исчезало.
Глава 26
Керрик не хотел говорить о том, что обнаружил — словно от этого пятно могло исчезнуть. К молчанию отца Арнхвит, шествовавший впереди, отнесся одобрительно. Он выстрелил в гревшуюся на солнышке ящерицу и промазал. И весь обратный путь сидел на носу, опустив руку в воду. Керрик хотел предостеречь мальчика, припомнив случай, происшедший с ним в детстве, ужас, охвативший его при виде вставшего из воды марага. Но это было так давно; к тому же вряд ли могло случиться что-то подобное.
Они причалили к берегу, вытащили из воды лодку и перевернули ее. Арнхвит понесся к шатру. Керрик снова взглянул на хесотсан. Пятно не исчезало.
Возле костра было тихо. Армун поняла, где они были, и неодобрение сквозило в каждом ее жесте. На этот раз Керрик не пытался заговаривать с нею, заставить ее не думать об этой поездке на остров, и тоже молчал. Уставший за день Арнхвит уснул прежде, чем на небо высыпали первые звезды. Забросав песком тлеющие угли, Керрик отправился к ручью. Там он долго и безжалостно тер ладони друг о друга. Впрочем, если он сам заразил свое оружие, уже поздно. Помахав руками в воздухе, чтобы обсохли, Керрик направился к шатру Херилака.
Проходя через поляну, он заметил, что Меррис переставила свой шатер. Теперь он стоял возле шатра саммадара. Под откинутым пологом сидела Даррас с куколкой, сплетенной из сухих травинок. Девочка не стала разговорчивее, но теперь она улыбалась. Полог шатра Херилака был опущен, и Керрик услыхал за ним смех. Он хотел окликнуть саммадара, но понял: смеялась женщина. Хорошо. Керрик опустился на шкуру возле Даррас.
— Я еще не видел у тебя этой куклы.
— Бабушка сделала. Смотри, какая красивая. Ее зовут Милде. Как мою маму.
— Очень хорошая кукла.
Керрик подбросил в огонь сухих ветвей, языки пламени взвились выше. Полы соседнего шатра поднялись, из него вышла Меррис и села возле Керрика.
— Даррас мне показывала свою куклу. Она очень ею довольна.
Меррис улыбнулась и кивнула.
— Довольна не только она.
К костру подошел Херилак и поздоровался с Керриком. Они уселись у огня, поглядывая на женщину и ребенка. Херилак казался таким же довольным, как Меррис. Керрику не хотелось портить ему настроение: слишком уж долго Херилак был мрачным и неулыбчивым. Они поговорили об охоте, саммадах, о долине саску. Наконец Меррис увела девочку в шатер и опустила полог.
— Летом здесь, наверное, жарко, — сказал Херилак, — а вот зимой не холодно. Этот остров просто прекрасное место для стоянки.
— Ну а в горы-то пойдем? Ведь Фракен велел, когда умирал.
— Старый Фракен был дурнем. Ты сам много раз говорил. На севере зима — и нет ей конца.
— Кажется, моя стреляющая палка заболела.
Херилак долго молчал. Потом заговорил с привычной угрюмостью:
— Когда-то это должно было случиться. Снова надо отправляться за новыми.
— Значит, снова пойдем в город? Будем воровать? Убивать мургу?
— А ты можешь предложить что-нибудь другое?
Керрик медлил с ответом. Он сидел молча, сжав кулаки так, что побелели костяшки.
Над деревьями показалась луна, осветив поляну холодным светом. Над головой бесшумно пролетела сова, в лесу крикнул какой-то ночной зверь.
— Нет, — нерешительно ответил Керрик. — Ничего другого я придумать не могу. Мы знаем, где искать стреляющие палки. Но если нас заметят…
— Теперь тебе не обязательно идти. Я ведь знаю, где эта яма.
— Я не боюсь идти в город.
— А я и не говорил этого. Я только хотел сказать, что теперь будут рисковать другие. Ты сделал свое, и уже не раз.
— Это неважно. Я боюсь, что мы становимся зависимыми от мургу и их города. Мы пойдем: другого выхода нет, и когда-нибудь нам придется сделать это. А вдруг в городе нас увидят мургу? Что тогда будет?
— Не загадывай так далеко. Думай только о завтрашнем дне.
— Нет. Если бы мы жили в горах и били оленей, ты бы мог мне это сказать. Но не теперь. Мы в ловушке, из которой нет выхода.
— Давай на этот раз пойдем большим отрядом. И достанем побольше палок.
— Нет. Риск слишком велик. Пойдут двое. Без палок. Когда отойдем от стоянки, надо будет искупаться: прямо в одежде и неоднократно. Эта болезнь не должна передаться новым стреляющим палкам.
— Я не понимаю, что общего между купанием и болезнью.
— Я тоже, — криво усмехнувшись, ответил Керрик, — но мне об этом говорила та, которая знает. Еще до нашей встречи, когда я был очень болен…
— Стало быть, это мараг тебе говорил?
— Да. Ты видел город, ты видел растения, с помощью которых они хотели погубить нас в долине, и понимаешь, сколько они знают о живых существах. Этот мараг очень много знает, он говорил мне, что болезни разносят маленькие живые существа.
— Я видел — черви в ранах…
— Нет, они еще меньше, такие, что даже глазом не увидеть. Знаю, что в это трудно поверить, но она так сказала. Может, и эта хворь так же передается от одной палки к другой. Не знаю. Но если, умывшись, ее можно остановить, значит, придется всякий раз мыть руки.