Голос Амбаласи утонул в яростном реве. Саагакель сорвалась с места и застыла над мучительницей с раскрытым ртом и расставленными большими пальцами. Старая ученая стояла, не выказывая испуга, а лишь короткими жестами требуя уважения к возрасту и к науке — в вопросительной манере.
Саагакель вновь нечленораздельно заревела, брызгая слюной и дрожа всем телом. Наконец она справилась с собою и рухнула на трон. Окружающие потрясенно застыли вокруг нее в молчании, вдали топотали донельзя перепуганные фарги, торопливо уносящие ноги с амбесида. Трое или четверо уже лежали неподвижно на песке — возможно, они были мертвы, — так велик был гнев эйстаа.
Когда наконец Саагакель заговорила, первым жестом она приказала убрать виновных с глаз долой.
— Не желаю их более видеть. Обеих в сады — и немедленно! — Прислужницы с готовностью вцепились в Энге и Амбаласи и повлекли их прочь с амбесида. Там, где эйстаа уже не могла видеть их, конвой пошел медленнее — день был жарок, — не выпуская при этом рук арестанток. Энге было о чем подумать, и она молчала, пока их наконец не втолкнули за тяжелую дверь. Когда ее заперли за ними, она обернулась к Амбаласи и жестами выразила свою благодарность.
— Ты всем рисковала, сильная Амбаласи, и я благодарю тебя.
— Я не рисковала ничем. Саагакель не может убить меня словами и не посмеет напасть на меня.
— Да, так оно и вышло. Но я вижу, что ты намеренно разгневала ее, чтобы попасть в тюрьму.
Амбаласи жестом выразила одновременно удовольствие и усмешку, обнажив желтеющие от старости зубы.
— Ты мне нравишься, Энге. Я ценю твое общество. Ты права. Я хотела посетить этот сад, твое прибытие просто на несколько дней поторопило события. В этом городе царит великая скука, здесь нет новых идей, и я удивляюсь, зачем вообще явилась сюда. Наверное, из-за тех возможностей, которые представляют здешние лаборатории. Я бы давно ушла отсюда, но тут она начала арестовывать Дочерей Отчаяния.
— Дочерей Жизни, прошу прощения.
— Жизни, смерти, отчаяния — какая разница. Для меня они Дочери Отчаяния, потому что я уже отчаялась продвинуться дальше в своей работе. Довольно давно, когда стены этой тюрьмы едва высадили, меня отправили инспектировать состояние работ. Мне удалось тогда поговорить кое с кем из Дочерей, но их интеллект поверг меня в тоску. Они напомнили мне онетсенсастов, поедающих листья одного только вида деревьев. И, нырнув один раз в темные глубины этой мрачной философии, они с восторгом останутся там навеки и даже не шевельнутся. Ты не такая, Энге, ведь ты и сама это знаешь.
— Скажи, что я должна делать, и я попытаюсь помочь. Итак, я приветствую тебя как Дочь Жизни.
— Не надо. Я не принадлежу к вам.
Энге была озадачена.
— Но ты говорила, что не рисковала ничем, если бы эйстаа приказала тебе умереть. Значит, ты должна верить…
— Нет, я не верю. Я знаю. А это другое дело. Я принадлежу к числу ученых, а не верующих. Чувствуешь разницу? Или подобное не может уложиться в ваши воззрения?
— Меня это не смущает ни в малейшей степени, — ответила Энге с жестом радости-от-мыслей. — Напротив. Я вижу в этом испытание моей храбрости и веры в слова Угуненапсы и готова долго беседовать с тобой обо всем.
— И я тоже. Приветствую тебя в плодовых садах Йибейска, приветствую. А теперь я спрошу тебя. Если освободить тебя со всеми Дочерьми, всех до единой, отправитесь ли вы со мной в город, где вам будут рады? Где вы будете жить на свободе, где вас никто не станет угнетать.
— Мудрая Амбаласи, мы не хотим ничего иного. Мы мечтаем только об этом, и, если ты сумеешь нам помочь, все мы охотно станем твоими фарги.
— Это возможно. Но, прежде чем оказать вам помощь, я потребую от тебя кое-чего. Подумай, прежде чем ответить мне. Когда вы будете на свободе, я потребую от вас покорно отдаться мне для исследований. Я хочу понять сущность этого явления, а струнный нож моих мыслей наносит глубокие раны. — Энге жестом выразила боязнь боли, Амбаласи отрицательно махнула. — Ты не поняла. Я использую мысль, острую, словно струнный нож, им я рассеку вашу философию, чтобы понять, как она действует.
— Я буду рада этому. Я и сама хочу понять нашу природу, а потому охотно приму твою помощь.
— Более чем помощь, Энге. Я могу копнуть так глубоко, что подрою все корни дерева твоих знаний и выворочу его наружу.
— Если это случится, значит, дерево было мертвым и мне останется только приветствовать это. Я открою тебе все, до последней подробности.
Амбаласи тронула Энге за руку в знак величайшего удовольствия.
— Тогда решено. А теперь мне следует позаботиться о нашем общем исходе. Поскольку я давно уже решила оставить этот город, то уже приказала помощницам принять все необходимые меры. Через день, самое большое через два все будет готово.
Энге жестом выразила полное непонимание и попросила прощения за это.
— Поймешь, когда придет время. А пока следует кое-что сделать. Среди Дочерей есть одна, с которой мне хотелось бы поговорить. Ее зовут Шакасас<.
— Ты ошибаешься, — ответила Энге. — Шакасас<, быстрое и неуловимое движение, имя, которым мы не пользуемся. Такие имена принадлежат к тому миру, где мы жили до обращения. В знак принятия мудрости Угуненапсы мы принимаем новые имена.
— Я знаю об этом. Однако сомневаюсь, что ваши обращенные забыли свою жизнь до обращения. Позови ее этим именем, и я буду разговаривать с ней так, как она сама захочет.
Энге почтительно повиновалась и обернулась, чтобы отдать распоряжение. Товарки, молчаливым кольцом окружившие их, расступились, и вперед шагнула Омал и поприветствовала ее.
— За той, чье присутствие необходимо, уже послали. Но я рада видеть тебя, жаль, что в тюрьме.
— Забудь о горестях. Эта бесконечно мудрая иилане´ может принести нам спасение. А теперь я хочу видеть сестер и узнать каждую.
Пока они приветствовали друг друга, Амбаласи стояла в сторонке и ждала с невозмутимым спокойствием, пока перед нею не остановилась иилане´, уважительными жестами потребовавшая внимания.
— Ты и есть Шакасас
— Я была ею, пока не уверовала. И счастье, которое я обнаружила в словах Угуненапсы, позволяет мне зваться Элем. Что ты хочешь от меня, Амбаласи?
— Ответь мне на один вопрос. Я слыхала, что когда-то ты была в экипаже урукето. Верно?
— Это была моя радость, когда я стала иилане´. Так возник мой интерес к воздушным и морским течениям. Тайны навигации стали предметом моего изучения и привели к познанию слов Угуненапсы.
— Удовлетворительное объяснение. Теперь скажи мне, кто вами руководит?
— Угуненапса, ведь ее пример…
— Довольно! Я имею в виду вашу работу в этих презренных садах. Кто отдает вам распоряжения?
— Никто, все мы равны.
Амбаласи грубо приказала ей умолкнуть, царапнув когтями ноги по земле.
— Молчи! Ваша Угуненапса и так много наворотила. Есть ли хоть кто-то, кто стоит выше тебя в этой иерархии отупения? Видишь Энге? Может ли она распоряжаться тобой?
— Конечно. Я столько слыхала о ней и ее мудрости, что охотно выполню ее распоряжения.
— Ну наконец. Поняла. Теперь мы втроем будем говорить. А потом ты останешься возле меня и будешь исполнять мои приказы. Считай, что тебе так велела Энге.
Элем с радостью согласилась, и Амбаласи быстро отпустила ее, прежде чем та вновь обратилась к Угуненапсе.
Островок возле берега Гендаси к югу от Алпеасака был невелик, на нем были лишь временные сооружения, пригодные как укрытия от дождя. Только проходные комнаты, в которых работала Укхереб, являли некоторые признаки постоянства. Едва эйстаа Ланефенуу покинула урукето, перенесший ее через океан, она сразу же направилась сюда. Пояснения эйстаа слушала с явной скукой и нетерпением — ее интересовали только результаты работы, а не подробности. Лишь масиндуу привлек ее внимание.
— Очень интересно, — сказала Ланефенуу. — Ты должна вырастить для меня такого же, чтобы можно было взять его в Икхалменетс. Я еще не видела ничего подобного.
— По очень простой причине, эйстаа, — не скрывая гордости, отвечала Акотолп, — раньше таких не было. Нам с Укхереб потребовалось поработать над дальнейшим усовершенствованием созданных нами ранее растений. Но с ними почти невозможно иметь дело — такие они ядовитые. И поэтому нам потребовались способности увеличивать, которыми обладает сандуу. Тебе известно это существо?
— Нет, — будто гордясь незнанием, ответила Ланефенуу. — У меня слишком много дел, чтобы тратить драгоценное время на ваших грязных тварей.
— Именно так, эйстаа, — согласилась Акотолп. — Грязное дело эта наука. Предлагаю пояснения. Сандуу увеличивает объекты, для глаза они становятся больше в две сотни раз — это важный научный инструмент. Однако с ним может работать только одна иилане´, а мы с Укхереб работали вместе. Поэтому мы и придумали этого масиндуу, которого можно назвать проекционным сандуу. Мы применяем его в микрохирургии, но теперь просто показываем с его помощью свои достижения, не подвергая твое досточтимое тело опасностям.
— Досточтимое тело благодарно за хлопоты. Что это мы видим сейчас?
Акотолп повернула один глаз к ярко освещенному изображению на стене. Солнечный свет, падавший в глазок масиндуу, усиливаясь, создавал яркое изображение.
— Это диатомеи, эйстаа, крошечные существа, живущие в морской воде. Мы пользуемся ими для настройки масиндуу. Цвета создаются поляризационным фильтром…
Акотолп умолкла — Ланефенуу жестом выразила скуку от излишних научных подробностей.
В комнате стало светло — вошла Укхереб, а следом за нею фарги с подносом, полным картинок.
— Все готово, эйстаа, — сказала она, жестом отсылая оставившую поднос фарги. — Вот последние отпечатки, они продемонстрируют тебе беспримерный успех наших трудов, предпринятых по твоему слову.
— Начинайте, — скомандовала Ланефенуу.
Изображение диатомеи сменилось прибрежным ландшафтом. Море лизало белый песок, за пляжем зеленела стена джунглей. Укхереб меняла изображения в масиндуу, и казалось, что берег подступал все ближе.